Владимир Зима - В пургу и после (сборник) Страница 17

Зыбкие лиловые сумерки начинают незаметно окутывать остров, неведомо откуда наплывает туман.

До наступления полярной ночи еще целых полторы недели…

Аэропорт

В зале ожидания пол замусорен шелухой от семечек, на подоконнике валяется забытый кем-то позапрошлогодний «Огонек», а на стене у крохотного окошечка кассы висит написанное от руки расписание полетов на следующую неделю, и рядом — яркий рекламный плакат «В отпуск — самолетом!». С плаката ослепительно улыбается загорелая красавица в купальнике, настолько куцем, настолько нереальном здесь, на семьдесят втором градусе северной широты, откуда другой дороги в отпуск, кроме как самолетом, не придумано.

Под плакатом на длинной лавке сидит спокойный, уверенный в себе охотник, держа между ног два чехла — с ружьем и карабином. Рядом с ним на лавке разложены мешки и рюкзаки, в них — все, что необходимо для одинокой зимовки в тундре.

Охотник ждет, когда будет готов самолет, с угрюмой покорностью. А суетливый охотовед, рыжеватый худощавый мужчина в вытертой кожаной куртке, все бегает куда-то, расспрашивает каждого встречного в аэрофлотовской форме, от начальника порта до грузчика, — когда же будет вылетать борт 4901?.. Он сует какие-то мятые накладные, ведомости, счета, сбивчиво бормочет:

— Ведь вчера все были договорено на пять Москвы, а уже скоро восемь, как же так?..

Работники аэропорта от охотоведа вежливо избавляются, посылая то в диспетчерскую, то еще куда подальше, и он продолжает носиться с этажа на этаж, робко заглядывая в двери, на которых висят строгие предупреждения: «Посторонним вход воспрещен!» Время от времени охотовед появляется в зале ожидания, будто бы для того, чтобы обнадежить абсолютно равнодушного охотника — сейчас, сейчас, скоро уже…

Охотник следит за ним из-под прищуренных бровей, меланхолично кивает, затем неожиданно резво встает, кладет оружие на лавку и со смаком потягивается. Подойдя к кассе, он выпрашивает у кассирши листок бумаги, из потайных глубин меховой кухлянки извлекает огрызок химического карандаша, пристраивается на подоконнике и начинает писать письмо, шевеля губами, будто диктуя самому себе.

«Семен Агафонов по пьяному делу брал у меня сто рублей, обещался к Новому году отдать, так ты напомни, а то зажулит… Витьке из этих денег справишь пальто на зиму…»

В зал ожидания приходит штурман с борта 4901, зычно рокочет баритоном:

— Ну, кому тут спецрейс? Живо!.. Керосин уже погрузили…

Охотовед тянет штурмана за рукав, негромко пытается объяснить:

— Пусть он письмо свое напишет… Следующее ведь только через полгода получится послать.

Да пойми ты, машина прогрета, нельзя задерживаться, — громко, чтобы слышал охотник, отвечает ему штурман. — Лететь нам добрых три часа, на борту пусть пишет, а ты отправишь…

— В вашей тарахтелке только и писать, — угрюмо замечает охотник, не поворачивая головы. — Трясет, будто по дурной дороге везете, — не кочка, так колдобина…

Он перечитывает написанное, затем рвет письмо в клочья и идет к кассе просить еще один листок бумаги, не обращая внимания на громко бранящегося штурмана. Сердобольная кассирша, виновато покосившись на штурмана, дает охотнику бумагу.

Приходит дежурная по аэропорту, совсем нестарая женщина, которой очень к лицу строгая синяя форма. Дежурная с порога принимается бранить охотника за задержку вылета.

— Дочка, не шуми, — останавливает ее охотник и снова припадает грудью к подоконнику.

«К Майским праздникам постараюсь переслать вам деньги, а к августу, как вернусь, чтоб уже весь материал был на месте, и сразу ставить стены начну… Особо проследи, чтоб шифер давали не колотый. А Нюське скажи, чтоб, когда кабана зарежет, половину вам отдала, я приеду, сполна рассчитаюсь за все…»

Тарахтит мотор самолета, прилетевшего с фактории, и через несколько минут зал ожидания заполняют нганасаны, прибывшие в райцентр по делам и за покупками. Северяне привычно выстраиваются в очередь у кассы, а дежурная с напускной суровостью стоит у выхода, зорко поглядывает, чтобы никто не улизнул без билета.

Охотник раздраженно оглядывается на безумолчно галдящих колхозников, сует недописанное письмо в карман и направляется к выходу на летное поле, захватив с собой лишь оружие. Рыжий охотовед нагружается рюкзаками и мешками, торопливо семенит следом.

Уходят группами нганасаны. Слышно, как где-то за окнами ревет мотор самолета, увозящего охотника на промысел. Через зал ожидания неторопливой походкой проходят летчики, которые прилетели с фактории. Молодой радист подмигивает дежурной, она делает вид, что не замечает его. На руке радиста блестит новенькое обручальное кольцо.

Со второго этажа из-за приоткрытой двери диспетчерской доносится взрыв хохота. Дверь хлопает, и наступает тишина.

Аэропорт замирает до следующего рейса.

Дежурная выходит на летное поле, припорошенное мягким снегом, глядит в небо, где высоко-высоко над аэропортом пролетает траверсом серебристый «Ил-18». За ним тянется широкая белая полоса инверсионного следа…

— На Москву пошел… — тихо говорит дежурная и грустно улыбается.

Прилетевший с материка знакомый сказал Хохлову, что видел его жену в Ленинграде с каким-то парнем. Он их мимоходом заприметил — на Невском проспекте, а потом они вместе зашли в дом ленинградской торговли и исчезли из виду…

«Так-то она экзамены сдает!» — сказал себе Хохлов и пошел на почту давать телеграмму, чтоб жена немедленно вылетала домой. Но почтальонша только посмеялась над Хохловым и принимать такую телеграмму отказалась наотрез.

— Дурак ты, Хохлов, хоть и радиотехник!.. Она, может, тебе же пошла костюм покупать или еще что и парня из института позвала, для примерки. Я всегда на материке мужиков прошу примерить, чтобы не ошибиться…А ты уж и подумал черт знает что… — сказала Хохлову почтальонша и презрительно поджала губы.

Хохлов недоверчиво хмыкнул и побежал в аэропорт на вахту. Не успел зайти в синбюро, как на него накинулись со всех сторон — метеорологи кричали, что прибор «Облако» врет и надо срочно регулировать его, потому что большие самолеты на подходе; синоптики требовали, чтобы Хохлов немедленно полез на крышу и исправил вертушку для определения скорости ветра, и даже от гидрологов позвонили и сказали, что у них перегорел датчик солености воды. Гидрологи в том году подобрались такие рохли, сами предохранитель не сменят, лампочку ввернуть и то радиотехника зовут…

— «Облаком» после обеда займусь, там серьезная профилактика требуется, — сказал Хохлов начальнику и принялся рассовывать по карманам инструменты. — Первым делом — вертушка… В ней небось смазка замерзла.

На крыше аэропорта Хохлов провозился битых два часа — пока снял флюгарку, пока протер ее бензином, пока на место поставил, минут сорок ориентировал на север, и неправильно установил, забыл принять в расчет магнитное склонение. Вспомнив, чертыхнулся и пригрозил флюгарке кулаком. Закрепив вертушку, Хохлов спрятался от ветра за выступом слухового окна и сунул обе руки за пазуху. Когда пальцы вновь обрели способность шевелиться, Хохлов торопливо собрал заиндевелые инструменты и глянул вниз.

Вдали туманилась морозной дымкой нахохлившаяся ноябрьская тундра, притихшая в ожидании полярной ночи. За спиной Хохлова горели огоньки поселка, а прямо перед глазами веером расходились во все стороны разноцветные дорожки посадочных огней. Из-под тучи вынырнул тяжелый грузовик «Ан-12», с разгона потерся брюхом о полосу и, взревывая двигателями, стал подруливать к зданию аэропорта. Сверху «Ан-12» казался неповоротливым серым китом с дюралевыми крыльями и оранжевым хвостом, указывавшим на принадлежность к полярной авиации.

На полосе, недалеко от заправочных колонок, стоял какой-то человек в серой шинели, и поначалу Хохлов принял его за знакомого пограничника, но рассмотреть получше не успел — человек, сутулясь под ветром, ушел.

Хохлов спустился с крыши и направился прямиком в буфет.

— Тетя Дуся, мне чего-нибудь горяченького… — попросил он и лишь затем осмотрелся.

В буфете было пусто. Пилоты сюда не заходили. Улетающие пассажиры уже улетели, прилетающие еще не прилетели. За крайним столиком, в самом углу буфета, сидел старшина сверхсрочной службы и пил пиво из пол-литровой банки.

Обжигая пальцы о стакан, Хохлов принес свой кофе на ближайший столик и уселся спиной к теплой батарее, блаженно вытягивая ноги. Сбоку раздалось деликатное покашливание. Хохлов повернул голову и увидел старшину, державшего на вытянутой руке банку с пивом.

— Не помешаю? — спросил старшина.

— Садитесь, места хватит, — предложил Хохлов, убирая ноги с прохода.