Ахмедхан Абу-Бакар - В ту ночь, готовясь умирать... Страница 20

— На вашем заводе должно быть много разных людей из самых разных мест. Алибеков у нас распространенная фамилия. А ты сам его видел?

— Да, конечно.

Шарап достал фотографию Хаджи-Мурата, показал,

— Прошу тебя, Сергей Алексеевич, вглядись — есть какое-нибудь сходство?

— Это же довоенная форма. А наш Алибеков — молодой.

— Это отец его.

— Нет, наш больше на узбека или туркмена смахивает… А может, это он на мать похож?

— Но у того, кого я ищу, русская мать.

— В общем, желаю удачи в Саранске, но если что — приезжай в Тольятти. Чем черт не шутит, вдруг наш Алибеков окажется тем самым!..

В Саранске десятки школ, и чтоб обойти их, требовалось время, поэтому Шарап остановился в гостинице.

Он выписал адреса всех школ. Утром уходил, а вечером, возвращаясь, вычеркивал адреса, по которым побывал. И так пять дней подряд. Осталось всего три школы. Шарап уже потерял всякую надежду.

Он пошел на вокзал, взял билет на завтра, прошелся по магазинам, купил кое-что для своих детей. Вернувшись в гостиничный номер, выпил холодного пива и прилег отдохнуть. В этот момент кто-то постучал в дверь.

— Входите! — крикнул Шарап, поднимаясь.

Дверь открылась, и и комнату вошел невысокий человек в очках, с тонким лицом и небольшой бородкой, с совершенно седой шевелюрой. В руке он держал шляпу и плащ.

— Простите, это вы товарищ из Дагестана? — спросил гость.

— Да, да, прошу вас, садитесь. — Шарап придвинул гостю кресло.

— Дело в том, что я учитель. Я слышал, что вы приходили в нашу школу, узнавали об одном бывшем ученике и оставили свой адрес…

— Да, да, я спрашивал об Алибекове, — подтвердил Шарап.

— Такой фамилии я не помню. Но когда я услышал о вашем визите, я подумал о другом мальчике…

— Так, так, я вас слушаю. — И Шарап засуетился. — Что вы пьете?

— Ничего, представьте себе. Никогда не пил.

— Пожалуйста, попробуйте яблоко. Это из нашего сада, что посадил и вырастил дедушка того, кого я ищу…

— Яблоко съем с удовольствием, спасибо. Обнадеживать вас ничем не могу, просто хочу поделиться своими догадками. Понимаете, в чем дело… Это был необыкновенный ученик, усердный и способный. В алгебре и в геометрии подобного я в своей практике не встречал…

— А как фамилия его?

— Видите ли, я очень сожалею, что ему не дали завершить учебу в нашей школе. Только восемь классов и окончил… А как я им гордился!

— А фамилия его, фамилия?!

— Никаноров.

— Но простите, я ведь расспрашивал об Алибекове, а не о Никанорове!

— Марат Никаноров. Какой был ученик… — вздохнул гость.

— К чему вы мне это рассказываете?

— Как же… А вы знаете, он был круглый сирота?

— Ну и что?

— Как — ну и что? Он не был похож на русского, я тогда предполагал, что в нем течет греческая кровь. Он был смуглый, черноглазый, черноволосый… И вот однажды, когда я спросил, почему ему дали имя Марат, он сказал, что он вовсе не Марат, а Мурат.

— Ну и что?

— Как бы у вас сокращенно произносили имя Хаджи-Мурат? Вы же не будете к мальчику обращаться: «Хаджи-Мурат!»

— У нас, дорогой человек, имя не сокращают.

— Это у вас, а у нас…

— Постойте, постойте… — смекнул Шарап. — Значит, Хаджи-Мурат — это Мурат, а Мурат записали как Марат. Это хотите сказать?

— Именно.

— Да, но куда он уехал?

— Вот этого я не знаю. Я же говорю, он был сирота, ни отца у него не было, ни матери. Его воспитала бабушка. Да, да, пойдемте…

— Куда?

— Он уехал с бабушкой, а у нее был брат — может быть, он знает…

Этот математик оказался удивительным человеком. Целый день вместе с Шарапом он искал Никанорова Аркадия Тимофеевича.

— Да, — подтвердил Никаноров, — Марат живет сейчас в Москве. Сестра моя, его бабушка, два года как умерла. А Марат женат, у него сын и дочь. Вот адрес…

Шарап записал адрес и спросил:

— Он был сирота?

— Сирота. Отец погиб в самом начале войны, мать расстреляли немцы.

— Как ее звали?

— Наталья.

— Наталья? — повторил взволнованный Шарап. — Разве не Наташа?

— Наталья, Наташа — это все равно.

— Это он!

— Кто?

— Сын Наташи. Вот у меня ее письмо.

Взял Аркадий Тимофеевич письмо, прочитал его, потом поглядел на Шарапа долгим взглядом.

— Да, это ее письмо, — проговорил он наконец. — О гибели Наташи рассказала женщина, которая привезла Марата. Это было уже после войны.

— А вы, почтенный, точно помните, что его звали Марат, а не Мурат? — Шарап вытер пот со лба.

— Если совсем точно — его звали Хаджи-Мурат. Но — русская бабушка, а внук вдруг — Хаджи-Мурат! Это я ей подсказал: «Если хочешь усыновить — дай ему христианское имя».

— Спасибо! — Шарап пожал руку растерянному старику. — У нас в Дагестане, в нашем ауле… — Он быстро написал адрес. — Вот, в этом ауле есть теперь ваши родственники, понимаете? Да, да, отец и мать мужа Наташи. Будут очень рады, если приедете в гости!

Выехал Усатый Шарап из Саранска окрыленный. И в Москве он сразу пришел к Марату домой.

Это был темноволосый красивый человек с тонким лицом. Смотрел он поначалу на Усатого Шарапа недоверчиво и настороженно. Однако когда Шарап показал ему письмо матери и фотографию отца, он заговорил стремительно, еле сдерживая волнение:

— Да, да, отца моего звали Хаджи-Мурат, и меня зовут Хаджи-Мурат Алибеков, об этом мне говорила женщина, которая меня спасла и воспитывала до восьми лет. И в первом классе я учился под фамилией отца, а потом, у бабушки, переписали…

— Дорогие! — уже кричал Хаджи-Мурату и его жене Шарап. — Поехали! Все вместе, с детьми! Старики будут очень рады! Они думают, что у них род кончается, они же не знают, что у них есть продолжатели рода! Есть внук, есть жена внука, есть правнук и правнучка! Вот переодеть тебя, сынок, в форму такую, что была у отца, так твой дедушка кинется к тебе: «Сынок, ты вернулся! Сын мой, долго же заставил ты нас ждать!» И что ты ему скажешь?

— «Я внук твой, деда, внук! Отец погиб на войне».

— Правильно. Так ты и скажешь, а потом все объясним… Будет праздник у стариков, большой праздник, дети!

По пути домой Усатый Шарап представлял себе великую, нежданную радость старика Галбеца и его жены Зазы. И все повторял в душе: «Нет, не кончился род почтенного Галбеца. Есть на земле кому продолжить род хороших, добрых людей!»

Глава седьмая

Баталов Абдул-Гапур. Умерщвлен в газовой камере за организацию побега военнопленных из концлагеря в городе Мценске

Вчера ночью ушел из жизни Уста Хаджи-Ибрем, дядя красавицы Уму-Гани. Добрый был человек, Уму-Гани его называла отцом. Долгой да будет память о нем на земле! Недаром он заслужил приставку к своему имени — Уста, что значит — мастер.

Да, Хаджи-Ибрем был хороший мастер, тонкий мастер — отпрыск знаменитого рода, который еще в древности восхищал Восток своим искусством. Говорят, некогда персидский шах, прослышав о славе мастеров Зирех-Герана (Кубачи), собрал своих златокузнецов и повелел им осрамить хваленых кубачинцев. Придворные мастера персидского шаха снарядили к кубачинцам гонца с тонкой — тоньше, чем шелковая волосинка, — золотой струной на небесно-голубом платочке и велели передать кубачинцам: «Попробуйте вытянуть такую струну и пришлите нам или хотя бы нашим внукам». Через некоторое время мастера Зирех-Герава прислали своего гонца к персидскому шаху. Когда шах увидел на небесно-голубом платочке ту же самую струну, то, воздев руки к потолку дворца, воскликнул:

— О аллах, будь свидетелем! Кто отныне посмеет утверждать, что в мире есть лучшие мастера, чем мои!

Но торжествовал шах только до тех пор, пока струна попала в руки придворного ювелира. В увеличительное стекло тот увидел, что струна просверлена насквозь. А в отверстие была продета тончайшая нить, на которой сплетались узором слова: «Уважаемый шах, из таких струн мы обычно делаем трубы».

Вот и говорят, что одним из потомков тех мастеров был Хаджи-Ибрем. Он считался непревзойденным эмальером. Например, его декоративный столик, покрытый яркой кавказской эмалью, стоит в музее и восхищает посетителей — такое можно представить себе разве что в волшебных кладах Аладдина или Синдбада-Морехода. А в филиграни Хаджи-Ибрем достиг такого совершенства, что некий иностранец, увидевший его изделия, воскликнул:

— Подобного я не видел нигде, хотя и объездил многие страны! Изделия мастеров в ювелирном ряду на базаре Хан-Халил в Каире — жалкие погремушки по сравнению с этими…

Однако большим достоинством Хаджи-Ибрема было и то, что он щедро делился своим умением, своим опытом с подмастерьями и учениками. И самым любимым его учеником был юноша Абдул-Гапур из рода Баталхала, которого он рекомендовал в Академию художеств в Тбилиси. Обращаясь к почтенным сельчанам, Хаджи-Ибрем всегда говорил: «Помяните мое слово: этот юноша будет гордостью аула!»