Ярослав Галан - Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы Страница 17

Меценат...

Помыкевич. «Нет,никогда! Никогда!

Дзуня. Даже за цену мандата?

Помыкевич.Даже...

Дзуня. Вы как следует не подумали о контракте...

Помыкевич.Она ведь... она...

Дзуня. Не будет весь век жить в нужде. Семьдесят зло­тых в месяц жалованья, ну и ваши подарки иногда — чулки или белье, сами понимаете.

Помыкевич.Вот ч-черт какой! А вам-то, собственно говоря, что из того?..

Дзуня. Пока что лишь щепотка вашей благодарности, меценат.

Помыкевич.А потом — вам понадобится и ее благо­дарность.

Дзуня. Браво, меценат! У вас голова еще работает, как у молодого. Верно, если дело удастся, подумаю всерьез и о Лесе.

Помыкевич.А если дело не удастся?..

Дзуня.Тогда по-прежнему будете покупать ей чулки, а в благодарной народной памяти останетесь лишь как посредствен­ный адвокат и бывший председатель «Нашей школы» в таин­ственном тысяча девятьсот двадцать первом году.

Помыкевич.Что мне в таком случ-ч-чае делать?

Дзуня.Стать на какое-то время пауком, который опу­тывает паутиной жирненькую жертву. Вы думаете, что отец Румега ради вас или своих проектов заходит сюда?

Помыкевич.Вы полагаете...

Дзуня.Я уверен в этом, меценат.

Помыкевич.У него ведь жена, ч-ч-черт возьми...

Дзуня.А у вас ее, меценат, нет?

Помыкевич.Моя — не считается со мной, не считаюсь...

Помыкевичева.Я могу знать, с кем это меценат не считается? Добрый день, господин Дзуня!

Дзуня.Целую ручки.

Помыкевич.Это я о злых языках...

Помыкевичева.А ты, как всегда, сразу поверил...

Дзуня.Не беспокойтесь, милостивая пани. На сей раз речь шла о господине меценате, будто бы в решительный момент он не смог проявить предприимчивости, отваги и должного мужест­ва, чтобы пойти на жертвы. Думаю, меценат, вы теперь докажете, что это лишь обычный наговор наших врагов... Иду в суд, изви­ните, господа!

Помыкевичева.До свидания, господин Дзуня...

Дзуня. «Непитай, чого в мене заплакані очi...»(Выходит.)

Помыкевичева.Как вижу, у вас опять какой-то серьезный разговор с Дзунем, дорогой доктор. Вы до сих пор не поняли того, что своими вечными подозрениями компрометируете не столько меня, сколько самого себя.

Помыкевич.Ч-ч-честное слово, мы о тебе ни слова.

Помыкевичева.Честное слово адвоката? Вы даже перед женой не можете забыть, что вы адвокат.

Помыкевич.Милена, я о тебе самого луч-ч-шего мне­ния. Я ведь тебя знаю, очень хорошо знаю...

Помыкевичева.Что же ты знаешь обо мне?

Помыкевич.Ч-ч-что твоя любовь ко мне...

Помыкевичева.Ну и самоуверены вы, доктор. Вы полагаете, что ваша адвокатская особа может зародить в душе культурной отзывчивой женщины чувство любви?

Помыкевич.В таком случае пусть она сохранит по крайней мере уважение ко мне!

Помыкевичева.И этого вам вполне достаточно, до­рогой доктор? После этого вы еще будете удивляться, если я стану искать развлечения в обществе культурного, идейного человека?

Помыкевич.Это ты, Милена, про Дзуня?

Помыкевичева.А хотя бы...

Помыкевич.Тогда лучше ищи этого развлечения в обществе Рыпця или Пыпця!

Помыкевичева.Опять ваша ревность! И как вам дале­ко, доктор, до этого Дзуня, как вам далеко, доктор! Если бы у вас хотя бы крупица той амбиции, что у него, вы бы давно уже были депутатом.

Помыкевич.Депутатом? И с тобой Дзуня говорил об этом?

Помыкевичева.Могу ему только быть благодарной за то, что, уважая и сочувствуя мне, иногда он думает и о тебе!

Помыкевич.Ах, какой рыцарь благородный! Интересно все же: только ли с тобой он думает обо мне?

Помыкевичева.А вы полагали?

Нет слов, которыми можно было бы выразить всю глубину презрения к такому, как вы, толстокожему человеку. Меня бес­конечно удивляет, что вам удалось найти особу, которая за плохонькие чулочки...

Помыкевич.К ч-ч-ч-ч...

ч-ч-чему?..

Рыпця.На защиту обиженной женщины, о которой уже Бебель в своем гениальном...

Пыпця.Дорогой товарищ и приятель! Никак нельзя таким невыдержанным способом подходить к общественным явлениям. Вот! Никаких там гениальностей не может быть, и ваш подход к решению вопроса по существу романтический, оппортунисти­ческий. Так же нельзя... Романтик вы опасный, дорогой товарищ и приятель! Вот!

Рыпця.Позвольте, товарищ! Насколько я себе припоми­наю, президент украинского государства Петровский на заседа­нии украинского парламента двадцать пятого апреля тысяча девятьсот двадцать четвертого года заявил: «Еслибы...»

Пыпця. Какую вы чепуху несете, дорогой товарищ и приятель! Что значит это «если бы»? Не мог товарищ Петровский этого сказать, ибо «если бы» марксисту нельзя никак применять. Вот! Нет никакого «если бы», слово это романтическое, оппорту­нистическое, невыдержанное. Никак вам, дорогой товарищ и приятель, и шагу нельзя ступить, чтобы не попасть в сугубо романтический уклон. Вот! А то как было, когда я четыре года в тюрьме сидел...

Помыкевичева.Господин Пыпця не в худшей ли, чем я теперь, тюрьме?

Рыпця. Милостивая госпожа, мы сочувствуем и...

Помыкевич.Ч-ч-что?

Рыпця. И протестуем...

Помыкевичева.Оставьте, господа редакторы! Каждый культурный человек независимо от убеждений может тут только презрительно пожать плечами.

Прошу ко мне, господа редакторы!

Пыпця.Каждый культурный человек независимо от социального происхождения...

Помыкевич.Кикимора!

Пыпця.Рр-романтик!(Выбегает.)

Помыкевич(стал перед трезубцем).Боже великий, единый...

Алло! Секретариат партии Национального освобождения? Да! Мое почтение и уважение! Кто? Господин меценат Громицкий? Мое почтение! С уважением, господин сенатор! Горячо благода­рю! Моя женушка? Благодарю. Как нельзя лучше, как нельзя лучше, господин сенатор. Пожалуйста. Благодарю. Действитель­но неоценимая жена и общественница. Митинг? Где? В Гори- славе? Ага, да, завтра. Да, мне говорил о нем отец Румега. Хорошо, господин сенатор, мой конципиент опять поедет. Да, действительно талантливый и энергичный человек. Конечно, не может быть сомнений в том, что среди нашей нации немало таких сынов, господин сенатор. Пожалуйста. Новые зверства красных? Несчастные сорок миллионов! Что вы? Из детей мыло? А как, господин сенатор, режут спервоначалу или душат? Живьем варят! Вот как... Ох, какой ужас!.. И, наверное, украинские дети?.. Я так и думал — грязная работа Москвы. Что, извините?.. Ну, еще бы перед всем культурным миром. Да, немедленно. В воскресенье у нас большой обед, вот и запротестуем. Сам отредактирую. Очень хорошо, разумеется, обязанность. Нацио­нальная обязанность. Очень прошу.