Агния Кузнецова (Маркова) - Честное комсомольское Страница 19

Инспектор

Письмо с заявлением десятого класса, отправленное Стешей и Зиной из города, дошло до Москвы как раз накануне отъезда в Сибирь одного из инспекторов Министерства просвещения. С резолюцией министра: «Присоединить к материалам для поездки в Сибирь. Разобраться» – это письмо было передано товарищу Павлову.

Так нежданно-негаданно менее чем через две недели с того момента, как в школе началась «история с десятиклассниками», в Погорюе появился инспектор Министерства просвещения Павлов.

Областной отдел народного образования предупредил по телефону дирекцию школы о его приезде. Нина Александровна только недавно возвратилась из своей поездки по Чехословакии и была ошеломлена теми событиями, которые без нее разразились в школе.

Она вызвала к себе Алевтину Илларионовну и, встретив ее ледяным взглядом, сказала:

– Ну-с, нахозяйничали?! Ваши художества даже до министерства дошли. Я спрашиваю вас, как это произошло? Как это произошло? – повторила она своим гортанным голосом.

Ноздри у нее от гнева раздувались, щеки горели. Небольшая голова с гладкими глянцевито-черными волосами была надменно закинута.

Алевтина Илларионовна стояла перед ней, как школьница, в виноватой позе, ссутулившись и безвольно опустив руки.

– Я думала, что вы будете рады его уходу, – наивно сказала она.

– Я? Рада? – еще больше возмутилась Нина Александровна. – При чем тут я или вы? О деле, о школе, о детях вы подумали? Доколе вы будете подходить к жизни с точки зрения личных симпатий и антипатий? Доколе вы будете стараться угадывать мои желания и попадать впросак?

Алевтина Илларионовна была не прочь исправить совершенное, если бы нашла для этого возможный путь.

– Вы поговорите с Бахметьевым… Может быть…

– «Может быть»! – еще больше возмутилась Нина Александровна. – Сначала создать нетерпимые условия, а потом зазывать! Да что он, мальчик, что ли?..

– Ну, как хотите! Я тоже думаю, что не стоит, – приободрилась Алевтина Илларионовна.

Нина Александровна с изумлением посмотрела на нее и подумала: «До чего же неумна! Как можно было доверить ей школу?»

– Понимаете ли вы, что мы обязаны любыми путями возвратить Бахметьева в школу?

– Но сегодня в десятом классе уже новый учитель! – развела руками Алевтина Илларионовна.

– Пусть пока замещает Бахметьева. Он прямо с университетской скамьи, и ему полезна практика в школе…

Услышав, что в учительскую, расположенную напротив кабинета, вошло несколько человек, Нина Александровна замолчала. Из учительской в открытую дверь донесся разговор. Видно было, как Ксения Петровна со стопкой тетрадей уселась за длинный стол, накрытый красной материей. За этим же столом поместился и Алексей Петрович. У окна на диване расположилась с книгами старшая пионервожатая Тоня, худенькая блондинка в пионерском галстуке и с такими же алыми бантиками в косах, причесанных «корзиночкой».

– Восьмой класс вчера тоже делегацию к Алевтине Илларионовне посылал, – говорила Тоня, – просят вернуть Александра Александровича. А представители девятого, говорят, сегодня в районо отправились. Я уж уговаривала их, чтобы не вмешивались не в свое дело…

– Почему же не в свое, Тоня? – снимая очки и поворачиваясь к девушке, отозвалась Ксения Петровна. – Александр Александрович, как ты знаешь, с пятого класса их математике обучал – следовательно, дело это их, кровное. А тебе, Тоня, я давно хотела сказать: нет, видно, у тебя молодого полета, смелости.

– И возраст у тебя для раздумья подходящий, – вмешался Алексей Петрович. – Правду от неправды уже давно пора научиться отличать.

– Тоня, зайди сюда! – крикнула Нина Александровна, не скрывая того, что слышала разговор в учительской.

Но раньше Тони в дверях кабинета появился Павлов. Нина Александровна никак не ждала его к первому уроку, и она сразу поняла, что к ним в Погорюйскую школу Павлов явился в связи с историей о «глухом учителе». Ясно, конечно, что инспектор прежде всего заинтересуется десятым классом, а там как раз первый урок математика и должен прийти новый учитель.

Когда прозвенел звонок и десятиклассники, подозрительно чинно стоявшие у стен и у дверей, стали заходить к себе в класс, Нина Александровна все же попыталась отговорить Павлова от посещения этого урока.

– Боюсь, Борис Михайлович, что вам будет неинтересен этот урок, – сказала она уже у дверей класса. – Молодой учитель идет туда первый раз.

– Не беспокойтесь, Нина Александровна, – слегка поклонился ей Павлов.

Он стоял посередине коридора, рядом с Ниной Александровной. Ребята заметили постороннего пожилого человека и успели беззлобно посмеяться над его полнотой.

– Футбольный мяч проглотил, – шепотом передавали они друг другу, внимательно разглядывая Павлова, его светлый костюм, такой же галстук, поскрипывающие на ходу ботинки на толстой белой подошве.

Десятиклассникам понравилось его добродушное лицо с голубыми внимательными глазами.

«Не новый ли математик?» – возникла у них догадка, и первое приятное впечатление сразу же сменилось недоброжелательностью.

В коридоре было пусто и тихо, когда Павлов и замирающий от волнения молодой учитель подошли к дверям десятого класса.

– Они очень любили своего учителя и поэтому встретят меня враждебно, – приглушенным баском оправдывал свое волнение молодой человек.

Сжимая под мышкой журнал, он решительно шагнул вперед и тотчас же остановился, пораженный. Замер в дверях и изумленный инспектор Министерства просвещения. То, что они увидели, превзошло все ожидания.

Класс был пуст. Торжественно стояли безмолвные ряды парт. На преподавательском столике лежали мел и тряпка. А на доске красивым, прямым почерком было написано любимое изречение Александра Александровича:

«Математика – абсолютная монархия. Она царит одна и ни с кем разделить власти своей не может». А внизу торопливо, кое-как было дописано: «Нам не нужен новый учитель».

Павлов усмехнулся и не спеша прошелся между партами к окнам. Он остановился около того окна, где не были закрыты шпингалеты.

Школьный двор, обнесенный невысоким зеленым тыном, был пуст. По краям двора неуютно стояли высокие голые тополя, и на столбе ветер трепал веревку от снятой волейбольной сетки. На улице, у дороги, за канавой, стоял мальчишка и смотрел на то самое окно, к которому подошел Павлов. Взгляды их встретились.

«Разведчик», – подумал Павлов, приглядываясь к небольшому, коренастому пареньку бурятского типа, в меховой шапке и коротком пальто. А «разведчик» Миша Домбаев, увидев Павлова, подумал, что ребята не ошиблись, приняв приятного на первый взгляд незнакомца за нового учителя.

Миша помчался известить товарищей о добытой новости. Десятый класс ожидал «разведчика» на излюбленной для своих сборищ полянке у реки. Было здесь сейчас неуютно, холодно. Далеко в воду уходили хрупкие матовые забереги. По Куде к Погорюйскому леспромхозу плыли и плыли длинные тонкие бревна. Иногда по течению спускались небольшие плоты. На них пылали костры и стояли люди.

– Все ясно! – сказал Миша, подбегая к Зине и Стеше, которые отламывали от заберегов прозрачные кусочки льда и кидали ими друг в друга.

Другие десятиклассники, рассыпавшись по поляне группками, парами и в одиночку, торопливо подбегали к Домбаеву.

– Все ясно! – театрально повторил Миша, делая загадочное лицо. – Этот товарищ, проглотивший футбольный мяч, – наш новый математик. Сейчас он стоит в пустом классе у окна и грустно смотрит на улицу, придумывая казнь нашему классу. – Миша продекламировал из Пушкина:

Такую казнь, что царь Иван ВасильевичОт ужаса во гробе содрогнется.

Все засмеялись.

– Дела наши в самом деле неважнецкие, – сказал Саша. – Сегодня снова навлекли мы на себя гнев директора и этого спортсмена… с футболом.

Поговорили о том, чья очередь идти к Александру Александровичу.

– Моя и Зины, – сказала Стеша.

– Вчера был я… – начал Саша и запнулся.

Почему-то не хотелось рассказывать, что Александр Александрович был не один. У него сидела какая-то незнакомая женщина с черными, чуть косыми глазами. С затаенной грустью Александр Александрович говорил Саше: «Вот, тезка, когда я был такой, как ты, мы с Екатериной Ермолаевной учились в одной школе. И видишь, теперь только встретились».

Саша понял, что он мешает, и сейчас же ушел. Он никак не мог представить себе этих немолодых людей школьниками. «Грустно же встречаться вот так, – думал он, – грустно и даже страшно». Но в словах Александра Александровича, во всем его облике, кроме грусти, он почувствовал и что-то другое, неуловимое. «Может быть, он любил Екатерину Ермолаевну, как я Стешу?..»

– Что же предпримем дальше? – спросил Саша, возвращаясь к главному, что их беспокоило.

Все молчали.

И вдруг за спинами ребят раздался незнакомый голос.