Виктор Конецкий - Том 6. Третий лишний Страница 17

Голубые дремлющие айсберги причудливых, абстракционистских очертаний. Кажется, внутри айсбергов есть мощные источники света, порождающие ореол-сияние. И фотографировать и рисовать айсберги дело бессмысленное. Во-первых, уменьшение масштаба убивает величие. Во-вторых, рисовать надо флюоресцирующими красками. Для уравновешивания абстракционизма Бог создает и такие айсберги, которые похожи на обыкновенных лебедей. Без солнца, при серых небесах средней величины айсберги просто некрасивы. А большие продолжают давить величием при любой погоде. Да, масса тоже кое-что значит в этом мире.

Юра, глядя на айсберги в бинокль, время от времени бормочет: «Хорошенькие шляпки, так сказять, носила здесь буржуазия…» Обо всей Антарктиде говорит: «Н-да, так сказять, гиблое место — сюда только холостых посылать…»

Зубы продолжают отравлять жизнь. Полощу по двадцать раз в день заваром эвкалиптовых листьев. Но главная надежда — на море. Оно умеет исцелять от множества болезней.

Примеры. Болел язвой желудка. На берегу лечили модным в начале пятидесятых годов способом — подсадками печени обезьяны. На животе под местным наркозом вам делают разрезик и засовывают туда кусочек мартышкиной печенки. Организм, обнаружив в себе чужеродную ткань, бунтует, встряхивается, и язва излечивается. У меня не излечилась, хотя за курс лечения я начал походить на мартышку. Это сходство осталось навсегда, но язву мне вылечили море и Арктика в пятьдесят третьем, когда я несколько месяцев питался сгущенным молоком, сваренным прямо в банке в кипятке, и пил воду, настолько вонючую и мутную, что опусти в нее водолаза — и он ничего, кроме своего носа, не увидел бы. Боже, какие страшные изжоги мучили в начале рейса! Как я корчился и думал о смерти даже с надеждой на избавление от мук. И вдруг где-то на траверзе Тикси поймал себя на том, что изжога пропала! И навсегда!

Или взять остеохондроз. Боли адские. Еду на такси в порт, чтобы отчаливать на «Пионере Выборга» в Англию. При каждом вздрагивании рессор непроизвольно охаю. Куда же ты, милый, думаю, прешься? Что на мостике делать будешь в качку?.. Холодный пот.

Дома согнуться не мог. Пишущую машинку ставил на табурет, поставленный в свою очередь на журнальный столик. И вот приезжаю на пароход, заваливаюсь немедленно на диван в каюте, проклиная стальной корабельный закон обязательного хождения на питание, — никакой еды не надо, только бы полная неподвижность!

Поплыли. Трясет этот «Пионер Выборга» совсем и не по-пионерски: вибрации, резонанс корпуса с машиной, пляска Святого Витта — древнего старичка. Думал, к утру сдохну. После завтрака поднимаюсь на мост и ловлю себя на том, что не хочу лежать. Что за черт? Пароход так трясет, что стакан чая съезжает со стола за пару секунд, а у меня остеохондроз исчез!

Врачи потом объяснили, что эта тряска действовала как самый лучший из лучших массажист. Известка между позвонками растерлась в пух и пыль за одну ночь. И — жив курилка! А ведь уже собирался в больницу завалиться…

Идем на рандеву с «Капитаном Марковым». Он снял сто двадцать семь человек с Новолазаревской. А свободных койко-мест имеет всего двадцать. Остальные сто семь человек валяются по углам и коридорам. Кормить такую ораву нечем. До Молодежной шесть суток пути.

Вокруг материка кружат маленькие, но архизлобные циклончики. Только нам дадут точку встречи с «Марковым», только мы на нее нацелимся, а там уже полный шурум-бурум.

Сто семь бездомных молодчиков на «Маркове» бушуют. Приближается день выборов, и они грозятся отправить телеграмму в Верховный Совет о том, как над ними издеваются.

Если бы они послушали слова, отправляемые в их адрес из нашей рубки!

Старпом говорит мне, приложив два пальца к козырьку:

— На советском теплоходе «Капитан Марков» отмечены отдельные нетипичные случаи каннибализма. Из снятых с Новолазаревской геолухов варят макароны по-флотски. А что может быть грустнее для героя-полярника, нежели закончить жизнь в мясорубке?

У старпома отличное настроение, ибо он каким-то чудом умудрился схватить среди туч Канопус, Антарес и Спику. Правда, сверкали они прямо как планеты. Получилось точное определение. Наша невязка довольно большая уже — двадцать пять миль. Снос — дрейф к северу.

Спал до двух тридцати. Проснулся сам. Закусил тресочьей печенью. Воды умыться нет — экономим жестко.

Наши вяло-бессмысленные маневры по схождению с «Марковым» объясняются еще и тем, что начальника САЭ, попавшего в авиакатастрофу, наконец вывезли с поломанными ногами на Новую Зеландию. Командует теперь здесь его зам.

В рубке разговор о подготовке к швартовке лагом — то есть борт к борту — с «Марковым» в открытом океане. Ну, «открытом» — это относительно, — айсберги вокруг.

Обговариваются детали: какие куда концы, кранцы и т. д.

Юра:

— Не забывать: у него носопырка развалистая!

Матросы уже не вылезают из ватных штанов и валенок. Штурмана являются на вахту с тулупами, но пока вешают их на крючки в штурманской.

В восемь утра трансляция объявляет: «Членам экспедиции Новолазаревская! Ожидаемое время встречи с теплоходом „Капитан Марков“ и пересадка на него в пятнадцать часов!» Эх, не надо предсказаний!

Татьяна Доронина по радиостанции «Тихий океан» поет о сероглазом цыгане.

Физиономии новолазаревцев в коридорах делаются серьезными — курорт плавания заканчивается. Большинство уже обросло полубородами.

Из трансляции: «Отговорила роща золотая…»

Перед ссаживанием полярников следует помыть — вода в магистрали дается на сорок минут.

Поет Отс.

Входим в довольно неприятную перемычку дрейфующего льда.

Залезаем в нее корпуса на три, и КМ стопорит.

Когда вошли в перемычку и разок стукнулись, Юра изрек:

— Вот уже и не до айсбергов сразу стало! Смотрели за ними, а теперь уже и черт с ними, так сказять, под нос смотреть нужно!

С трудом выбираемся обратно и обходим перемычку по чистой воде.

Ветер срывается с цепи и сразу вжаривает шесть-семь баллов.

Даже думать о пересадке пассажиров в такую погоду невозможно.

Туман, видимости нет, долгий обмен пеленгами и дистанциями по радарам. Наконец силуэт «Маркова» на фоне громадного айсберга.

Прибой иногда вздымается выше айсберга раза в два — зрелище, достойное богов!

«Марков» ползет на фоне божественного зрелища жалким тараканом.

Мы уже в восточном полушарии. Широта 69° южная, долгота 1° восточная. Ветер уже около восьми баллов.

В плавучих льдах «Марков» должен нас лидировать. Потому просит возможно быстрее выйти ему в кильватер, чтобы вместе штормовать носом на ветер. Сам он очень тяжело качается. Корма проседает, и «Марков» боится за вертолет, который там прикручен. Изящный хвостик вертолета торчит с левого борта.

Слушаем монолог капитана «Маркова» по радиотелефону:

— Торжественно обещаю не заводить вас в лед! Сейчас пойдем в бухту Новолазаревская. Чудесная бухточка. Там даже два причала есть. В прошлом году мы там великолепное пресное озеро нашли. Насосетесь водички до горла. У вас переносные насосы есть? Свои дам! Шлангов не хватит? Надставим! Место удивительное — оазис, абсолютно укрыто от южных и юго-восточных ветров…

Можно подумать, что мы в Батуми приплыли.

Злит нас интонация капитана «Маркова». Мол, они здесь как рыба в воде, могут допускать даже некоторое залихватское панибратство со стихией, и вы, мол, привыкайте к обыденности обстановки. А у нас море под ногами горит, ибо для нас в такой шторм опасна и самая маленькая льдинка — обыкновенный пассажирский теплоход без всякого ледового класса и без малого полтысячи человек на борту.

Никакого конкретного решения не принимается. Просто штормуем носом на волну. Ветер все крепчает.

Тяжелая ночь. Тревожные вскрики птиц ниже крыльев мостика.

Самое утомительное — высматривать среди всеобщего бушующего движения осколки айсбергов и льдинки. Среди сверкающих гребней волн в рассеянном свете прожекторов вдруг глаз улавливает зеленеющую неподвижность. Иногда над этой неподвижностью возникают этакие фонтанчики, сразу уносимые ветром, — льдинка!

Уже через два часа такого высматривания глаза и голова готовы лопнуть. Выискивать на курсе обломки и льдины в такую погоду, пожалуй, муторнее, нежели ловить блох в мохнатой шкуре старого павиана.

В рубке месиво из звуков — к обычным добавились шумы от вибрирующих под ударами шквалов дверей и стекол. Приходится уже орать:

— «Марков» ложится на семьдесят!

— Включите эхолот!

— Он погоду показывает!

— Не такая уж качка!

— Лаг на нуле! Вырубился!

— Почему?

— Он у нас штевневый!

— Одно слово — Допплер!

— Куда понесло эту сидорову козу?

— «Марков» начинает отворачивать! У него по носу открылись два айсберга!

— За ними шлейф есть?

— Еще не видно!

— Не видно или не ясно?