Илья Вергасов - Избранное Страница 19

- Воевать должны все, а не исключительные лица. Мы пойдем под Гурзуф, значит, первые кандидаты те, кто лучше знает местность, кому этот край роднее.

И я согласился с командиром. Правильная логика: «Воевать должны все!»

Отлично знали район рабочий совхоза «Гурзуф» Григорий Кравченко, айданилец Михаил Болотин, бывший гурзуфский маляр Александр Смирнов. И два ялтинца: бухгалтер Туркин, учитель Ермолаев.

Мы их проводили, а через час ушел и комиссар, увел комсомольцев Галкина, Тимохина, Горемыкина и Серебрякова на Гаспринский перевал.

Две операции решали судьбу всего отряда. Мы очень волновались.

По глубокому сыпучему снегу Кривошта подошел к спуску у Гурзуфского седла и расположил группу в полуоткрытой пещере… Впереди длинная ночь. Тихо. Не слышно привычных выстрелов патрулей. Далеко в море бродит одинокий огонек, перемигивается с берегом.

- Спать! - Приказал Кривошта.

Он засыпал мгновенно, но прежде будто программировал память, чтобы проснуться минута в минуту.

Ровно в полночь открыл глаза, приказал постовому спать, а сам вышел, стал следить за дорогой, которая угадывалась внизу под ногами.

Нет- нет да и проскакивали машины, причем временами, видать, тяжело груженные.

Зло брало: как же так? Немцы под носом у отряда совершают ночные перевозки, бросают под Севастополь войска и грузы, а отряд отсиживается в древней кошаре с односкатной крышей.

… Но первую операцию надо было совершить днем. Пусть все, увидят, что фашистов можно бить на этой дороге в любое время суток. И не только бить, а подбирать трофеи, документы. Сегодня все должно быть именно так!

Спускались по глубокой снежной и очень крутой тропе. Из-за темных верхушек сосен пробивался косяк луны. Чем ближе к морю, тем становилось теплее.

Волнуется маляр Смирнов. Он увидел крышу собственного домика, освещенную луной.

- Жена и дочь там, - тяжело вздохнул партизан.

Рассвета ждали в густых кустарниках, пьяняще пахло морем.

Когда посерело на востоке, ползком пробрались еще ближе к шоссе.

Кривошта внимательно огляделся, что-то ему не понравилось. Он подполз к проводнику Григорию Кравченко:

- А еще ближе нельзя?

- Опасно, места почти голые, со всех сторон видать.

- Веди к самой дороге, - жестко приказал командир.

И вот дорога всего в трех метрах от партизан. Жутко. Промчался патруль на трех мотоциклах, легковая машина фыркнула газом.

Стало совсем светло. Кривошта посматривает на партизан: волнуются. Ну ничего, ничего…

На дальнем повороте показалась семитонка, крытая брезентом. На бортах - знаки: бегущие олени. Гудит - земля трясется… Двести метров, сто…

- Не спешить! - крикнул Кривошта полным голосом.

Внизу машина.

- Головы! - Кривошта метнул под колеса противотанковую гранату и прижался к земле.

Машина будто крякнула и раскололась, высыпая перепуганных офицеров в летной немецкой форме. Везет Кривоште!

Партизаны стали их расстреливать из автоматов и винтовок. Смирнов и Туркин пытались тут же уйти в горы.

- Назад! - Кривошта поднял автомат. - Марш на дорогу, подобрать трофеи!

Выбежали на дорогу… Кривошта бросился к кабине, навстречу полоснула очередь из автомата, но Кравченко застрелил притаившегося в кабине офицера.

- Спокойно! Собирать трофеи!

У гурзуфского моста уже лаяли собаки. Автоматные очереди резали утренний горный воздух. Раздавались голоса команды.

Кривошта будто ничего не слышал. Он только тогда дал команду отходить, когда каждый партизан нагрузился трофеями.

- Молодцы, хлопцы! Теперь айда!

Гриша Кравченко - мастер перепелиной охоты, он знал местность, как собственный двор. Вел по такой круче, что страшно было вниз смотреть, но вел точно и безопасно.

Через пять часов вышли на яйлу, от смертельной усталости повалились на снег и никак не могли отдышаться.

Отряд встретил так, как никого еще не встречал. Крик, шум, тисканье, смех. Лица красные, разгоряченные.

А тут комиссар явился. Правда, трофеи у него небогатые, зато надо же быть такому совпадению! И он, оказывается, разбил машину с военными летчиками. Вот здорово! На тот свет отправили столько офицеров, сколько достало бы на целый авиационный полк.

Летчики! То были экскурсанты, которые решили воспользоваться перерывом в воздушных боях и полюбоваться Южным берегом Крыма.

Ничего себе - полюбовались!

На радостях мы выпили по стакану вина.

Утром я спросил у командира:

- Двинется дело боевое?

- Уже двинулось. Теперь главное, чтобы каждый понюхал пороху на магистрали. Покоя никому не дам!

На посту опять бессменный часовой Зоренко, мой земляк.

- И до него очередь дойдет? - спросил я комиссара.

Тот подумал, улыбнулся:

- Не знаю, что и ответить. Пока ему дел и при штабе хватит.

- Что, Семен, пошел бы на дорогу?

- Что я, у бога теля съел, что ли? Мое дело подчиненное.

Видать, и его заело. Это хорошо!

Ялтинцы «нюхали порох» на магистралях. Кривошта никому покоя не давал. Вскоре крымский лес заговорил о Ялтинском отряде как о боевом, крепком.

Вот выписки из боевого дневника отряда.

«18.2. 1942 г. - В районе Гурзуфа разбиты 2 семитонные машины с солдатами и офицерами. Одна машина слетела под откос глубиной до 70 метров, вторая перевернулась в кювет. Потери немцев 58-60 человек, в дальнейшем в перестрелках убито еще 3 человека. Отряд потерь не имел».

«3.3.1942 г. - Вторым взводом (командир Вязников, политрук Подопригора) под руководством начальника штаба Кулинича устроена засада на шоссе Ялта - Гурзуф, в результате разбита пятитонная машина. Убито пять немецких солдат. Потерь взвод не имел. Особенно проявили себя Агеев, Подопригора, Вязников».

«3.3.1942г. - Третьим взводом устроена засада на шоссе Ялта - Ореанда. В результате разбита пятитонная машина с боевым грузом, уничтожены два немецких автоматчика. Потерь взвод не имел».

И так далее и тому подобное. Били, как правило, по двум плечам шоссе: то на востоке, то на западе, а иногда одновременно там и тут.

Двадцать пять крупных операций за январь и февраль, Весь Южный берег был поставлен на ноги, имя Кривошты становилось легендарным.

Но служил еще у немцев Митин!

16

Ходит Митин по Ялте в коротком кожаном пальто, вооруженный маузером, шапка-кубанка набекрень. Ходит-то ходит, да только в компании с немцами. Он с ними и в гестапо, и в шашлычной, и в чебуречной, и в кофейной оборотистого грека, где можно найти не только кофе по-турецки, но и контрабандный товар с анатолийского берега. Митин не только предавал, но и вел торгашеские операции, особенно с румынскими офицериками.

Каждый человек шел в партизанский лес для того, чтобы совершить свой главный поступок, или, как иногда говорят, сделать свое «главное дело».

«Главное дело» Степана Становского - взять живым Митина.

Становский за ним следил, «обкладывал», как охотники обкладывают матерого волка.

Наступал март - месяц таяния снега, большого половодья.

Март. Кого же он скорей одолеет? Митина и тех, кто за ним, или нас, партизан?

Становский действовал. Его разведчики - Химич, Серебряков, Галкин - были до крайности истощены, но держались, стали даже сноровистее, - может, потому, что приближалось их «главное дело».

Митин не только предатель, он еще и консультант. Ведь мало кто знал партизанские дороги, как этот лесник с Грушевой поляны.

Удары Николая Кривошты на дорогах между Алуштой и Байдарскими воротами были очень чувствительны для врага. Они вынуждали фашистов не только усиливать охрану магистрали, но и на дальних подступах к ней выставлять секреты, засады, организовывать патрулирование на кромках самой яйлы. И тут-то митинская помощь была крайне нужна.

Стало известно: Митин каким-то манером обнаружил наитайнейший продовольственный склад комиссара Александра Кучера. На то, что было в этом складе, надеялись. И вот эта надежда испарилась.

Голод, голод…

А Митин жив, Митин наглеет. Штаб района узнал: предатель протягивает руку к самому командующему Алексею Мокроусову. На немецком вездеходе, набитом солдатами, Митин побывал у- подножья горы Черной, даже на макушке Большой Чучели. Рыщет, сволочь!

По крутой тропе, оглядываясь осторожненько, шагает в Ялту парнишка лет двадцати. Это Толя Серебряков. В городке он пробыл до вечера, вызнал что надо, у знакомого подзаправился чем бог послал, но не успело солнце остыть, как Толя уже карабкался по Стильской тропе на яйлу. Он очень спешил. Была причина.

Толя вваливается в штабную землянку, с трудом переводит дыхание, спеша докладывает:

- Дядь Степа! Митин третьего марта будет на Грушевой поляне… Один. Честное слово!