Василий Казанский - Из моих летописей Страница 19

Король в горячке заметался, и вдруг, жестко шумя крыльями, совсем рядом, квохча взлетела из травы рыжевато-серая матка, за ней серенький молодой… Выстрел!.. Старка упала камнем, а тетеревенок скрылся за сосенками. «Леший с ним! — подумал Мишка. — Главное, матку убить. А молодых доберем!»

Вечером он опять обмывал в Сушкине победу и обнимал Короля:

— Что за Королик! Что за умная собачка!

А Король воротил морду от поцелуев, разивших сивухой.

Неважная охота вышла в то лето у Елина. Про уток и говорить нечего: хоть бы разок сплавать Рексу, ну хоть бы за чирком! И того нет!

Не оказалось и тетеревов в любимых перелесках между Порошимом и Гридином и возле Гридинских полей. Где в прошлые годы береженные москвичом тетерьки водили штук по восемь молодых, нынче мудрый Рекс бегал почти без задержки. Редко где чудом уцелел тетеревенок!

У Порошинских полей нашлись два выводка, но что два на весь сезон! И стал ходить Елин не к Гридинским полям, а на север, по Крестовой тропе. А там ведь всё песчаные бугры да моховые глади — некормные места для птицы!

Король был той удачной случайностью, какие встречаются среди деревенских беспородных собак. Красоты, стиля в их работе нет, но сила чутья и сноровка такой собаки делают охоту с нею добычливой. Где пройдет Король — шаром покати! Ни единой птицы не пропустит! Однако палка о двух концах. Мишка на следующее лето вовсе не находил выводков на своих Гридинских полях. И смекнул парень: подчистую выбивать невыгодно. Решил: «свою» птицу не трогать — пусть копится. Зато стал таскаться к Порошину да и за него.

И у Петра Алексеевича охота пошла вовсе никуда! Многие рассказывали ему про браконьера и его Короля: вот собака — золото! Бьет Мишка птицу безо времени и без счета, но, мол, не пойман — не вор. Да и кому ловить? Колхозникам дела нет, а егерей тут и не видано. А билет охотничий Мишка выправил — ружье не отберешь!

Надумал Елин поговорить с Мишкой, усовестить.

В Гридине на крыльце лизаровской избы встретил его Король — грозный лай, шерсть дыбом! Вышел сам хозяин, цыкнул на пса, тот утих.

— Петр Алексеич к нам прибыли! Знаме-ик! — ни-тый охот-ик! — ник! — Икая и ухмыляясь во всю рожу, Мишка звал в избу: — Захо-ик! — дите, пожалуйста, бе-бе-сседовать!

Хозяйки не оказалось дома. В избе было довольно чисто, но на столе стояла пустая поллитровка, видимо лишь опорожненная, валялись корки хлеба, обглоданные птичьи кости. Мишка и Елин сели.

— Охотиться приехали, Петр Алексеич? Хорошее дело! Даже — ик! — очень, приятно — москвичи к нам ездиют — ик! — гораз красиво у нас, местность веселая, воздух! Только птюшек мало — охота плоха!

— Про это я и хочу поговорить с вами, Михаил.

Елин замялся, смолк, глядя на грязные босые ноги Мишки с ногтями вроде бараньих копыт.

— Говорят, что вы бьете тетеревов за месяц до срока, утят нелетных.

Мишка перебил:

— Ну и вры! — Его красная рожа расползлась в ухмылке, выскалив желтые зубы, распустив мокрые губы. — За месяц? — Мишка весело заржал: — Врут все, а вы врам всяким веру даете! Мы с Короликом вовремя ходим. Конешно, бьем помаленьку. С пустыми руками вертался б я, кабы не собачка удашная.

Елин еще заговаривал о сбережении дичи, о сроках, охране маток. Но ничего он не дождался, кроме зубастой ухмылки. Вдруг он представил себе: ну и смешон же я! Беспардонному браконьеру проповеди читаю!

А Мишка достал с полки другую бутылку самогона и второй стакан. Принес хлеба, огурцов. Елин отказывался, но хозяин пристал:

— Ик! Не обижайте! Ик! Будьте человеком!

— А, черт возьми! — с отвращением Петр Алексеевич хлебнул из стакана. «Идиот я! К кому пошел! Пакость какая! Лишь бы за дверь как-нибудь…»

А Мишку совсем развезло.

— Ппеттрр Ле…ксе…ич! Дд…руг! Пп…ей. Нне обб…ижжай! Ппп…ей, ссва…тток!

— Это почему же я «сваток»?

— Как ппп…очч…му? Мм…ая Жжжуч…ка с Рррек… — сом… Ррр…екс ччч…етверро ссу…тток уммм…еня хх… — арчч…ился…

Елина как ошпарило! Только и не хватало, чтобы отпетый негодяй так попользовался Рексом! И Петр Алексеевич — скорей на улицу.

Ну и задал же он жару Прасковье Федоровне!

— Как допустила! Я цепь для Рекса оставил! А ты допустила, что он шлялся черт знает где! У Мишки четыре дня! А ты даже и не искала! Всю охоту мне загубила! Нарочно, что ли, ты мне напортила?

Пошешенька божилась, что везде, везде, даже в колодцах, искала…

Пришел в Порошино престольный праздник. Хозяйки наварили, нажарили, напекли для гостей на целых три дня. В каждом доме набралось гостей «со всех волостей». У одной бабушки Пани гостило немного — дочка с мужем-шофером да двоюродный брат с женой — пожилые колхозники из Крестов. Ну ели, конечно, пили, а потом спали — ни шума, ни скандала, не то, что у других людей, где выпивали лишку.

Очень понравился Елину Прасковьин братеник Никита Нилович — добродушный, еще сильный старик с широкой проседелой бородой. Он пришел с войны хромой, но охоту не бросил. Беседуя с москвичом, он жаловался, что недруги отравили у него собаку.

— Такая славная была остроушка. На всякую птицу шла и белку лаяла. Да на белку наплевать, их и без собаки на перебегах да на слух настреляю. Главное, на птюшек без собаки труба!

К третьему дню праздника гостей в деревне поубыло. У бабки Пани остались лишь Никита с женой да Елин, которому еще рано было ехать в Москву. Лишь сели завтракать, как с улицы донеслась песня, а вернее, рев: деревней брел развеселый Мишка.

Брел и хватался за стены, за изгороди. Раненько же «повезло» ему где-то!.. Рев прервался, — под окном послышался стук.

Прасковья Федоровна отворила окошко:

— Чего ты, Мишенька, стучишь? Нету вина у меня!

Мишка уперся руками в стену и получил таким образом устойчивость. Поодаль, опустив хвост, смущенно моргая, стоял Король.

Ноги у Мишки подгибались, но, хватаясь за стену, он добрался до крыльца, сел на ступеньку. Из окна высунулся бородатый Никита.

— Складный пес, — сказал он Петру Алексеевичу.

— Это еще что «складный»! Добычлив на диво. Мишка с ним всех тетеревов, всех уток выбивает да еще до срока начисто лес грабит.

— Вон он какой, Михаил, скотина губастая! — возмутился Никита. — Миша, — сказал он, — я достану тебе вина, ежели Короля продашь.

— Ппррро…дам! Дд…вай лл…итру — бе…рии Кк… — рля, к ччер…ттовой мма…ттерри!

Сделка намечалась верная. Но где взять сию минуту водку?

— Панюшка! — шепнул хозяйке братеник. — У нашего Николая гостей еще много. Небось, вина приберег. Выпроси! А я до обеда в магазин слетаю, отдадим!

Пошешенька смекнула: сбыть Короля в Кресты — перед Елиным оправдаюсь! Сходила к племянничку, принесла под фартуком. Прошмыгнув крыльцом мимо осоловелого Мишки, подала брату.

Никита Нилович вышел на крыльцо. В руках у него поблескивали посудины. Мишка встрепенулся:

— Ммос…ковв…чка! — и встал, перехватывая руками столб крыльца.

Никита стоял против него:

— Ну как, Миша? Продаешь кобеля?.. Смотри же, Михаил. При свидетелях — при Петре Алексеевиче, при сестре Пане беру собаку за литр вина. Продаешь?

— Чч…го шшу…дишь? Сс…к…зал, пррр…даю! Ввссё!

А Король, стесняясь в чужом месте, лежал, отвернувшись, в сторонке на мураве залуговелого Прасковьина проулка.

— Ну, коли так, давай собаку на привязь.

— Ннне…е! Он сссмм…ии…рреный.

Пес подошел к хозяину, уныло повиливая опущенным хвостом.

— Не укусит чужого-то?

Елин подал в окно Рексову цепочку, Мишка сам зацепил карабин за кольцо ошейника, и оробевшего Короля привязали в сенях.

Лизаров засунул поллитровки в карманы штанов.

— Пп…иду к Ггг…авр…юшке. Ммк у нне…го вссе ккончили…

Праздник отшумел. Но его последствия проявлялись и на следующий день. Поутру за чаем Елин и Прасковья видели в окно, как Мишка с опухшим лицом и ссадиной на лбу брел в Гридино.

— Здравствуй, дед Саша!

— Здорово, Миша!

— Не видал, дедушка, моего Короля? Мы с Гаврюхой вчера крепко долбанули, а кобель куда-то подевался.

— Это, брат, трезвый пьяному не товарищ. Сами пили, а собаку не потчевали, — посмеялся дед. — Он, гляди, домой смылся.

И побрел Мишка мимо затаившихся за окном участников вчерашней купли-продажи. Ничего-то он не помнил!

Однако вечером Михаил заявился к бабке Пане. Вошел, стал посреди избы, лицо злющее:

— Баба Панька! Люди видели, Никита Короля на цепи волок. Быдто на Крестову повел. Так аль нет?

— Так, — сказала бабка медовым голосом. — Дак ведь ты пса продал.

— Что ты брешешь! За сколько ж я, по-твоему, продал?

— А ты, Мишенька родный, не за деньги, за литру вина отдал.

— Баба Панька! — грозно стал наступать Мишка. — Что ты порешь? Да я Короля ни за сто, ни за двести рублей не отдам. Говори, как твой Никитка мою собаку украл? Как ты смела пособлять, змея?