Берегите весну - Лев Александрович Бураков Страница 2

…Колька обошел летучку ровно десять раз и залез в кабину. Задумался: или сначала с часок поспать, а затем приниматься снимать карбюратор (давно надо отнести в мастерские проверить жиклеры), или сначала снять карбюратор, а затем уж поспать часика два-три.

— Стручков! — Колька встряхнул головой, сбрасывая наплывающую дремоту, и увидел подходившего главного инженера. Нехотя вылез из кабины.

— Тут я, куда денусь, охраняю вот…

— Бери у Маши путевку и жми на станцию. Механика нам прислали нового, понял?

— Понял, понял… Но я не поеду, Вадим Петрович, — неожиданно вырвалось у Кольки, — тормоза не держат, карбюратор течет, резина лысая и вообще мне этот примус надоел!

— Давай без демагогии, — отрезал инженер и направился к мастерским. Курившие у ворот трактористы, завидев его, разом, как по команде, поднялись и исчезли в тамбуре.

— Подумаешь — «без демагогии», — ворчал Колька вслед инженеру. — Грамотные все стали, командуют: съезди сюда, съезди туда, что я — курьер? Гоняют машину не по назначению…

Колька зло рванул рукоятку. Самое страшное: с этой машиной вконец характер испортишь. Несколько раз норовисто фыркнув, двигатель заработал. Колька вскочил в кабину. Через секунду, выпустив тучу черного и едкого дыма, летучка вырвалась со двора. Ловко объехав все лужи, одного петуха и вынырнувшего неведомо откуда мотоциклиста, Колька завернул к конторе. Подождал, пока двигатель проглотит остатки горючего, не спеша вышел из кабины и пошел в диспетчерскую.

— А, работу нашел! — встретила его Маша. — Что же, таксистом заделываешься — специалистов развозить?

— Выписывай… это — без демагогии, — сказал Колька. — Надо будет, и на такси сяду, вас спрашивать не будем.

— Ого, какой храбрый! — удивилась Маша. — Нервы пошаливают? Съездил бы, отдохнул, на Рижское взморье, например…

Маша заполнила путевой лист и с любопытством взглянула на Стручкова. Он молчал. Лицо его было серьезным, даже строгим. Маша протянула листок и мягко сказала:

— На, езжай, смотри, какой обидчивый!

Колька не ответил, сунул листок в карман: подумаешь, воображает из себя красавицу! Он выдержал ее взгляд, подчеркнуто безразлично оглядел комнату, молча повернулся и тихо притворил за собой дверь.

…Народу на станции было мало: две пожилые женщины с корзинками, старичок с арбузами, девушка с чемоданом из черной кожи, трое курсантов училища механизации в новенькой форме. Никого похожего на механика не было. Колька медленно обошел асфальтовую полоску перрона, купил в киоске пачку «Беломора» и вернулся к машине.

У кабины стояла девушка с черным чемоданом. Через руку небрежно перекинут клетчатый плащ, берет съехал набок, верхняя пуговка ковбойки расстегнута, лицо розовое и нежное, а глаза большие, детские. Не то командировочная «по культуре», не то одна из отставших и заблудших новоселочек…

— Вы откуда? — спросила она.

— С луны! — огрызнулся Колька, закуривая. — Только что приземлился. А тебе-то что, любезная? Маму потеряла?

Девушка слегка покраснела. На вид ей можно было дать не больше восемнадцати. Румянец ей явно шел. И если бы не несколько курносый нос да не слишком круглое лицо — ее можно было назвать красивой.

— Извините, но дело в том, что я жду транспорта из совхоза «Степной»… Я туда направлена на работу механиком.

— А… ясное дело, — протянул Колька, оглядывая девушку. — Транспорт подан, извольте садиться.

Колька втащил чемодан в кузов. Девушка пыталась открыть дверку кабины, но безуспешно.

— Осторожно, маникюрчик испортите, — он помог ей, — уметь надо.

Мотор, как назло, не заводился. Он чихал, фыркал, один раз даже заработал, но тут же, не успел Колька выжать сцепление, заглох.

— Уметь надо, — тихо донеслось до Кольки. Он взглянул в лицо пассажирки, но оно было непроницаемым: наверное, ослышался.

Наконец двигатель сдался, и они поехали. Накрапывал дождик. Капли бороздили ветровое стекло. Как будто кто-то бросал навстречу машине ртуть — серебристые капельки бежали по холодному запотевшему стеклу во всех направлениях, оставляя прозрачные змейки. От двигателя веяло приятным, сухим теплом.

— Может, познакомимся? — девушка протянула руку. — Саша… Александра… — девушка запнулась, — Александра Семеновна Воронова.

Колька скосил глаза: рука крепкая, без маникюра, это его смутило. Не глядя на девушку, он отрекомендовался:

— Николай… вообще, просто Колька.

Разговор оборвался. По обе стороны дороги в паутине дождя рыжело жнивье. Вдоль обочины неширокой полосой вилась низкая, будто подстриженная, трава. Такая, какую сеют на улицах вдоль тротуаров. Этот степной газон напомнил Саше городские улицы, шумные, многолюдные. На улицах красные, желтые, голубые автобусы. Афиши: «Молодежный вечер», «Осенний бал», «Концерт джаз-оркестра под управлением…» По Советской прогуливается молодежь. Загораются неоновые рекламы.

Саша жила рядом с вокзалом. Вокзальная суматоха нравилась ей. Люди стремились куда-то, торопились, что-то искали. Саша всегда охотно встречала и провожала знакомых, друзей, подруг, а вот сегодня провожали ее. Виктор нес ее чемодан. Мама все старалась улыбаться, украдкой прикладывая к глазам скомканный платок. Саша шла рядом с Виктором через широкую, блестевшую от дождя площадь. Поезда дышали теплом, приятно пахли мазутом и яблоками. Из жестяного рупора то и дело хрипловатый мужской голос повторял: «Езда в тамбурах, на подножках и крышах вагонов опасна для жизни и запрещена…»

Мама храбро улыбалась:

— Выросла ты как-то незаметно, Сашенька. Совсем большая стала. Смотри осторожнее там… Среди чужих людей. Упрямства в тебе отцовского много.

Радио гремело: «…опасно для жизни».

Виктор отвел ее в сторонку:

— Наивная душа ты, Сашок, — все же едешь? Что ж, вполне современно. Романтично. Идейно… Не забывай: трудно будет — у тебя есть я. Ты знаешь, как я отношусь к тебе. А люди, Сашок, злы, каждый живет для себя. Не ошибайся.

А радио гремело: «…опасно…»

Саша чуть не рассмеялась: одни наставления. Виктор не понял, обидчиво нахмурился. И поцелуй получился холодный, быстрый.

— …Вы что же, — прервал Колька ее воспоминания, — к нам по распределению? Ха, чистая лотерея!

— Капли… Смотрите, как интересно капельки бегут по стеклу! — На Кольку смотрели два темно-серых восхищенных глаза. — Оставляют дорожки, сталкиваются и прощаются. Как люди в жизни…

Колька удивился: вот ведь прислали девчонку, чудеса какие-то! Надо же было именно вот такую найти, да куда?! На место Трофимыча!

— Как же вас отпустили? Что же папа…

— Папа?.. — переспросила пассажирка, легонько вздохнула. — Нет у меня папы.

— Ясное дело, — кивнул Колька, пристально вглядываясь в дождевые потоки, бьющие в стекло, — безотцовщина…

Саша хотела ответить, но промолчала. Отвернулась. Что говорить-то? Зачем? Кому нужны эти надоевшие анкетные разговоры в дороге? Глупо говорить ради вежливости. Лучше помолчать.

— Да, вот такие дела, — проворчал Колька, с усилием ворочая баранкой.

В кабине потемнело: проехали желто-зеленый перелесок. Несколько полосатых, как шлагбаум, березок проплыли сбоку. Саша искоса взглянула