Георгий Шилин - Прокаженные, Камо – произведения Шилина Георгия Страница 2

– Простите, с кем имею честь?

Человек в черкеске опять улыбнулся своей приятной улыбкой.

– Князь Девдариани. – И, помолчав, добавил: – Не понимаю, зачем вся эта беготня с документами и жандармами?

Прокурор закурил папироску и повернулся к нему лицом:

– Надо, – сказал он внушительно: – бежал очень важный преступник; ничего не поделаешь, князь.

– А кто этот важный преступник?

– Террорист-экспроприатор Камо.

– Камо? – удивился князь, – я что-то слышал о нем.

Товарищ прокурора рассказал спутнику о своей поездке, о дерзком побеге среди бела дня, о том, как ненадежен стал административный персонал тюрьмы, и о многих других вещах. Затем они говорили о войне, о начинающейся революции, о жарком лете.

Товарищ прокурора сел на постель и закурил. Потом отдернул занавеску на окне.

– Как душно, – сказал он. – Вы позволите открыть окно?

– О, пожалуйста. А, скажите, господин прокурор, вы когда-нибудь видели этого, как его... Камо, кажется?

– Нет, не удостоился еще, но думаю, что скоро увижу.

– Вы уверены в этом?

– Могу ручаться: его в эту же ночь накроют. Вся закавказская полиция поставлена на ноги.

Князь вынул портсигар, зажал в губах папиросу и зажег спичку. Красный свет выхватил из темноты лицо, и прокурору показалось, будто у князя неестественно ярко блеснули глаза. Но блеск этот длился одно мгновение, и возможно, что это было лишь отражение света в глазах.

– Представьте, князь, – сказал вдруг весело прокурор, – я вот присматриваюсь к вам, и мне кажется, что у вас много схожего с приметами бежавшего преступника. Глаза... волосы...

Князь лениво прищурился и улыбнулся.

– Вы мне льстите. Я хотел бы на некоторое время стать Камо. Но кроме примет, к сожалению, не обладаю другими его способностями. Вы так много рассказали о нем, что я начинаю испытывать желание с ним познакомиться.

– Да, личность любопытная.

– Прошу вас, когда он будет находиться в ваших руках, уведомьте меня по этому адресу...

Князь протянул карточку.

– О, с удовольствием, – сказал прокурор, тщетно пытаясь прочесть надпись, сделанную на грузинском языке. Повертев карточку в руках, он сунул ее в портфель.

Когда поезд входил в Михайловский туннель, разговор в четвертом купе прекратился. Собеседники решили, что перед Тифлисом следует немного отдохнуть.

Они легли и проснулись только тогда, когда поезд остановился у перрона тифлисского вокзала.

Прокурор открыл глаза, вылез из-под одеяла и взглянул на своего попутчика. Тот, стоя у окна, пристально смотрел на перрон. По-видимому, князь Девдариани был озабочен отсутствием людей, которые должны были его встретить.

Через пять минут они выходили из вагона, весело болтая. По перрону носились стройные красавцы в синих брюках, звеня шпорами. Трое из них преградили путь пассажирам четвертого купе, затем один смущенно улыбнулся, молодцевато отдал честь товарищу прокурора и бросился освобождать проход в толпе.

– Здравствуй, Максимов! – кивнул ему товарищ прокурора.

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие!

– Ничего неизвестно о бежавшем?

– Так точно, ничего неизвестно, ваше высокоблагородие!

– Ай-яй-яй...

Товарищ прокурора прошел с князем в буфет. Там они заняли столик и потребовали завтрак. Жандармский офицер, подошедший к столу, рассказал, что бежавшего из батумской тюрьмы арестанта ждут с поездом, в котором приехал прокурор. Обыск еще не окончен.

– Он не даст результатов, – равнодушно сказал князь, – дурак, что ли, Камо, чтобы ехать до самого Тифлиса?

Офицер снисходительно пожал плечами и откланялся.

Когда завтрак был окончен, прокурор, пожимая руку Девдариани, сказал:

– Я хотел бы, князь, встречаться с вами, если только мое общество может доставить вам удовольствие. Вот моя карточка.

Князь улыбнулся,

– Конечно, мы еще с вами встретимся, господин прокурор... Непременно встретимся.

После ухода князя товарищ прокурора подозвал к себе жандармского унтер-офицера.

– Максимов, ты знаешь грузинский язык?

– Точно так, вашскродь.

Товарищ прокурора полез в портфель, достал карточку и подал ее унтер-офицеру:

– Переведи. Дал мне князь свою карточку, но написал по-грузински.

Рассматривая белый кусочек картона, унтер-офицер с удивлением переворачивал его и, по-видимому, ничего не понимал.

– Ну, какой его адрес?

– Никакого тут адреса, вашскродь, нету.

– Как нет?

– Так точно, нет.

– А что же там написано?

– Тут написано, вашскродь, если по-русски перевести: «Хоть ты и Иван, да болван».

– И больше ничего?

– Так точно, ничего.

– Подлец...

– Это кто, вашскродь?

– Не ты, не ты, – угрюмо проронил прокурор и, не сказав больше ни слова, быстро пошел к выходу.

Глава 3

Дело Камо, заведенное в тифлисском губернском жандармском управлении, оставалось без движения целый год после его побега из батумской тюрьмы. Оно лежало в шкафу под замком, в груде других синих папок. Папка была, но тот, кому посвящалось содержимое папки, – отсутствовал. Полиции известно было только одно: что Камо бежал из Батума в Тифлис. Дальше следы терялись.

Поиски не дали никаких результатов.

И только в декабре 1905 года следователь по особо важным делам опять извлек «дело» из шкафа, чтобы пополнить его новыми данными. Революционная литература, рабочие собрания на Нахаловке, в депо, таинственная подпольная типография, какие-то контрабандные транспорты оружия, рабочая дружина, – все это опять тесно связывалось с именем Камо.

Наместник е. и. в. на Кавказе граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков страдал бессонницей. Бывали периоды, когда старик целые ночи напролет ворочался с боку на бок, мучительно хотел заснуть и не мог. Тогда он поднимался, надевал свой шелковый халат и отправлялся в кабинет. Там он медленным, тяжелым движением опускался в кресло и принимался просматривать бумаги, приготовленные еще с вечера начальником канцелярии.

Один раз, когда бессонница особенно удручала его, он вспомнил, что у него в портфеле уже целую неделю лежит непросмотренный доклад особого отдела управления наместника на Кавказе. Он отыскал этот доклад и углубился в чтение.

В докладе сообщалось, что национальная вражда в Тифлисе грозит принять формы совершенно нежелательные для правительства и вылиться в анархию...

«Да, да, с этим пора покончить»,– подумал он, отрывая от доклада тяжелую голову.

«Эту затянувшуюся и уже ставшую опасной игру с межнациональной резней надо прекратить,– советовал доклад.– Общество напугано; оно видит, что сквозь армяно-татарские столкновения недвусмысленно проглядывает рука правительства. Результаты межнациональных столкновений ничтожны – ими не удалось отвлечь внимания демократии от революции; наоборот, резня дает революционным элементам огромный козырь, а именно – возможность агитировать в том смысле, что правительство сознательно натравливает одну национальность на другую. Момент опасный. Такая политика грозит привести к результатам совсем неожиданным: волна взаимных армяно-татарских погромов может изменить русло и обрушиться на правительственные органы...»

Граф Илларион Иванович остановился в этом месте и отложил доклад. Его грузное тело поднялось с кресла. Заложив руки назад и опустив голову, он принялся расхаживать по кабинету.

«Куда мчится этот бурный человеческий поток? Что ему надо? И знает ли он сам – куда льется?»

Мысль наместника работала медленно, тяжело.. «Да, докладчик прав. Мы слишком увлеклись с этой политикой возбуждения одних наций против других. Надо кончать. Погромы необходимы для отвлечения масс от революций, но всему надо знать меру».

Он снова подошел к креслу, медленно, старческим движением опустился в него и принялся рассматривать документы, приложенные к докладу. Донесения жандармского управления, записки городской управы, доклад губернатора, все эти бумаги в один голос утверждали, что правительственной власти в Закавказье угрожает опасность. На почве межнациональных столкновений идут волнения среди рабочих. Рабочие требуют немедленно прекратить погромы.

"Рабочие, – подумал Илларион Иванович, – они, может быть, еще потребуют всеобщего избирательного права, выборного губернатора?.. Тоже нашли, на кого ссылаться... Рабочие!.. А нагаек они не хотят? Рабочие... "

Наместник на Кавказе не принял никакого решения до самого утра. Перед рассветом он прилег. Удалось заснуть на несколько часов, а днем он потребовал начальника особого отдела своей канцелярии и велел сделать доклад о погромах.

Вашему сиятельству, по-видимому, известно общее положение из моего письменного доклада...

Воронцов-Дашков сделал нетерпеливый жест. Он дал понять, что его интересует не «общее положение», а нечто другое.