Илья Лавров - Галя Ворожеева Страница 2

Кузьма Петрович, оказывается, уже разговаривал о ней с директором, и поэтому Перелетов сразу же загромыхал:

— Вот что, девка! Кончай курсы трактористов, поработай у нас два года, а потом мы пошлем тебя в сельхозинститут. Сами будем и стипендию тебе платить. Но после института к нам вернешься… А пока садись-ка на трактор. Жизнь узнаешь, людей узнаёшь, как им хлебушко дается — узнаешь, вот тогда и выйдет из тебя толк. Настоящим инженером-механизатором станешь… Сейчас сдашь ты экзамены или не сдашь — бабушка надвое сказала. А с нашей путевкой место тебе обеспечено.

Галя обрадовалась этому предложению. И вдруг почувствовала она тогда к этим людям горячую благодарность за все. Ну, чего бы, кажется, сердцу этак затрепыхаться, заныть? Ведь и директор, и Кузьма Петрович — бывшие солдаты, люди суровые, всегда занятые работой — не сказали ей никаких красивых слов и не приласкали ее никак, а вот уловила она сквозь их скупые, будничные слова заботу о себе, и вроде бы как их тяжелые, жесткие руки по-отцовски ободряюще потрепали ее волосы; и поверила она в свое будущее, и захотелось ей уткнуться лицом в старенький пиджак Кузьмы Петровича, который год назад молча привел ее в свой дом, кормил ее, как свою, а теперь вот и к делу определил.

— Вот так, значит, и действуй, красавица! — сказал на прощанье директор и шлепнул большущей ладонью по столу — поставил точку…

Следом за Кузьмой Петровичем вышла Галя из кабинета, и соседняя комната без Перелетова сразу показалась ей очень просторной, а люди в ней, и она сама, и Кузьма Петрович — крупнее, крепче, и даже мебель будто сделалась больше… Галя заторопилась, увидев впереди родную Журавку. Вон выползают дымы из труб, вон мокрые, пустые огороды, а вот и площадь с привычными лужами.

Галя огляделась. На вывеске бревенчатой столовой сидел белый голубь. Как и год назад, их было в Журавке полно, особенно диких сизарей. Вон крыша школы сплошь в голубях. Они вдруг, словно приветствуя Галю, всклубились, как дым, и прошумели у нее над головой.

В огромной луже гуси всполошились, гогоча, заметались, шлепая по воде крыльями. Неужели тоже узнали ее, гогочут — здороваются с ней?

На крыльце магазина, как всегда, лежало несколько коз. Они, бессовестные, усыпали ступеньки своими орешками. А у крыльца конторы, отвесив губу, дремала оседланная гнедая лошадь. Ноги ее были в грязи, как в чулках.

Галя улыбалась, и чудилось ей, что она никуда отсюда не уезжала, что сейчас она, как обыкновенно, шла в школу…

В конторе висел дым, на полу валялись ошметки грязи — должно быть, недавно здесь толпились рабочие. За одной дверью слышалось щелканье счет, через вторую доносился сердитый, сиплый голос:

— Не тот червь, которого я ем, а тот, который меня ест! Понял?

«Это Копытков», — Галя улыбнулась.

— Да никто тебя, Павел Иванович, не собирается есть! Невкусный ты, — ответил насмешливый бас.

«А это Останин, агроном», — снова подумала Галя. Она положила на скамейку небольшой чемодан.

В углу на табуретке вместо питьевого бачка Галя увидела медный, с прозеленью, мятый самовар. На боках его были выбиты, как на монетах, профили царя, на цепочке, прикрепленной к крану, висела кружка. На стенах пестрели самодельные лозунги. Тут были обращения и к животноводам, и к пастухам, и к хлеборобам. Плакаты явно малевала одна рука. Ишь как: слово зеленое, слово красное, слово зеленое, слово красное. Дальше этого у художника фантазия не пошла.

Из кабинета выскочил сердитый мужчина. И все-то его лицо было осыпано веснушками, похожими на гречневую крупу. Вслед выскочившему Копытков сипло закричал:

— Увези ты, пожалуйста, вагончик на Сухой брод! Ну, сколько я буду талдычить об этом, Останин?

Осыпанный гречкой обернулся и закричал, потрясая руками:

— Ты сначала трактористов раздобудь, а потом уж о вагончике толкуй! В конце концов, я агроном, и мне плевать на это. Но ты же управляющий отделением, черт возьми!

— А что — я рожу тебе, что ли, новых трактористов? Нужно обходиться теми, которые имеются в наличности.

Останин плюнул и выбежал на улицу.

Галя тихонько засмеялась и сунулась в дверь. Копытков, грузный, в ватнике, увидев Галю, даже поднялся из-за стола. Его безбровое, бабье лицо стало радостно-растерянным.

— Галюха! Ты ли это? — вскричал он.

— Я, я, дядя Павел!

— Окончила курсы?

— Окончила, окончила, — Галя засмеялась.

По круглому лицу Копыткова, как по сковородке масленый блин, расплылась широкая улыбка.

Галя протянула ему направление отдела кадров. Читая его, Копытков всей пятерней поцарапал мясистую щеку и круговым движением огладил вспотевшую бритую голову.

— Это тебя сам бог послал ко мне. Ну, что же! Рад тебе, рад, приступай скорее к работе. Угол для жилья найдем, а пока поживи у Кузьмы Петровича. Тамарка-то его кончила курсы на парикмахера. Слыхала? Так что мы теперь с парикмахерской.

В грязи, усыпанной белыми гусиными перьями, млела на боку огромная свинья. Прижимаясь к плетню, возле которого было посуше, Галя боком двигалась к дому Кузьмы Петровича. Наконец, хлюпая сапогами, она добралась до калитки. Новенький палисадник, голубые ставни, зеленая крыша, беленая труба и голуби на крыше — все это обрадовало Галю. Тетя Настя — Тамарина мать — постоянно что-нибудь красила, белила, протирала. О ней Кузьма Петрович сказал однажды забавно: «Вылизывает дом от трубы до крыльца, будто кошка — котенка».

Галя оставила сапоги на крыльце и забежала в дом в чулках.

И полы в комнатах, и двери, и подоконники тоже казались новенькими. А сколько пестрело цветков в горшках! На стенах — вышивки, на окнах — шторки, на полу — дорожки. Розовый пар застилал окна — сырые завалины просыхали под солнцем. Рыжеватая, полная Тамарка гордо откинула голову, прищурив черные глаза, надменно посмотрела на Галю, а та засмеялась:

— Ишь ты, какая принцесса!

Тамара вскочила с дивана, закричала:

— Приехала? Вернулась?! — и обрушилась на Галю, схватила ее в охапку.

— Ну, оглушила, заполошная! — воскликнула тетя Настя. Она, смеясь, тоже обняла Галю.

А через несколько минут они уже сидели за столом. Хорошо было Гале в этом доме, уж очень сердечные люди жили в нем. Галя пила чай и смотрела, как мимо окна, сверкая сквозь розовый пар, проносились золотые капли. Она не успевала заметить, когда они прилетали сверху, и не успевала разглядеть, как шлепались на землю, просто что-то неожиданно вспыхивало перед окном и мгновенно гасло. Слышалось страстное воркование голубя, похожее на стон.

— А как работает Копытков? — спросила у Тамары Галя.

— Мировой старик! Зла никому не делает. Правда, иногда в рюмку заглядывает. И еще некоторые поругивают его, дескать, баба он, мямля, тряпка, а не управляющий. А я люблю добрых.

— А парторг кто?

— Останин. Агроном. Ругают, что он, как парторг, ну… не очень себя проявляет, что ли. А по-моему, он замечательный человек.

Галя озадаченно посмотрела на Тамару.

— А кто у вас теперь комсоргом?

— Ой! Это замечательная девочка! Маша Лесникова. Она животновод. Да ты ее знаешь! У нее крепкий характер. Она строгая и справедливая.

— Ну, тараторка! — заворчала тетя Настя. — Все тебе — хорошие.

Галя вымыла сапоги, надела теплый свитер, новенький черный комбинезон с молниями, со многими карманами и обулась.

— Ой, Галка! Ты — чудо! — закричала Тамара, опять надменно щурясь и откидывая голову. Она была близорукой. — Все это тебе так идет! Правда, мама?

Тетя Настя, по-молодому подвижная, покачала головой:

— Ох, Галина! Не твое это дело — трактор. На нем и мужику-то тяжело.

Девчонки, хохоча и толкаясь, выбежали из дома. Тамара пошла в парикмахерскую — стричь и брить — а Галя отправилась на машинный двор, большой, как стадион. У забора аккуратными рядами стояли жатки, сеялки, комбайны, плуги, лежали штабелем бороны. Там и тут рокотали тракторы, через распахнутую дверь мастерской виднелся грузовик, там вспыхивали молнии электросварки, раздавалось цоканье металла. Все это сразу же развеселило Галю.

В стороне грудились поломанные, старые машины, валялись кузова, железные, ржавые колеса, трактора без гусениц и кабин. Сторонясь всего, вздымались большущие серебристые баки с горючим. Каждый уголок на этом дворе казался Гале заманчивым. Ей даже не верилось, что где-то стоит здесь и ее будущий трактор.

Из закопченной кузницы доносился звон кувалды, бившей по наковальне. Галя с любопытством заглянула в дверь и увидела горн, из которого взлетал фонтанчик огня и искр. Какой-то парень бросал раскаленные детали в чан, и вода в чане закипала, валил пар.