Георгий Марягин - Озаренные Страница 2

После того как по соседству со студенческим городком заселили дом металлургов, он стал часто встречать на остановке высокую стройную девушку с синими глазами, тонкими, строго сжатыми губами и однажды дерзнул заговорить с ней. Девушка доверчиво поделилась с Алексеем своими предэкзаменационными тревогами. На следующий день они уже встретились на остановке как старые знакомые.

Хотя у обоих была горячая пора — Алексей готовился к защите дипломного проекта, Варя — к выпускным экзаменам, — они стали встречаться ежедневно. Они не задумывались над тем, во что выльются их встречи. Но с каждым днем эти встречи становились для них все необходимее.

Получив назначение на шахту, Алексей накапливал выходные дни, частями получал отпуск, чтоб только побывать в областном городе, повидать Варю, провести с ней три-четыре дня. Варя стала студенткой медицинского института.

Пятнадцать лет Алексей хранил последнее письмо Вари. Она хотела после экзаменов в июне тысяча девятьсот сорок первого года поехать с Алексеем в Святые горы, куда выезжала на дачу ее сестра.

Больше он ничего не слыхал о Варе. В годы войны Алексей разыскивал ее, но из Центрального бюро эвакуации скупо отвечали: «В списках не числится». Товарищи по институту, работавшие в Кузбассе и Караганде, тоже не могли сообщить ничего определенного. Лишь один из них написал, что металлурги того завода, где работал отец Вари, выехали первыми эшелонами в Нижний Тагил. Но дирекция завода ответила, что мастер Горенко и его семья эвакуировались самостоятельно.

Что могло произойти? Алексей был уверен, что Варя ни в коем случае не осталась бы в оккупированном городе. Могло случиться самое страшное: дороги от Приазовья к востоку были перерезаны уже в первые месяцы войны, их беспощадно бомбили.

После демобилизации Алексей по пути к отцу в город Шахты завернул в свой студенческий город. Два дня, напрасно потраченные на розыски, окончательно убедили его, что ему не дано отыскать Варю. Поразительно было, что подруги Вари, которых он встретил, последний раз видели ее лишь в начале июля 1941 года и больше никогда ничего не слыхали о ней. Как оскорбление прозвучал полунамек одной соученицы Вари: «Может, уехала на работу в Германию...»

После этой поездки в родной город Варн Алексей уже не наводил справок о ней.

Сейчас, поглощенный только одним воспоминанием о Варе, Алексей переживал какое-то смешанное чувство радости и тревоги. Он возвратился в мир юности, первого захватывающего чувства. Но рассудочная трезвость снова переносила его в действительность. Слишком много пережито, чтоб восстановить неповторимость первых порывов сердца...

Из раздумья его вывел смех. Парень и девушка в спортивных синих костюмах, в шерстяных шлемах, с коньками под мышками, выбежав из калитки дворика, тащили друг друга в разные стороны, изнемогая от хохота.

Смех гулко звучал в узком коридоре переулка — ясный, зовущий голос весны.

Когда-то он также забегал за Варей, чтобы успеть на каток, танцы, в кино. Теперь осталось только завидовать молодым. И вспоминать. И грустить...

3

Седая высокая женщина открыла Заярному дверь и запросто, видно, в этом доме часто бывали посетители, пригласила:

— Вы к Евгению Корнильевичу? Пожалуйста, раздевайтесь, проходите, прямо в кабинет.

Сильный свет заливал высокий узкий коридор. Справа, вдоль глухой стены, тянулись шкафы и стеллажи, источавшие сладковатый, душный запах лежалой бумаги. В конце коридора весело поигрывала лаком ясеневая дверь. Алексей постучал в филенку. Дверь приоткрыла девочка в школьной пелеринке, низенькая, с веснушчатым вздернутым носиком. Она стояла журавликом — на одной ноге.

— Дедушка, к тебе, — сказала школьница и запрыгала к дивану.

За письменным столом с кусачками и детской туфелькой в руках сидел хозяин дома.

— Прошу, прошу, — произнес Верхотуров, вставая из-за стола и приветственно поднимая, как вымпелы, туфельку и кусачки. — Товарищ Заярный? Мне звонил Каржавин. А меня Олечка в холодного сапожника переквалифицировала. Получай из срочного ремонта...

Девочка, схватив туфлю, выбежала из кабинета.

— Садитесь, пожалуйста. Пока я руки помою, можете заняться. — Верхотуров показал глазами на книжные полки.

Академик был высок, жилист, моложав, седина лишь начинала опрядать виски. Было в нем что-то от степняка, оставившего седло.

Кабинет мало походил на академическую обитель. На многоступенчатом стеллаже у окна — образцы руд и минералов. Письменный стол с хохломским чернильным прибором. На простеньких книжных шкафах — ружья в чехлах, в углу — рыболовный сачок. На небольшом столике — кусок обуглившейся стойки под стеклянным колпаком.

Профессиональное любопытство заговорило в Алексее, он подошел к столику и, приподняв колпак, стал ощупывать стойку. Стойка казалась высеченной из угля. Может быть, подарок какого-то шахтерского коллектива?

— Интересно? — спросил Верхотуров, входя в кабинет, показывая взглядом на стойку. — Редкостная штука. Из Кузбасса прислали...

— Высекли из угля?

— Горное давление сработало. Силища. В уголь превратило, — восхищенно произнес Верхотуров. — Вот вам и наглядный метаморфизм древесины — сразу из дерева уголек. Пятьсот тонн на квадратный сантиметр — не меньше. Большое зерно в этой случайности. Может быть, научимся когда-нибудь уголь из дерева прессовать... Садитесь. И условимся — знакомы мы с вами, ну, скажем, лет двадцать. А потому без всяких стеснений и деликатностей.

Академик подошел к двери в соседнюю комнату.

— Даша, — позвал он негромко. — У меня Дарья Николаевна первый консультант, — пояснил Верхотуров. — Ей еще профессор Бокий говорил, что она горное дело на три с плюсом знает, а самому себе Борис Иванович четыре ставил, и то только в хорошем настроении. Чертежи захватили? Чудесно. Ну, давайте, выкладывайте. Почитаем... По-чи-таем...

Верхотуров надел очки, развернул на письменном столе общий чертеж машины, поданный Алексеем. Алексей стоял, следя за его взглядом, жестами, как перед экзаменатором. Для него Верхотуров был живым классиком горного дела. Много отраслей добычи полезных ископаемых были связаны с именем академика. Один из основателей горной науки, он прославился своими расчетами горных машин, по его формулам конструировались первые врубовки, углепогрузочные машины, шахтные конвейеры.

Вошла женщина, та, что открывала Алексею дверь, а за нею — работница с подносом. Они накрыли стол возле окна.

— Ну, прошу, — отложил в сторону чертеж Верхотуров. — Мне покрепче, Даша... Интересную машину вы задумали, — беря Алексея под руку, подводя к чайному столу, говорил академик, — что же вас натолкнуло на искус сотворить?..

Сама собой исчезла связанность. Алексей чувствовал себя так, будто в самом деле десятилетия был знаком с гостеприимными хозяевами и не раз бывал в этом кабинете, гостевал за этим столом. Он стал непринужденно рассказывать о своей работе на шахте, первых поисках, успехах и неудачах.

После института весной 1940 года Алексея направили в Лисичанск, старейший горняцкий город Донбасса, на должность начальника участка шахты.

Здесь добывали уголь отбойными молотками из пластов крутого падения. Участок Алексея был самым отдаленным. Сжатый воздух просачивался в трубопроводах, терял упругость, к отбойным молоткам доходил вялым. Порою пики молотков лишь царапали пласт.

Быт лисичанских шахтеров мало чем отличался от быта горловских. И их беседы перед сменой, где-нибудь в «нарядной» или в садике, у конторы, были похожи на беседы горловчан. Среди многих забот шахтеров главной была забота о машинах, о том, чтобы люди избавились от тяжелого физического труда. Горняки мечтали о дне, когда из шахты навсегда уйдут забойщики, бурильщики, лесогоны.

Эти разговоры воскресили у Алексея студенческие замыслы — сконструировать универсальную машину для зарубки и выемки угля на крутопадающих пластах. Он стал доискиваться, когда и где велись исследовательские работы в этой области. Все ограничивалось задачей применить врубовую машину, образующую вруб — щель в основании пласта. Трудно было управлять тяжелой машиной, спускаемой к забоям почти отвесно. Лопались удерживающие ее канаты. И уголь затем приходилось отбивать вручную.

Алексей перечитал все, что отыскал в шахтерской библиотеке по технике угледобычи. Ни один автор не давал ответа на вопросы, которые волновали Алексея. Но в юности хорошо мечтается, четко, остро чувствуется новое...

Начались искания. Они захватили его, на работе он думал только о том, как бы скорее подняться из шахты, чтобы продолжить расчеты. Он был настойчив и терпелив, как садовник. Наблюдать за работой шахтеров, их приемами — стало его страстью. В движениях людей он отыскивал формы движения деталей будущей машины. Он набрасывал схемы, эскизы строгальных параллелей, фрезерных дисков, скольных клевак. Машины, по замыслам, замечательно вынимали и сбрасывали на конвейер уголь. Каждой управлял только один человек. Но все эти не воплощенные в металл машины страдали одним убийственным недостатком — они были тяжелы: для подъема их и передвижения потребовались бы мощные моторы, сложные передаточные механизмы.