Иван Кудинов - Переворот Страница 20

— Давай поговорим. Садись, — кивнул на стул. — Давно со службы?

— Полмесяца как дома.

— Бийский?

— Никак нет, из Безменова.

— Ну, и как там у вас?

— Сложно, Захар Яковлевич. Двойных вздохнул и покивал:

— Сейчас везде сложно. Большевик? — вдруг спросил, глядя в упор. Степан несколько растерялся, пожал плечами:

— Да как вам сказать… если но душе — то да.

— Главное, чтобы по душе, — серьезно и даже сурово сказал Двойных. — Ну, выкладывай, товарищ Огородников, какие у тебя дела. Что там у вас в Безменове, чем дышит народ?

— Народ, Захар Яковлевич, дышит по-разному, — ответил Степан, искоса поглядывая на человека в очках, который хоть и стоял, отвернувшись к окну, как бы занятый своими мыслями, но к разговору, но всему видать, прислушивался внимательно. Двойных перехватил взгляд Степана, истолковав его, должно быть, по-своему, и с запоздалой поспешностью отрекомендовал:

— Товарищ Малетин, комиссар просвещения. Так что по всем этим вопросам прямо к нему и обращайтесь.

Степан от удивления даже привстал, обрадовался:

— Так у меня ж поручение он нашей учительницы. Вот! Целый список, — достал из кармана, развернул листок и протянул Малетину. Тот сел напротив и, поправив очки, пробежал глазами по бумаге.

— Так. Это найдем, — сказал как бы для себя, не отрывая взгляда от бумаги. — А этого нет…

— Чего нет? — поинтересовался Степан.

— Многого у нас нет. Учебников не хватает, карандашей, тетрадей… Но тетрадей немного дадим. Перья, чернильный порошок — это найдем.

— Ну вот! — обрадовался Степан. — Да она вам, Татьяна Николаевна, и за это будет знаете как благодарна!..

И Степан рассказал о том, как нелегко ей работать, молодой учительнице, в Безменове, как Барышев хотел недавно школу закрыть и как они, бывшие фронтовики, дали ему отпор, отстояли, можно сказать, не только школу, но и Советскую власть; рассказал и о том, как устанавливали они в Безменове Советскую власть, как создали союз фронтовиков…

— Это вы правильно сделали, что дали укорот вашим безменовским хозяйчикам, — сказал Двойных, поднимаясь и выходя из-за стола. Он был среднего роста, но хорошо сложен, крепкоплеч, с большими рабочими руками. — А положение сельских учителей нам, товарищ Огородников, хорошо известно. Тяжелое положение. И трудности не только в том, что учебников нет или тетрадей, карандашей не хватает… Скажи, — повернулся к Степану, — какое жалованье получает ваша учительница? И кто ей платит это жалованье?

Степан пожал плечами — не знал он этого, и ему неловко стало: заботу решил проявить, а главного узнать не удосужился.

— Ну вот, — с легким укором продолжал Двойных. — А я тебе скажу: положение нынче таково, что учителя, которые остаются еще и работают в деревне, месяцами не получают жалованья. А как им жить? Они же зачастую люди приезжие, хозяйства не имеют, хлебопашеством не занимаются… Вон Галактион Дмитриевич подтвердит, обрисует картину, какая сложилась на данный момент.

— Что же делать? — спросил Степан, думая в этот миг о Татьяне Николаевне. Хотелось порадовать ее подарками. Двойных вернулся за стол, еще больше построжевший и озабоченный:

— Давайте думать вместе. Тетради, перья, чернильный порошок… Что еще? — глянул на Малетина. — Все это вы получите. Только сегодня, товарищ Огородников, есть и другие, не менее важные вопросы, забывать о которых мы не имеем права. Вот ты говорил о союзе фронтовиков. И много вас в этом союзе?

— Пока немного.

— А нужно, чтобы много было. Иначе нас задушат. И в Безменове, и в Бийске, и во всей России… Оружие у вас имеется?

— Два дробовика, винтовка и револьвер.

— При себе револьвер?

— Так точно. Всегда при мне.

— Понятно, — Двойных, прищурившись, посмотрел на Степана. — Считаете, что с этим оружием можно отстоять Советскую власть? Или надеетесь, что все завоеванное само по себе утвердится?

— Нет, не надеемся. Обстановка текущего момента, Зaxap Яковлевич, нам понятна. И сидеть сложа руки мы не собираемся.

— Обстановка сейчас такая, товарищ Огородников, что если мы сегодня не соберемся со всеми силами, завтра нам будет еще тяжелее. Контра тоже ведь не сидит сложа руки. Действует исподтишка и открыто. Ты что-нибудь знаешь о Каракоруме? — вдруг спросил. Степан покачал половой:

— Нет, не знаю. А что это такое?

— А говоришь, обстановка понятна. Вот что я скажу тебе, матрос, — строго заметил Двойных и даже слегка пристукнул кулаком по столу. — То, что подняли вы красный флаг в Безменове — это хорошо. Очень даже хорошо. И обстановку в своем селе знаешь ты, должно быть, назубок. А вот какая обстановка в соседних деревнях, в Шубинке, скажем, или в Березовке, много ли воротилось туда фронтовиков и с каким настроением они пришли, что у них за душой — это ты знаешь?

— Никак нет, не знаю.

— А знать надо. Советскую власть утверждаем не на один день и не в одной деревне.

— Это я понимаю, — кивнул Степан. И тут же высказал сомнение. — Поехать по селам, конечно, можно, только в качестве кого я туда явлюсь, от чьего имени буду вести разговоры?

— От имени Советской власти. Другой задачи у нас нет.

— А то вон вчера Барышев потребовал мандат, — как бы оправдываясь, сказал Степан. — Предъяви, говорит, бумагу. А у меня, кроме револьвера, ничего… Бумага тоже имеет силу.

— Ну, коли имеет, дадим тебе бумагу, — улыбнулся Двойных. — Только воздействовать на людей надо не бумагой, а настоящим большевистским словом. И чтобы слова твои не расходились с действиями: как скажешь — так и сам поступишь, подашь пример. Каракорумцы вон слов не жалеют, действуют, можно сказать, по всему фронту — от Улалы до Онгудая, а может, и того дальше. Погоди, ты еще столкнешься с ними, — как бы предупредил. — Так что обстановку знать надо пошире.

— Да что это за Каракорум? Обрисуйте хотя бы в двух словах, — попросил Степан.

— Двумя словами тут не обойдешься. Одно скажу: председатель Каракорумской управы художник Гуркин, личность, прямо сказать, непростая, авторитетом среди туземного населения пользуется большим. Только не он там играет первую скрипку. Есть там другие, которые лишь прячутся за его спину, прикрываются его именем, от его имени зачастую и вершат свои дела… Это тебе тоже надо знать.

— Что это за люди?

— Отпетая контра. Некий Донец, врач по образованию и эсер по призванию, одно время подвизался в барнаульских газетах, сейчас тенью ходит за Гуркиным… Подполковник Катаев, военспец, организатор каракорумской гвардии, монархист по убеждениям — этот спит и видит во сне возвращение Романовых. Есть у них даже бывший министр некто Шатилов, спец по туземным делам, живет он, правда, не в Улале, а в Томске… Одним словом, «спецов» у них наберется не один десяток. И у тебя будет еще случай познакомиться с ними поближе… Ну, — глянул повеселев, — что еще, товарищ Огородников, какие дела-заботы волнуют тебя?

Возвращался Степан уже потемну. Ближе к ночи подморозило, и снег под санями с хрустом оседал. Степан ослабил вожжи, примотав их к передку, и дал коню полную свободу. А сам уселся поудобнее, завернулся в тулуп и, угревшись, даже вздремнул малость. Знал, что мерин с дороги не собьется и мимо дома не пройдет. Сани точно плыли по наезженной колее, протяжно и певуче поскрипывая; лишь изредка их заносило на крутых раскатах, и они коротко и глухо ударялись концами отводин в затвердевшие сугробы. Мерин тоже подремывал на ходу, однако шага не сбавлял, твердо и безошибочно ступая по дороге. А ближе к деревне и вовсе очнулся и, громко всхрапывая, живее пошел, заспешил, почуяв желанный и скорый отдых.

И Степана будто знобящим ветерком обдало — такое чувство было, словно уехал он из деревни не утром сегодня, а давным-давно, и теперь возвращался, не зная, как встретят его и как он сам будет держаться, чтобы не ударить в грязь лицом.

Деревня приблизилась, надвинулась как-то разом, слепо чернея крышами. Собаки встретили и проводили подводу до самого переулка дружным заливистым лаем. Потом, как по команде, смолкли и отстали. И Степан прямо перед собой, слева, увидел огонек: светилось окно учительницы. Степан облегченно вздохнул: значит, все в порядке! И, не слезая С саней, долго смотрел на притягивающе ровный, не убывающий свет в окне, единственном во всем селе, а может, и во всем мире в этот поздний час. «Зайти теперь или отложить до завтра? — заколебался Степан, потрогав рукой лежавший в передке мешок с подарками. — А вдруг Татьяна Николаевна ждет? Может, потому и свет…»

Степан, больше не раздумывая и не сомневаясь, соскочил с возка, привернул коня, намотав вожжи на конец оглобли, подхватил мешок и зашагал прямо по насту… Остановился на крыльце, выравнивая дыхание. И в какой-то миг снова заколебался, чуть было не пошел на попятную. И тогда он, как бы отрезая себе путь к отступлению, осторожно и коротко постучал в дверь. Подождал немного и постучал посильнее. Неподалеку, на задах, опять всполошились, залаяли собаки. И в тот же миг за дверью, в сенях, раздался голос: