Борис Изюмский - Призвание Страница 19

Толя Плотников сидел, сложив кулаки у подбородка, устремив глаза на экран, жадно слушал рассказ учительницы.

То он видел перед собой дрейфующую льдину, и на льдине он — Плотников… То представлялось ему, что он изобретает машину, которая и по воде плавает, и по земле ходит, и по воздуху летает!

А учительница убежденно говорила:

— Вы, именно вы, сейчас пионеры, потом комсомольцы, коммунисты, будете знаменитыми шахтерами, токарями, построите рабочие дворцы, откроете залежи ценных металлов, изобретете способы продлить жизнь человека…

На экране возник караван судов в Северном Ледовитом океане. На пловучих льдинах морж и медведица с медвежонком. Стаи птиц кружатся в свинцово-сером небе. Караван пробивает путь меж льдов.

— А что сделаешь ты, если будешь полярным летчиком? — опросила учительница Петра Рубцова.

Строгий Петр неторопливо встал.

— Я полечу в разведку и потом дам знать ледоколу, где меньше льдов, — веско сказал он.

— Верно, — словно другого ответа она и не ждала, одобрила учительница, — ты у нас сообразительный человек!

На лице Петра Рубцова появилась улыбка, будто она прорвалась сквозь тучки строгости, но они тотчас скупо сомкнулись, и Петр с достоинством сел за парту.

— Но имей в виду, — голос учительницы прозвучал требовательно, — волевой человек должен уметь и подчиняться…

«И папа так говорил, и Борис Петрович, — подумал Петр. — Значит, действительно, надо», — соглашаясь, он кивнул головой.

Серафима Михайловна невольно вспомнила недавнюю беседу в кабинете, у Бориса Петровича. Приходили родители Петра, и на «консилиуме» они решили вместе преодолевать упрямство мальчика.

— А теперь, — складывая картинки-стеклышки, предложила учительница, — мы по карте совершим путешествие из Архангельска во Владивосток. Только надо подробно рассказывать, через какие моря и проливы вы пройдете, какие острова минуете, где сделаете остановки? Кто желает?

Желали все.

ГЛАВА XII

Во время большой перемены Серафима Михайловна на ходу разрешила уйму неотложных дел, — мало ли их можно успеть разрешить, пока стоишь у двери класса или идешь в учительскую.

В коридорах не было крика и толкотни, хотя всюду слышался веселый смех, детские голоса и на каждом шагу встречались оживленные лица.

Дежурные комсомольцы, окруженные малышами — «адъютантами», расхаживали вдоль стен у своих постов.

— Серафима Михайловна, вот в наш ящичек для вопросов бросили, — подошел к учительнице озабоченный Платой Тешев и протянул несколько листков.

Серафима Михайловна пробежала их глазами.

«Почему империалисты хотят, чтобы война была?»

«Почему у стариков ноют кости?»

«Почему Некрасов писал такие грустные стихи?»

«Почему, когда плачут, то слезы соленые?»

«Почему, когда ударишься лбом, из глаз искры сыпятся?»

«Почему собака высовывает язык, когда ей жарко?»

— Ответим! — успокаивающе сказала Серафима Михайловна Платону. — А если мы с тобой затруднимся, — спросим у Бориса Петровича.

— Ответим! — убежденно подтвердил Платон, тряхнув русой головой, и добавил, имея в виду директора. — Он все знает!

Подошел редактор классной газеты Ваня Чижиков с Женей Тешевым.

— Серафима Михайловна, мы шестьдесят книг собрали для школы в Кривых Лучках. Там наш директор учился, когда маленьким был. Ваня Стоянов заметку написал, чтобы в других классах тоже собирали.

— Молодцы! — похвалила учительница. — А это что у тебя? Новая заметка?

— Это Женя Тешев написал: «Я хочу поскорее вырасти и на деле показать, как сильно люблю свою Родину»…

Серафима Михайловна ласково посмотрела на Женю.

— Вот это правильно, — самое лучшее — на деле показать! Ну, а ты что, Платон?

Платон протянул ей портрет стахановца. Над открытым лицом, с немного несимметрично нарисованными глазами, была сделана надпись: «Он уже выполнил пятилетний план».

Портрет всем понравился, а Петр Рубцов предложил:

— Серафима Михайловна, давайте стахановцу письмо напишем!

Но учительница возразила:

— Нам сейчас еще нечем особенно хвалиться, надо сначала улучшить свои дела, а потом написать… У Жени, например, тройка по арифметике.

— Я отвечу на пять! — клятвенно пообещал Женя, прикладывая руку к груди.

— Посмотрим… А Вене ты помогаешь?

— Помогаю, — радуясь, что может сообщить об этом, воскликнул Женя. — Мы утром, как приходим в школу, друг у дружки проверяем: перья есть? промокашки есть? Вчера я перышко сломал, он мне запасное дал.

— Так и должно быть, — одобрила учительница, — мы люди дружные, нас потому никто и не одолеет! Ну, марш, марш отдыхать, — притворно сердитым голосом сказала она, — сейчас у вас иностранный, ведите себя примерно, — и строго поглядела на Плотникова.

Толя кротко потупил взор, но сквозь щелочки приспущенных век глаза поблескивали озорно.

— Товарищи учащиеся, — раздался голос диктора, — говорит радиоузел школы имени Героя Советского Союза Василия Светова. Сегодня мы передаем советы учителя: «Как лучше готовить уроки» и обзор: «Новости школьного спорта»…

Возвратившись в свой класс после того, как окончился урок иностранного языка, Серафима Михайловна по многим мелочам — безупречной чистоте пола, ровным рядам парт, спокойным лицам детей — безошибочно определила, что урок прошел хорошо. Но вот она нахмурилась. Доска с написанной по-французски фразой «Мы за мир» не была вытерта. Она подошла к доске, взяла тряпку.

— Если дежурному так трудно выполнять свои обязанности, — сухо сказала она, — я за него это сделаю, — и начала медленно вытирать доску.

Подскочил дежуривший Веня Стоянов.

— Серафима Михайловна, я сам! — умоляюще воскликнул он.

На него зашипели со всех сторон:

— Дежурный называется!

— Руку лень поднять!

Под осуждающими взглядами товарищей Стоянов вытер доску.

Особенно возмущался промахом дежурного «завхоз класса» Женя Тешев. Должность эту учредили сами ребята и очень гордились тем, что у них — «свой Савелов».

У Жени в специальном ящичке хранились: стакан для воды, мыло и полотенце. Перед уроками он строго следил, чтобы дежурный протер стекло на столе Серафимы Михайловны и налил чернила в ее чернильный прибор.

В следующую перемену в учительской к Боковой подошла маленькая, белая как лунь, Вера Семеновна.

— Должна вас огорчить, Серафима Михайловна… Ваши пострелята сломали цветок в моем классе.

— Кто? — Бокова сжала губы, и от этого яснее проступили усики над ними.

— Но знаю… Боролись и сломали.

Когда окончился последний урок, Серафима Михайловна задержала класс. Обводя всех суровым взглядом, она опросила:

— Кто из вас сломал цветок в четвертом «В»?

Учительница заметила, что Толя Плотников сидел необычайно смирно, и подумала: «Неужели опять он?»

— Это не мы, — раздался хор голосов.

— Значит, я могу сказать директору, что виновные не в нашем классе? Я не обману его?

Класс молчал. В разных углах его раздавался взволнованный шопот. Петр Рубцов, сидящий за первой партой, с огорчением смотрел на учительницу серьезными глазами.

— Так я пойду к Борису Петровичу, — взяв свой портфель, решительно повернулась Бокова и пошла к двери, — скажу, что мы тут ни при чем!

— Подождите, Серафима Михайловна! — отчаянным голосом закричал Петр Рубцов, словно спасал учительницу от огромной опасности.

Все вскочили.

Серафима Михайловна возвратилась к столу, дети сели. Стоял только Петр Рубцов, потому что учительница осуждающе смотрела на него.

— Зачем же ты это сделал? — спросила она с недоумением.

— Это не я! — мрачно сказал Петр Рубцов. — Я не знаю, почему он сидит и молчит.

— Кто? — невольно вырвалось у Серафимы Михайловны.

— Пусть сам скажет! — гневно глянул через плечо Петр Рубцов и плотно сжал губы. Класс тревожно притаился. Над партой у окна поднялась рука Платона.

— Серафима Михайловна, кто за то, чтобы Петр Рубцов назвал… пусть поднимет руку?

Все тотчас подняли руки. Только Веня Стоянов, подняв ее с большим опозданием, опустил, словно отдернул, и с отчаянием воскликнул:

— Я нечаянно! Я пойду скажу…

— Ну, вот! — с облегчением вздохнул Петр Рубцов и сел.

Серафима Михайловна пожурила виновника. Решили один свой цветок отдать пострадавшим.

Учительница отпустила детей домой, а сама, оставив свой портфель в классе, зашла в школьную библиотеку. Она взяла свежий номер журнала, только что вышедшую книгу «Сын полка» и возвратилась в класс. Ее портфеля и тетрадей там не оказалось. Серафима Михайловна улыбнулась, — она уже знала, где они.

Энергичной походкой Бокова стала спускаться по лестнице. В синем пальто, плотно облегающем ее широкие плечи, с решительной поступью полных, словно выточенных ног, она была величава и по-своему красива. Зимой, осенью и весной Серафима Михайловна носила на шее неизменную бурую горжетку, из-за которой воинственно поглядывала на мир.