Владимир Христофоров - Деньги за путину Страница 19

Доски скользкие, рама ныряет в волны, катер идет тяжело, выпрыгивая то кормой, то носом. Поэтому стараются буксирный канат распустить как можно длиннее — так меньше дергает, но зато сложнее причаливать к пирсу. А там уже толпа, уже играет музыка. Первая рыба — всегда праздник!

Шелегеда стоял на раме, широко расставив ноги, покуривал.

«Как он держится? — мелькнула мысль у Савелия. — Свалиться ведь — дважды два». Сам он для верности согнулся, ухватился обеими руками за железную вязку, стягивающую доски с пустыми бочками.

— Гляди, как надо. Потом один будешь подходить, — крикнул с другого конца рамы бригадир.

Савелий выпрямился, но тут же чуть не опрокинулся назад. Катер тем временем подошел к пирсу и, набирая скорость, понесся на берег. «Куда же?» — ахнул Савелий. Но Слава у самого берега круто свернул в сторону. Бригадир опустил руку, и вот уже буксирный конец отцеплен от катера — рама плавно подошла к пирсу. Рассчитано точно, учтены ветер, скорость катера и рамы. Шелегеда закинул швартовый в толпу. Раму закрепили под хоботом рыбнасоса. Кто-то щелкнул фотоаппаратом, кто-то протянул руки, чтобы помочь подняться на пирс.

Савелий нашел в толпе Илону. Она махнула ему рукой.

В диспетчерской на скорую руку накрыли стол с бутылкой коньяка. Традиция!

А рыбнасос уже гудел, уже мощная помпа схватила первую струю воды и окатила деревянный лоток эстакады. Гофрированный шланг диаметром с ведерное дно опустили глубже в раму. Он вздрогнул, и в желоб эстакады гулко упала первая рыбина. Ее подхватил стремительный поток воды. Пружинисто изгибаясь и ударяя хвостом, она понеслась по желобу к эстакаде, к длинному приземистому зданию без окон — в в цех.

— Сева, быстро к бункерам! — закричал Шелегеда. — Следи, чтоб затора не было.

Савелий взбежал по шаткой лестнице. Сбоку катились серебристые чушки кеты. Его опередил Шелегеда и дернул в стене небольшую дверку. Туда полетела рыба.

— Здесь разворачиваться надо, — закричал он в ухо Савелия. — Как только наполнится бункер, закрывай и направляй рыбу к другому. Отсюда не видно, когда он наполнится. Придется в цех бегать смотреть. Понял? Давай, — он ободряюще хлопнул Савелия по спине.

Вода хлестала через бортик желоба, окатывала Савелия с ног до головы. Он спрыгнул с эстакады и вошел в цех. В бетонных канавах струилась вода. К длинным разделочным столам были проведены трубы — оттуда била тоже вода. Девушка в резиновой робе поливала из шланга площадку возле бункеров.

Женщины у разделочных столов приготовились к приему первой рыбы. Мастер цеха — седой старик — на виду у всех разделывал кетину. Показывал. Нож в его руке был почти не виден: икра — в одну сторону, внутренности и жабры — в бочку, сама рыба на конвейере поплыла в другой цех. Там ее, пересыпав крупной солью, уложат в бочку — готовая продукция. А икра пойдет в другой цех. И девушки там все в марлевых косынках и белых халатах. Они имеют дело не с ножом, а с точными аптекарскими весами, склянками и колбами, всякими порошками с мудреным медицинским названием. Икра закатывается в деревянные бочонки, дно и стенки их выложены специальным белоснежным полотном. Уже потом, если надо, икру из бочек на заводе расфасуют в небольшие консервные баночки.

Савелий заглянул в бункер и побежал к эстакаде. На ходу он пытался найти среди женщин Илону. Но все они были в одинаковых широченных резиновых костюмах.

Перекрыв первый бункер, Савелий открыл второй. Рыба неожиданно пошла сплошным валом, и он еле успевал разбирать затор. Иные кетины все же падали с эстакады вниз, гулко ударялись о деревянный настил, хватали ртами водяные струи и, тщетно пытаясь удержаться на животе, валились на бок и снова стремились подняться.

А рыба все прибывала. Она неслась по желобу уже трех-четырехслойным рядом. Пошел голец. Он мельче кеты, и потому насос выхватывал его из рамы сплошным потоком.

Из цеха раздался свист. Савелий перекрыл второй бункер, открыл третий…

У Шелегеды другая забота — узнать, кто принимает рыбу. Ага, старая знакомая — Роза. И новенькая, пожилая. У рыбаков с приемщиками должен быть железный контакт. От них зависит и сортность сданной рыбы, и даже количество. Шелегеда прикинул: по нечетным дежурит Роза. Это хорошо, это надо учесть.

Новенькая приемщица — Анна Ивановна — заставила Шелегеду открыть бункера, придирчиво осмотрела продукцию.

— Чего там смотреть? — обиделся Шелегеда. — Свежак сплошной. Ну, немного гольца, так это мелочь.

Анна Ивановна все равно в квитанции пометила что-то. «Ну и дура старая, — обиделся бригадир. — Такой день…»

Он поискал глазами Женю, но увидел веселое лицо Маньки. Она подмигнула ему и толкнула локтем стоящую рядом тетю Шуру. Обе хохотнули.

Начал накрапывать дождь. Слава вызвал по рации колхоз, сообщил о сданной рыбе. Чаквария поздравил бригаду и спросил: все ли в порядке? Микрофон взял Шелегеда: «Порядок! Порядок! Как понял?»

Палатка встретила прибывших молчанием. Даже Бенедикт Бенедиктович со своей мухобойкой сидел, присмирев.

— В чем дело? — бригадир встал посредине палатки и посмотрел на своего зама Анимподиста.

— Повар отказался готовить, просится на невод.

— Хватит! Все! — Бенедикт Бенедиктович рубанул воздух рукой. — Прислуживать не хочу. Вышел из этого возраста…

— Кончай, Бенедиктыч, — вступился Анимподист. — От поварских обязанностей тебя освобождаем. С завтрашнего дня считай себя рыбаком. Все согласны?

— Согласны, — лениво и без всякого энтузиазма протянула бригада.

— А пока повар — корми! — зло бросил Шелегеда.

Решено было по жребию выбирать повара на каждую неделю. Кинули в шапку, первому выпало Витьку. Он не огорчился, только пробурчал под нос: «Пожалуйста, я кроме каши ничего не умею». Никто не обратил внимания на эти слова, но уж точно — долго еще после путины не захочется рыбакам каши.

Первая переборка невода обычно начиналась в три тридцать утра. Очень хочется спать. И всю красоту рассвета начинаешь замечать, когда уже выпита кружка черного как смоль чая, натянуты рыбацкие костюмы, когда лодчонка отчаливает от берега — вот тогда морская прохлада снимает последние остатки сна, а берег еще темен, в распадках лежат синие тени, но здесь, на воде, светло, тихо. Почему-то ветер начинается всегда часам к семи-восьми утра. Зарябит фарватер, заколошматит пенная волна о борт старого катера «Товарищ». Начнется прилив. А в три еще спор воды, она будто сомневается, куда же ей — скатиться в море или направиться вверх, в Лососевую реку. Короткие волны, словно вздохи, ласково лижут ближние глянцевые окатыши. Кажется, река дышит. Подводное население в эти часы выказывает себя неосторожными всплесками плавников. Это нервирует чаек, и они с воплем падают камнем вниз, поднимая фонтаны брызг; изредка в клюве засеребрится добыча — маленькая рыбка. Нерпы бесшумны. Сидишь, задумавшись, в лодке, вдруг с беспокойством оглянешься, ощущая на себе чей-то взгляд. А снизу на тебя таращатся грустные фиолетовые глаза. Не по себе как-то… Белыми колесами медленно перекатывается возле невода белуха — охотница за кетой. В тихий час слышны ее утробные вздохи.

Комар еще не проснулся, пищит тонко и одиноко. Укусы его в эти минуты кажутся острее. Солнце подымается над водой в тумане, будто в дыму. Невод шлепает гирляндами золотистых наплавов, морщится вода в садках — верный признак кеты.

Шелегеда обладал редким даром мгновенно просыпаться и тут же вставать. И сразу начинал будить рыбаков, а будил он, надо сказать, грубовато. Вначале заорет: «Подъе-ем!» Кто-то всхлипнет, оборвав сон, кто-то крутанется под одеялом. И только два человека сразу садились и в таком состоянии еще додремывали несколько секунд, потом спускали ноги, шарили сапоги, пиная подросшего Сынка. Тот принимал это за игру, начинал радостно рычать, прыгать, мотать в зубах портянки.

Эти двое — Том Корецкий и Савелий Водичка. Первого поднимали заботы: надо подвезти бочонок под кетовые брюшки, раздобыть тузлук на рыббазе, завязать контакты с командой морозильщика и так далее. Все это не просто. Савелий соскакивал первым потому, что считал себя самым слабым в бригаде и ему просто стыдно показать эту слабость.

Труднее всех поднимался Омельчук. Его все жалели и будили в самую последнюю минуту. Дело в том, что Омельчук вел ночной образ жизни. Еще не было случая, чтобы часам к двенадцати он не уходил на свидание. При этом, не имело значения — шел ли дождь, падал ли снег, молотила ли берег бешеная волна. Всегда в одно и то же время к нему спускалась высокая блондинка. Они шли по берегу, устраивались возле завала плавника, разводили, если позволяла погода, костерик и молча сидели друг против друга. Странная у них была любовь. Она возникла среди крови и мяса. Оба работали обвальщиками в местном пищекомбинате. Работа тяжелая, малоприятная. Обвалить тушу оленя — то есть небольшим ножом полностью отделить мясо от костей — опытный мастер может минут за тридцать-тридцать пять. Омельчук успевал за двадцать, да еще помогал напарнице. О женитьбе они вслух не говорили, но решили пока вместе провести отпуск. Летом на пищекомбинате работы мало, и Омельчук подался на путину.