Виктор Потанин - Птицы Страница 2

Этот запах плавал по комнате несколько дней, а потом забылся — как не было. Да и сам Леня Шутов тоже забылся, потому что в июне поехать к нему я так и не смог, а в середине лета я отправил в «Артек» свою дочку. Потом ждал ее, тосковал, а потом встретил Женю в конце августа, обновленную, загорелую, и сразу же потонул в ее рассказах о море, воспоминаниях. А потом уж осень пришла. За нею — зима. И так год промелькнул, а за ним — другой.

И только на третье лето я собрался в Тарасовку. Была телеграмма от Лени — «Приезжай двадцатого. У Риты — именины. Обнимаем, ждем нетерпением». Я повертел в руках телеграмму и сразу поехал. И когда садился в автобус, во мне все звенело от радости — неужели скоро увижу речку и зеленую травку? А за речкой — лес, живые сосны, березы!.. Я однажды проезжал через эту Тарасовку. И вот все вспомнилось, завертелось в душе. Да и устал я в городе. Ох как я устал тогда, казалось, больше не вынесу. И вот наконец-то вырвался! И потому я не ехал, летел на крыльях. И все бы хорошо, но случилась неприятность, — я вспомнил, что еду пустой, без подарка. Но постепенно все выровнялось — я успокоился. Да и автобус шел хорошо и мотор убаюкал. В конце концов заскочу в сельмаг и что-нибудь выберу. Это решение вовсе утешило.

Через два часа показалась Тарасовка. Я вышел в центре села, у самого магазина. Он был открытый, и я сразу бросился к двери. Мне повезло — я ликовал.

Магазин был большой, с двумя отделениями. В одном продавали печеный хлеб, печенье и ржаные темные пряники. Тут же стояли банки с разными соками и искрились от сахара карамельки. В другой половине продавали обувь, одежду, разные расчески и бусы, то есть всякую мелочь. На эту половину я и пошел. И первое, что бросилось в глаза, — большой лист белой твердой бумаги, на котором стояли слова: «Товары под закуп». Внизу висело кожаное пальто, женские дорогие костюмы. А рядом с пальто красовались импортные джинсы с яркой желтенькой этикеткой.

— Почем товар? — спросил я у молоденькой и пикантной продавщицы. Она взглянула снисходительно и устало моргнула:

— Что вы сказали? — она смотрела теперь прямым вызывающим взглядом. На ее лице, густо выпачканном косметикой, сияли огромные серые глаза. Про такие давно уже сказано — это не глаза, а озера. Многим бы хотелось в них утонуть, но я не стал себя искушать.

— Девушка, мне нужен подарок. Для женщины лет двадцати трех-четырех…

— В двадцать три мы не — женщины! — ее озера повернулись ко мне и обдали холодом отчуждения. Потом в озерах заволновалась вода и начался маленький шторм:

— Не понимаю: приходят и не знают, что надо.

— Мне надо вот эти джинсы! — Я рассмеялся и потянулся рукой вперед, захотел их потрогать.

— Прикасаться нельзя! Эти брюки под закуп. — Она нахмурила свой бледно-розовый лобик. — Сдавайте десять килограмм шерсти или же… — она задумалась и сжала сердито губы. Но почему она сердится? И тогда я не выдержал:

— Значит, надо пять баранов остричь, чтоб еще одного барана одеть?

Девушка фыркнула и неожиданно улыбнулась.

— А вы несовременный, да-а? — она тянула немного гласные, наверно, у кого-то перенимала. — Не беспокойтесь, эти джинсы не залежатся. Что? Что-о-о вы сказали?

— Да ничего! Дайте мне любые духи.

— Любые не могу-у. Даю только хорошие. — Она наклонилась под прилавок и вытащила оттуда зелененькую коробочку. — Вот «Малахит». Между прочим, последние…

— Если последние, то заверните!

— А духи не завертывают. Они сами в футляре. Да-а-а. — Она опять фыркнула и покачала укоризненно головой. Она, видно, за что-то меня осуждала. Но все равно я решил ей надоесть:

— Скажите, где живут у вас Шутовы?

— Ритка-то или Леонид… как его?

— Они, они! — я вздохнул облегченно, да и продавщица смотрела на меня теперь веселей.

— А вы пройдите до конца улицу. И начнется бор. Они там и живут. Зеленый дом, большие ворота.

На этом мы и простились. Я пошел вперед быстрым шагом. И через двадцать минут был у цели. Дом был, действительно, зеленый, и ворота были большие, окованные железом. Возле ворот стоял Леня. Он как будто бы ждал.

— Ну, наконец-то! — он кинулся ко мне, и мы обнялись, как после долгой разлуки.

— Надолго к нам? Три дня проживешь?

— А у гостей, Леня, не спрашивают. Именины-то не отпраздновал?

— Тэбя жду, дарагой! Прахады, кацо, гостэм будэшь! — Леня засмеялся и потащил меня за рукав в ограду. И тут я увидел женщину! Это было чудо, нет, лучше чуда! О такой можно грезить ночами, за нее можно и умереть.

Она стояла на крыльце, улыбалась. На ней было платье вишневого цвета, на шее — розовый шарфик, повязанный набок. А глаза совершенно черные, с синеватым отливом, смотрели прямо на меня и призывно лучились. Так смотрит мать на свое дитя, так смотрит сестра на любимого брата.

— А мы вас так ждали! Правда, Леня? Мы ведь так ждали! Все глаза проглядели.

— Правда, Рита. Ну как же? — суетился Леня возле меня, и мне стало так хорошо, что я зажмурился. И кругом — сосны, сосны.

— Так вы, значит, с Леней учились? — спросила Рита и, не дождавшись ответа, протянула мне сверху руку, точно бы собиралась поднять меня на крыльцо. И странное дело, я подчинился, я тоже подал ей руку, и она легко меня подняла сразу же на вторую ступеньку. Теперь я стоял с ней рядом, только мое лицо было чуть пониже, но я уже слышал ее дыхание. И только одно мешало — я почему-то стеснялся смотреть ей прямо в глаза, и она тоже почему-то смущалась. Так прошла минута, может, меньше минуты, и она снова заговорила:

— А вы не ответили. Вы, значит, с Леней учились?

— Да, да, я с Леней учился в одной школе, на одной парте сидели. У нас в классе было восемь мальчишек.

— А где же они теперь? — она хмыкнула и посмотрела на меня в упор. Ресницы над глазами дрожали, порхали и походили на юрких стрижей.

— Ну, где же они?

— Иных уж нет, а те — далече… — я вздохнул, а она рассмеялась.

— Стишки читаете. Я в них не секу… — она опять засмеялась. Смех был густой, маслянистый, как у цыганки. И так призывно, цыганисто сверкали глаза. Но все равно лицо ее притягивало к себе, не отпускало.

— Мальчики, а теперь в дом, в дом. — И она шагнула вперед, потом оглянулась.

— Ленечка, приглашай гостя. Ты что-то у меня онемел.

Мы прошли веранду и попали в длинный вместительный коридор. Рита шагала королевой. Плечи ее слегка подавались назад и чуть заметно покачивались. По плечам рассыпались волны, — такие же черные, как и глаза. Не волосы, а вороново крыло. Цыганка Аза, — подумал я и рассмеялся.

И вот мы в большой комнате, просторной, почти квадратной. На стене — нарядный красный ковер. Посредине — широкий стол, заставленный бутылками, рюмками. Ножки у стола гнутые, львиные. А слева от стола — книжная стенка, но книг там мало — больше посуды. Хрусталь, фарфор, серебро. И все это горит, цветет и слепит глаза. И я сразу же не выдержал:

— Хорошо живете! Богато!..

— Значит, понравилось? — Рита оглянулась, и у ней заметались ресницы. — Ну ладно, не отвечайте, все равно скажете, что понравилось. А я вижу, вижу, догадываюсь. Я же цыганка — на расстоянии читаю.

— Цыганка?

— Ты ее слушай, — вмешался Леня. — Она наговорит. Артистка. В комитете комсомола у ней — культмассовый сектор.

— А молодежи здесь много? — я посмотрел на Леню. Но он и рта не успел раскрыть — опередила жена:

— Спросите что-нибудь полегче. Говорят, было много лет десять назад. А потом стройку открыли в райцентре — и парни все убежали. А за ними — девчата. Я тоже хотела… Но вот Леня не пустил, — она оглянулась на мужа, тот смутился и начал покашливать. Я заметил, если она смотрела на него — то он даже сутулился и как-то неловко двигал плечами и покусывал губу. Мои мысли опять прервал ее густой накатистый голос. Она, наверно, любила командовать и приказы слать.

— Вот что, мальчики. Вот вам каждому — по стулу и садитесь. А у меня, знаете, что случилось?

— Не знаем, — схохотнул Леня, и в лице у него означилось что-то слабенькое, угодливое. Таким я его не видел.

— А у меня, мальчики, сильно ладошки чешутся. К чему бы? То ли к выпивке, то ли к дождю?

— К дождю, к дождю! — поддакнул Леня и подмигнул мне — смотри, мол, какая у меня жена.

— Правильно, к дождю. Отгадали. — Рита придвинула мне стул и сама села рядом. — А я-то смотрю, что Гнедко наш сильно гривой трясет. И с утра стучит копытами, не успокоится. Надо бы его, Леня, к колхозному табуну пристроить. Что им — одним меньше, одним больше.

— Пристрою… — пообещал Леня и посмотрел извинительно на меня:

— Понимаешь, лошадь завел. А что делать — жить надо. Вон жена машину просит, а где возьму — на зарплату не купишь.

— Да ладно тебе… — обиделась Рита и как-то рывком сдернула с шеи шарфик, — наверно, сильно давил…

— Да я, Рита, рассказываю. А чего… А по осени в Казахстан — лошадку. Слава богу: конинка-то — не свининка. Казахи за нее какие угодно деньги дадут…