Сергей Снегов - В туманах у Сейбла Страница 2

— Пошли посмотрим кино, — предложил Токарев, зевая.

— Пошли посмотрим, — согласился Аникин.

ОН честно просмотрел полнометражный фильм, но выйдя из салона, начисто забыл, какая это была картина, и потом, возвращаясь мысленно к тому вечеру, так и не припомнил, на что убил два часа. В каюте он взял в руки роман — вражеские шпионы и наши разведчики изощрялись в изобретательности, мы, естественно, финишировали первые в этом состязании ума и отваги. Аникин внимательно прочитал сорок страниц и вдруг поймал себя на том, что не помнит ни одного события, ни одного слова из прочитанного. Он посмотрел на часы, время шло к десяти, пора было на вечерний совет.

Ушедшие на юго-запад суда прослушивались хорошо. Быстрые СРТМ уже выходили на отмели, эхолоты писали картины грунта, кое-где отмечались косяки рыб. Скоро отдам трал, сообщал один из капитанов, надо же поглядеть, что за рыбешка.

Ветра пока не было, но барометр падал, с запада наносило тучи и они густели. Вверху анархия, на воде порядок, порадовал Аникина флагман РТМ. Аникин поморщился, ему не нравился такой порядок. У нас тихо и туманно, сообщил он обстановку у Сейбла. Синоптик положил перед ним барограммы, на кальке изобары у Сейбла вели себя прилично, больших перепадов давлений не было. Но у восточного побережья Америки зловеще сгущались линии, перепады здесь были такими крутыми, что Аникин, казалось, услышал рев ветра, бешено стремящегося от одной изобары к другой. Ждите шторма, посерьезней готовьтесь к шторму, повторил он несколько раз и услышал обычную бодрую отповедь — не пугайте, Василий Кондратьевич, кто-кто, а мы со штормами на нулях, вот будет или не будет большая рыба — одна забота!

Он порадовался бодрости своих капитанов, но озабоченность не пропала. Синоптик уловил его настроение и виновато отвел глаза. Синоптик не был виноват в обстановке, не предсказанной в прогнозе, он честно настраивал свою «Ладогу» на радиопередачи из Вашингтона и Галифакса, честно толковал отпечатанные кальки, ошибся в прогнозе не он, а крупные станции. Но как бы там ни было, в минуту, когда принималось решение о флоте, он бросил эту гирю доброго предсказания на чашу решений и не мог снять с себя частицы своей ответственности. Скажи он по-иному, просто усомнись в прогнозах, возможно, начальник экспедиции и не выслал бы весь флот навстречу летящему урагану, Аникин, вероятней всего, держал бы его поблизости от себя, как курица цыплят под своим крылом.

— Теперь ждать, — со вздохом сказал Аникин, вставая. — Спать и ждать.

Спать, и вправду, было пора, шел первый час ночи. Перед сном Аникин постоял на мостике. Туман над водой сгущался, видимость не превышала кабельтова. Корабельная сирена каждые две минуты ревела. Локаторный луч, обегая темный круг, вычерчивал сигарообразное тело Сейбла. Да, правильно, на всех лоциях этот остров именуется «кладбищем кораблей». В мире, вероятно, не существовало местечка, принесшего столько бед мореплавателям — сотни судов, от парусных до электротурбинных, навек упокоились на его коварных отмелях. Все было просто, жестоко просто — такие же вот туманы и неожиданно налетающий ураган тебя, проходящего мимо, вбивает килем в песок и спасения больше нет. Нет, думал, однако, Аникин, лучше бы флот остался здесь, напрасно я отпустил его, передвинулись бы на север от Сейбла и надежно прикрылись островом, как волноломом, и было бы нам это кладбище надежным барьером. Аникин вслушивался в голос моря. Полнейший штиль, даже зыбь улеглась, в свете люстр вода отливала черным рояльным блеском. А вверху сквозь невысокий ковер густого тумана мутно светила половинная луна. Аникину показалось даже, что он видит звезды. Луна, однако, была действительно, а звезды мерещились.

Аникин пошел спать.

ОН проснулся внезапно, как от удара, подскочил к иллюминатору. За бортом светился туман, поглощавший в себе сияние люстр. Крупная зыбь покачивала корабль. Аникин торопливо натянул одежду, поднялся на мостик. Второй помощник капитана зевал, погрузив половину лица в раструб локатора. Море было пустое, только удлиненное тело Сейбла зеленовато вспыхивало, когда его оконтуривал луч.

— Когда началась зыбь? — спросил Аникин.

— Недавно, минут десять… Что вы так рано встали, Василий Кондратьевич?

— Пробудила проклятая качка. Включите на минуту прожектор.

Мощное сияние ринулось в море, но не пробило тумана. Он был теперь так густ, что в сотне метров все пропадало. Крупные молчаливые волны — без пенных воротников — беззвучно вырывались из белой тьмы, беззвучно вздымали и кренили судно. С мостика еле проступал свет на корме — так сгустился туман. Второй помощник выключил прожектор. Аникин посмотрел вверх, туман стал не только гуще, но и выше, не было видно ни луны, ни сияния от нее.

— Первые вестники шторма, — проговорил Аникин, показывая на беспокойное море. — Где-то уже грохочет. Не поступало известий от судов?

— Пока нет.

Аникин спустился с мостика, прошел палубой на корму. Он шел вдоль фальшборта, всматриваясь в океан. Из густой неподвижной белизны выкатывались высокие волны. У зыби не было твердого направления, волна ударяла то справа, то слева. Тревожится океан, думал Аникин, где-то произошла катастрофа, океан заметался, как человек в опасности.

В радиорубке дремал радист, он только закончил передачу на далекий, через весь океан, родной берег. Аникин и радиста спросил, что нового, хотя связь с судами осуществлялась из носовой рубки, а там, как сообщил штурман, новостей не было. Кормовой радист о судах ничего не знал, известий о шторме тоже не поступало. Аникин вошел в синоптическую, здесь было светло и пусто. Начальник экспедиции опустился в кресло, разложил перед собою ворох синоптических карт за последние дни. Он старался высмотреть за грозными сгущениями изобар, как произошло, что проглядели ураган. Нет, его, Аникина, вины тут не было. Вот картина побережья Америки от Флориды до Лабрадора, и намека нету на циклон. Отличнейшее давление, полные баллы метеорологического спокойствия, а тот циклон шастал где-то по прериям и хлопчатникам, да и не был он вовсе циклоном, так, циклончик, плохая погода, говорят в таких случаях горожане и разворачивают зонтики. А вот здесь, всего лишь вчера это случилось, циклон поворачивает на океан и быстро свирепеет на морских просторах. Когда под ногами разверзается бездна, в нее с грохотом обрушиваются каменные дома, вековые леса, горы качаются, как пьяные. Когда в томную уравновешенность высокого давления внезапно врывается такой беспокойный, как бы от всего спасающийся смерч низких давлений, спокойный воздух падает в него, как в бездну, и клубок ошалелых ветров мчится по океану. Аникин не мог предугадать, что такое чудовище выскочит навстречу его судам, если даже крупные метеорологические станции прозевали подобный поворот событий.

Аникин вышел из синоптической, постоял на шлюпочной палубе. Туман понемногу светлел, но оставался по-прежнему непроницаемым. Волны не стали крупнее, но беспорядочность их уменьшилась, теперь это была уже не зыбь, а накат. Он катился с юго-запада, это было не предупреждение о вдалеке бушующей буре, а результат ее. Надо было приказать судам возвратиться к Сейблу, размышлял Аникин, в конце концов я руководитель экспедиции, прикрикнуть на сопротивляющихся — и точка! Вечная моя уступчивость, зачем я полез в начальники, когда характера не хватает.

Он поглядел на часы, подходило к шести, скоро метеостанции будут передавать утренние карты погоды. В рубке, перед включенным приемником «Ладога», уже сидел синоптик. На вращающемся рулоне бумаги строка за строкой тонкими линиями возникали параллели и меридианы, контуры материка и островов, их грубо перечеркивали жирные изобары. Вихревые кольца циклона передвинулись дальше в море, к шести часам утра циклон полностью оторвался от берега.

— Ну и ну! — сказал Аникин, изучая выползающий из прибора лист.

— Большие градиенты, — со вздохом объяснил синоптик. — Весьма тревожное высокоградиентное поле, Василий Кондратьевич.

— Я пойду в носовую рубку, — сказал Аникин. — Узнаете что дополнительное, звоните мне туда.

До первого утреннего совета оставалось два часа, но радист, скучая, нащупал в эфире товарища на СРТМ и расспрашивал. его об обстановке. Аникин схватил микрофон и попросил немедленно капитана. «У нас заштормило, Василий Кондратьевич, — сообщил капитан, в приемнике было слышно, как он шумно зевает. — Не так чтобы очень, а есть. Старпом час назад отдал трал, были показания, но сейчас я трал раньше времени выбору, обстановочка посерьезнела». Он два раза с воодушевлением прокричал: «Обстановочка посерьезнела!», словно в этом было что-то хорошее, и отключился.

— Ищи другие суда, все суда ищи, и сообщай, кого нащупаешь, — сказал Аникин радисту и, покачиваясь на вращающемся кресле, закрыл глаза. Со стороны могло показаться, что он уснул.