Евгений Марысаев - Голубые рельсы Страница 19

Это был экипаж Седого. Так прозвали командира вертолета за совершенно седые волосы, а было ему не больше тридцати пяти лет. В полете экипаж Седого узнавали по почерку, что ли. Если вертолет, прежде чем коснуться земли, не «прицеливается», не описывает круги над вертодромом, а прямо с неба «плюхается» на него — это, значит, Седой. Если с земли вертолет взлетает сразу, без зависания и наклона корпуса вперед — это, конечно, Седой. Помощники у него были совсем молодые. Штурман — ровесник Каштана, а бортмеханик и того моложе. И тот, и другой непомерно гордились тем, что летают с асом.

Седой знал в лицо бригадира путеукладчиков. Ответив на приветствие Каштана, поинтересовался:

— Что, у бригадира и комсорга стройки других дел нет как за грузчика летать?

— Да воскресенье, дрыхнут ребята…

— Ну-ну.

Седой еще раз глянул на облачное небо, бросил коротко: «В машину», и первым полез в высокую кабину.

Не знал Каштан, переступая порожек багажного отделения вертолета, чем кончится эта поездка. А если бы знал, силком выволок бы пилотов из машины, окажи они сопротивление — повредил бы вертолет, например, хватил бы кувалдой по приборному щитку. Но в век техники так уж устроена человеческая жизнь, что не знаешь, какой сюрприз ждет тебя через полчаса…

Вертолет взлетел. Глянув в иллюминатор, Каштан увидел удаляющиеся вагончики и строения Дивного, обозначившиеся улицы, проулки. Он впервые подумал о том, что совсем недавно здесь ровным счетом ничего не было, лишь шумела тайга да позванивал на камнях Урхан. Ничего не было — и вдруг город. Пóтом политый, мозолями добытый. Город, правда, не город, но уже и не деревня…

Но вот промелькнули серебристые цистерны с горючим, и Дивный исчез. Теперь внизу тянулась непроходимая тайга, взлобки, скалы и марь, марь, марь. В белесых мхах, с темной, стоячей водою в оконцах, она гляделась мрачно, зловеще. Болота эти кляли все, кто волею судьбы был заброшен в тайгу. Охотники, геологи, строители автомобильных и железнодорожных трасс. И мало кто задумывался, что очень многим, если не всем, люди обязаны неприглядной таежной мари. Ведь она питает бесчисленные ручьи, а те, как известно, непременно текут в реки; речная же вода орошает поля, поит большие города. В пустыню бы превратилась земля, не будь болот…

От бортмеханика Каштан узнал, что синоптики дали машине «добро» на вылет, обещали удовлетворительный прогноз по трассе, но в этих гиблых местах свой, особый, не поддающийся точному прогнозу микроклимат. Например, в яркий солнечный день вдруг повиснет над огромным маревным пространством туман — гадай, откуда он взялся.

За четверть часа полета облачность уплотнилась, вертолет то и дело влезал в серое месиво и короткими рывками снижался. Пилотам необходимо было видеть землю.

— Чертово болото начинается, — глянув в иллюминатор, сказал бортмеханик Каштану. — Здесь всегда туман виснет…

Внизу тянулось мелколесье. Вокруг каждого дерева — седая замшелая марь с лунками окон. Деревья от излишней сырости стояли разбухшие, в замшелой седине. Чем дальше продвигался вертолет, тем гуще становился туман.

От нечего делать Каштан пробился к пилотской кабине, заглянул туда, встав на железную перекладину лестницы. Справа сидел штурман. Всматриваясь в туман, он даже спину ссутулил от напряжения. Седой же, напротив, казался совершенно спокойным, даже легкомысленным: сложив трубкой губы, что-то насвистывал себе под нос. Своей аристократически маленькой рукой он небрежно, будто тростью поигрывая, работал рычагом. Каштан невольно залюбовался на профиль Седого. Тонкий нос, упрямо сжатые твердые губы; форменная фуражка сдвинута на затылок, короткие серебряные волосы чуть прикрывают высокий лоб. Недаром девчата нарочно бегают на вертодром, когда прилетает Седой. Краем уха Каштан слышал, что поседел он на Чукотке несколько лет назад, когда вертолет потерпел аварию над безлюдной тундрой. Штурман и бортмеханик бросили раненого командира, пробивались к людям одни, но сгинули в болотах. Седой полз несколько суток. Нашли его пастухи-чукчи чуть тепленького…

— Может, сюда, к реке? Там облачность наверняка поменьше — ветер, — сказал штурман командиру, ткнув пальцем в раскрытую карту местности.

— Пожалуй, — не сразу отозвался Седой. — Здесь заволокло напрочь.

Вертолет резко взял влево. Каштан перешел к своему месту возле иллюминатора, сел, облокотившись о запасную бочку с авиабензином.

Минут через десять облетели стороною Чертово болото. Внизу тускло заблестела быстрая река с каменистым дном, там и сям белели буруны.

— Черт, и здесь туман… — сказал бортмеханик, неотрывно глядя в иллюминатор.

Река текла, как в ущелье, плотно зажатая по берегам скалами и гольцами. Они то вырастали в рваных клочьях тумана, то стушевывались с белесой непроницаемой влагой.

Вертолет полетел, прижавшись к скалам правого берега. Морщинистые, влажные, они выплывали из тумана привидениями на таком близком расстоянии, что, казалось, лопасть винта вот-вот чиркнет камень.

— Каштан! — раздалось из пилотской кабины.

Каштан просунул туда голову. Звал Седой.

— Хочешь, обрадую? — спросил он.

— Попробуйте.

— Только что по рации передали: синоптики на трое суток не дают вертолетам погоду. Нежданно и негаданно циклон на трассе образовался. Такое частенько случается над здешней марью. Так что трое суток просидим в геопартии.

Хмурый, Каштан вернулся на прежнее место. Как же ребята без бригадира будут? Черт его дернул полететь! Теперь кукуй в тайге, жди летную погоду. Как же это сами аэрофлотовцы говорят? А, да: «Быстрее и надежнее на ту-ту, чем на „Ту“».

…Он помнил только, что наверху раздался сильный скрежет. Затем его легко, как мешок с соломой, швырнуло в хвостовую часть багажного отделения, где лежал огромный скомканный брезент. Сюда же через секунду прилетел, плюхнулся молоденький бортмеханик. Что было дальше, пока вертолет падал с покореженным винтом, сползал по каменистому склону сопки к речной косе, подминая корпусом мелколесье, Каштан уже не помнил…

Очнулся он, вернее, осознал, что жив, существует, в нелепейшей позе, ногами вверх. Иллюминаторы находились не с боков, а наверху и внизу. Снаружи слышался бурливый шум реки и еще удивленно кричала какая-то птица.

Каштан поспешно ощупал себя. Цел! Только поламывало, саднило поясницу. Рядом лежал бортмеханик, глядел мимо Каштана широко открытыми глазами. У Каштана все оборвалось внутри.

— Братишка! Жив? Слышь, паренек?.. — зашептал он.

Губы бортмеханика зашевелились, но глаза по-прежнему бессмысленно смотрели куда-то мимо Каштана. Он ударил ладонью по его щеке. Бортмеханик посмотрел на Каштана и совсем по-ребячьи захныкал.

— Где болит?

— Нигде…

В пилотской кабине кто-то смачно плевался через равные промежутки времени. Потом оттуда сказали:

— Эй! Кто-нибудь! Гляньте, есть у меня глаза или их ни черта нет…

Это был голос штурмана. Каштан, обходя дыры иллюминаторов, пробрался туда. Непривычно перевернутая на девяносто градусов кабина. Первое, что он увидел, — оскал неровно выбитого толстого стекла. Стёкла-клыки хищно сверкали в свете дня, и кабина походила на разинутую акулью пасть. Внутри этой пасти на левом борту, пристегнутые к креслам широкими поясами безопасности, лежали штурман и Седой.

Сначала Каштан посмотрел на командира. Тот, запрокинув седую, короткой стрижки голову, постанывал и скрипел зубами. Затем перевел взгляд на штурмана и не увидел его лица. Оно было сплошь залито кровью. Из правой щеки торчал осколок стекла. Кап-кап-кап… — дробно выстукивала по дюралю пола быстрая пунктирная струйка крови.

— Расслабь лицо, не напрягайся, — сказал Каштан, осторожно сжал пальцами торчащий из раны скользкий кончик стекла, вытащил его.

— Что ты там ковыряешь? Глаза, глаза смотри, — грубо сказал штурман. — Есть они или их нет ни черта?

Глазницы парня были залиты сгустившейся кровью. Каштан поспешно достал носовой платок и стал осторожно протирать их. Затем поочередно задрал веки.

— Вижу! — крикнул штурман.

— У тебя порезы на лбу, вот кровищей глаза-то и залило. Да руками не лапай, дура. Держи платок.

Каштан склонился над Седым. Лицо командира было точно такого же цвета, как и волосы, но стекло не оставило на нем ни одной царапины.

— Ты, бригадир? — не поворачивая к Каштану голову, тихо спросил Седой. — Что там мои парни? Ты как?

— Нормально. Считайте, что отделались легким испугом.

— Повезло так, как раз в жизни везет: от удара запаска с горючим не взорвалась. Иначе б кишки по деревьям развесило… Проклятый туман. Будь он проклят навек. Прямо из тумана на гранитный выступ вышел. Не успел увильнуть.

— Что было, то было. Вы подняться сможете?

— Вот в том-то и вся загвоздка. Какая-то чертовщина с позвоночником. Будто стальной стержень от шеи до зада вонзили… Я уж потерплю, ты как-нибудь стащи меня на землю…