Владимир Зима - В пургу и после (сборник) Страница 19

Куприянов подошел к окошку телефонистки:

— Добрый вечер. А когда же будет Москва?

— Вон она, Москва, — телефонистка показала на парня в будке. — Прибежал полчаса назад, всех на ноги поднял, уговорил, дали ему аварийный канал на Москву. По срочному тарифу… Уж так торопился. Только с самолета — и сразу к нам. У них дома телефона нет, спешил застать жену, или кто она там ему, на работе…

Куприянов хмыкнул и отошел от окошка.

По срочному тарифу… Рублей на пятьдесят наболтал…

«При чем тут деньги?» — оборвал сам себя Куприянов, начиная злиться. Он чувствовал, что завидует этому парню, неизвестно откуда свалившемуся на Хатангу, завидует его любви, его способности совершать неразумные поступки.

Когда парень вышел из будки, Куприянов покосился на его обожженное морозом, исполосованное багровыми рубцами лицо и подумал, что кто-то любит его даже такого, неприкрашенного.

Парень сунул в окошко деньги, спросил:

— Тут хватит?

— С вас сорок четыре восемьдесят…

— Купите себе шоколадку, — улыбнувшись до ушей, сказал парень. — Не обижайтесь, я бы сам купил, но — поверьте — времени нет…

И телефонистка, обычно привередливо отсчитывавшая сдачу до копейки, тоже расплылась в улыбке.

Парень махнул рукой, еще раз подмигнул телефонистке и вышел. Куприянов уверенно направился к будке, но телефонистка остановила его:

— Погодите минутку, сейчас передатчик настроят.

— Но ведь на проводе — Москва?

— Москва, да не та. По аварийному каналу тройной тариф.

— Я подожду, — поджимая губы, сказал Куприянов и отошел от телефонной будки.

Москву дали через четверть часа.

— Ирина? Здравствуй, это я, — сказал Куприянов.

— Здравствуй! Тебя еще не съели белые медведи? — привычно пошутила жена. — Как поживаешь?

— Нормально. Что у тебя?

— Все в порядке. В среду каталась на коньках, слегка простыла, но, кажется, уже проходит…

— Иван Михайлович мне ничего не передавал?

— Он сказал, что реферат твой прочитал. В общем, остался доволен. Конечно, сказал, предстоит еще много работать, но года через два можно будет защищаться.

Куприянов поморщился — рано, рано загадывать. Вначале надо кандидатский минимум сдать.

— Еще какие новости?

— Мария Николаевна просила узнать, как у вас там насчет песцов и соболей?

— Ирина, я ведь уже говорил: существует госмонополия, и садиться в тюрьму из-за того, что твоя начальница желает ходить в соболях, мне не хочется…

— Ну, не злись, Куприянов, я же просто спросила… Еще несколько вопросов и ответов, потом Ирина послала через шесть тысяч километров пламенный воздушный поцелуй и положила трубку. Куприянов некоторое время продолжал слушать короткие гудки, затем сделал на лице сосредоточенное выражение и пошел расплачиваться. Телефонистка, по долгу службы вынужденная слушать его разговор с женой, умильно глядела на Куприянова — боже, какой примерный супруг! — и протягивала загодя выписанную квитанцию, как всегда, ровно три минуты.

Выйдя на улицу, Куприянов закурил и, пряча нос в поднятый воротник полушубка, неторопливо побрел домой.

Он шел и ругал себя за то, что опять забыл попросить Ирину, чтобы она написала ему письмо. Куприянов не хотел признаваться даже самому себе в том, что уж в который раз он струсил, ведь не забыл он ничего, все время только об одном этом и думал, но побоялся еще раз услышать недоумевающее: «Зачем?! Ведь мы каждую пятницу говорим с тобой по телефону… Это даже лучше, услышать голос живого человека, зачем же еще и письмо?..»

Он остановился под фонарем, швырнул сигарету в сугроб, тут же прикурил следующую.

Ему вдруг очень захотелось вернуться, заказать еще один разговор, да, очень срочный, да, очень важный, вне всякой очереди, за любые деньги! И закричать на весь эфир, так, чтобы в передатчиках затряслись все стрелки на приборах: «Я люблю тебя, Ирка!.. Люблю!.. И я уже так больше не могу! Бросай все к чертовой матери и прилетай сюда, ко мне, хоть на день, хоть на час!..»

Хлопьями мягко валил крупный снег из невидимой в черном небе тучи…

А в Москве сейчас, наверное, еще светло…

Он вернулся.

— Ирина, это опять я!.. — шалея от непонятного волнения, прокричал Куприянов в трубку и услышал в ответ сонный, как обычно, голос тещи, Татьяны Андреевны.

— Ирочку? Сейчас позову.

С Татьяной Андреевной Куприянов находился в хороших отношениях, но сейчас от ее голоса и вообще оттого, что к телефону подошла не Ирина, ему стало не по себе.

Пока теща ходила в другую комнату, вся решительность Куприянова исчезла, и он со страхом ждал ответа жены.

— Миша?! Что случилось? Ты что-нибудь забыл?

— Ира… Я, понимаешь… В общем… Ты помнишь прошлое лето? Как мы шли на байдарках по Онеге…

— Помню, — силясь разобраться в сбивчивом потоке слов, ответила Ирина. — Ну и что?..

— Я хотел сказать…

В трубке раздался щелчок, и следом за ним виноватый голос телефонистки:

— Красноярск отключился. Сеанс связи окончен. В трубке назойливо зазуммерили короткие гудки. Куприянов в растерянности положил трубку и вышел из будки.

Телефонистка участливо спросила:

— Может, срочный заказать?

— Что?

— Если у вас что-то важное, может быть, попросить канал?

— А-а… Нет, пожалуй, не стоит.

— С вас три семнадцать.

Куприянов расплатился, вышел на улицу, забыв попрощаться.

«Ну, уж в следующую пятницу я точно все скажу!» — говорил он сам себе, размашисто шагая к дому.

В квартире Куприянова пахло жареной рыбой. Сосед, аэропортовский механик Бабурин, заядлый рыболов, сам жарил сегодняшнюю добычу.

— Здорово, Михаил Евгеньевич! Приходи ужинать, рыбкой угощу… И до рыбки кое-что найдется, — лукаво подмигивая, добавил Бабурин. — Ты только полюбуйся, какая красавица!..

Он достал из таза здоровенную нельму и покачал ее на руке.

— Пятнадцать фунтов!

Куприянов рассеянно кивнул и остановился, доставая ключи из кармана.

— Мы сегодня прямо у поселка рыбачили, — продолжал Бабурин. — А вот в следующую пятницу можно будет на вертолете махнуть на озеро Портнягино, с пилотами вроде уже договорились, они туда порожняком идут… А рыбалка там — с нашей не сравнить! Компания подбирается веселая — начальник связи, два руководителя полетов, из диспетчеров еще…

— Нет, не могу, — сожалеюще развел руками Куприянов, замечая, как Бабурин обиженно отворачивается к плите. Не первый раз уже Куприянов отказывается от приглашения…

А он и в самом деле не мог. По пятницам Куприянов в баню ходил.

Сосед по креслу, рыжеватый парнишка, начавший обрастать редкими кудельками бороды, от самой Амдермы не давал Кузьмину покоя. Для него все было впервые — первая самостоятельная практика, первая встреча с Арктикой, первая серьезная разлука с родными. Во Внукове его провожали мама с папой и невеста. Все они чуть ли не плакали, и этот парнишка чуть не плакал, Кузьмин, глядя на них, пренебрежительно улыбался. Когда взлетели, парнишка сумрачно замолчал, но хватило его ненадолго, а потом он замучил Кузьмина вопросами, и в конце концов Кузьмин не выдержал, попросил у стюардессы свежую газету и углубился в чтение.

— А как же все-таки региональная синоптия? — не унимался парнишка. — Если не изучать свой район, в конце концов можно превратиться в бабушку-гадалку, все прогнозы составлять на один манер: «То ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет…» — сказал парнишка и вызывающе поглядел на Кузьмина.

— Слушай, студент, чего ты ко мне привязался? Вот посидишь сам, поработаешь, тогда и поговорим… Проще надо на жизнь смотреть, проще!.. «Региональная синоптия»…

Сунув газету в карман переднего кресла, Кузьмин надвинул шапку на глаза и задремал, вначале затем только, чтобы избавиться от докучливого студента, а потом и сам не заметил, как заснул по-настоящему.

Проснулся Кузьмин, когда самолет уже катился по полосе и моторы умеряли свой монотонный натужный рев. Заглянув в иллюминатор, Кузьмин удивился незнакомым очертаниям огней поселка и наклонился к студенту.

— Где мы сели?

— В Хатанге! — восторженно глядя на Кузьмина, ответил парнишка. — Стюардесса сказала, что Тикси штормит! Сидеть будем здесь, наверно?

— Некстати… — поморщился Кузьмин. — У меня в кошельке всего трешка.

— Если пурга, это на целую неделю?

— Не должно бы… — озабоченно цыкая языком, сказал Кузьмин.

— Послушайте, если вам нужны деньги, я могу одолжить. У меня есть семьдесят рублей… А в Тикси вы вернете, — предложил студент.

— Вот это по-нашему, по-северному! — обрадовался Кузьмин. — Я же говорил, студент, что жить надо проще… Там, на материке, мы окружаем себя ворохом ненужных условностей. Зато здесь все люди как на ладони…