Николай Дементьев - 3амужество Татьяны Беловой Страница 20

— Ну что ж, это все верно, — будто ничего решительно не произошло, произнес Снигирев; больше того: точно советуясь с Олегом, думая вместе с ним, он негромко спросил: — Ну а пути исследования вам ясны?

— Нет…

Все смотрели на них: что там немая сцена в «Ревизоре»!

Снигирев пожевал губами, спросил:

— Значит, ничего предложить не можете?

— Нет… — Олег побагровел. — Буду думать!

— А если так… — Снигирев выжидательно помолчал, вдруг широко улыбнулся, явно подзадоривающе сказал: — Давайте тогда играть ва-банк: вся эта работа идет на диссертацию Локотова, а?..

— Выходит, так! — Олег рассмеялся и удивленно, и согласно, и будто даже радостно, что все теперь решилось.

Все по-прежнему смотрели на него: нешуточное дело отказаться от кандидатской степени, когда она уже у тебя в руках!

Анатолий шагнул к нему, по-дружески дотронулся до его руки, проговорил, успокаивающе улыбаясь, как младшему, просто погорячившемуся:

— Брось, Олешка!.. Работу делали вместе, вместе и лавры будем делить!

— Ты только не обижайся на меня, — просительно сказал Олег и положил руки на плечи Анатолию. — Ты пойми правильно!.. Я не рисуюсь. Просто, понимаешь, мне надо совсем по-новому взглянуть на это, отойти от сделанного… Ведь если фундамент уже заложен, на нем можно построить только тот дом, который запроектирован. Вот и здесь так. Мне, понимаешь, надо начисто забыть все, что мы с тобой уже сделали.

— Но диссертацию-то можешь ты защитить? Кому от этого вред?

— Вреда нет… Время терять жалко! Это ведь еще полгода. Я могу совсем привыкнуть к тому, что уже сделано, понимаешь?.. Уже не сумею другими глазами глядеть…

— Это правильно, Олег, — серьезно сказал Снигирев и, впервые оживившись, засмеялся. — Ну, бог вам в помощь, думайте! А вы, — он повернулся к Анатолию, — уж помогите им, — он кивнул на Вагина и Игната Николаевича, — до конца довести машину. — Повернулся, пошел из лаборатории.

— Де-ла-а!.. — ахнула Лидия Николаевна, когда за Снигиревым закрылась дверь.

Олег все еще смущенно смотрел на нас, растерянно улыбался, словно просил извинить его. Встретился глазами с Анатолием, решительно сказал:

— Нет, нет, Толька, не проси! Собаке, знаешь, хвост по кусочкам не рубят… — Закинул руки за голову, потянулся всем телом и вдруг радостно, удовлетворенно зажмурился.

12

Почему Олег отказался защищать уже почти готовую диссертацию? Ведь если бы он защитил, никто бы решительно не пострадал от этого. А так еще он Анатолия поставил в неловкое положение. Да и лаборатория, получается, вместо двух кандидатов вырастила одного. Тень на Снигирева как руководителя их темы бросил. И к остальным пренебрежение. И потом, размышляла я, денег-то Олег стал бы получать почти вдвое больше! А ведь был сирота, жил с теткой-пенсионеркой в двенадцатиметровой комнате. (Я все это очень быстро и легко узнала. И удивилась еще, что, познакомившись с Олегом, совсем не думала, женат ли он, как это было при знакомстве с Анатолием.) Мальчишеская горячность, гонор?.. Тоже непохоже. Ведь растерянно даже ответил Снигиреву: «Не знаю». И несправедливым казалось предположение, что он сделал это из каких-то корыстных, далеко идущих соображений. Ничего нельзя понять! Ведь только дурак, казалось мне тогда, всерьез мог говорить о какой-то глупой потребности забыть сделанную работу.

Опять-таки с Жениной помощью я все же поняла, чего хотел Олег. В свое время Снигирев предложил теорию, объясняющую выход материала из ковша элеватора. Производительность элеваторов должна все время увеличиваться. Самое простое — сделать большие по объему ковши. Но при этом растут габариты и вес всей машины. Надо, значит, увеличить скорость движения ковшей. Но тогда от центробежной силы материал разлетается из ковша во все стороны, падает туда же, откуда его взяли ковши. И вот Олег с Анатолием, пользуясь теорией Снигирева, больше двух лет возились с ковшами и придали им форму, при которой можно все-таки на одну пятую ускорить их движение. Результат отличный, работа нужна производству, все довольны. А Олег… Он хотел, объяснила мне Женя, разобраться в каком-то взаимодействии частиц материала, чтобы, установив эту закономерность, можно было больше не гадать с формами ковшей, а знать точно, какую именно форму для того или иного материала надо делать. В общем, захотел создать свою теорию. Я, конечно, сразу же спросила, получится ли что-нибудь у Олега.

— Ну кто же это может знать? — удивленно ответила Женя. — Может подтвердиться теория Снигирева. А может даже оказаться, что все возможности элеваторов исчерпаны опытами Олега и Локотова.

— Зачем же тогда он все это затевает?

— Есть все-таки некоторая вероятность, что можно еще что-то сделать в этом направлении. Хотя я сама, честно говоря, и не вижу этого. А потом… ведь в науке всегда так… А бывает еще, что человек, начиная работу, ждет определенного результата, и вдруг получается совсем другой. Может, еще более важный. Это езда в незнаемое, как сказал Маяковский.

Совсем непонятно. И надо же, чтобы такое приключилось именно с Олегом!..

В тот день, да и после испытания их машины, Анатолий держался очень хорошо. Сразу же нашел, как он умел, единственно верную форму поведения. Ничуть, казалось, не был обижен отказом Олега, но и не выказывал своей радости, хотя я-то знала, что в глубине души он был просто счастлив; правда, был немного удручен, что вот все так неловко вышло, но работу ведь надо заканчивать, хоть он и остался один. Если Олег и найдет что-то лучшее, так это тоже хорошо. И никто ни в чем даже намеком не упрекнул Анатолия. Да и за что действительно его было упрекать?..

Когда мы после работы шли к ним домой обедать, Анатолий задумчиво рассказывал мне:

— Понимаешь, мы с Олегом учились в одной группе с первого курса. В свободное время он увлекался баскетболом, мог один целыми часами в пустом зале бросать и бросать в корзину мяч. Стал играть в сборной института, получил первый разряд. Все были уверены в его спортивной карьере, а он вдруг охладел к мячику. А как он влюблялся! И все это, понимаешь, с романтикой, верностью на всю жизнь, не меньше. Стал следить за своей внешностью, одеждой, как будто и так не понравился бы. Даже советовался со мной, как лучше одеться. А денег-то ведь у него никогда не было.

— Ну и что же? — не удержалась я.

— Ничего, конечно. — Анатолий смущенно помолчал. — Всякий раз казалось, что он наконец нашел главное в своей жизни, и так же скоро это проходило у него.

— А что же он ни на ком не женился?

— Так ведь он по-настоящему никого и не любил.

Мне почему-то стало чуть легче.

— Знаешь, все удивлялись нашей дружбе. Так сказать, лед и пламень. Но дружили мы с ним хорошо, — с некоторым сожалением договорил он.

— А сейчас?

Он поспешно подтвердил:

— И сейчас, конечно. Мы с ним уже в таком возрасте, когда подобные отношения остаются на всю жизнь. — И непонятно добавил: — Мне было бы так жаль потерять их!..

За обедом Анатолий рассказал родителям об испытании машины. Оба они давно ждали результатов работы Анатолия, я знала это, но слушали его спокойно, не торопили и, когда он замолчал, даже не поздравили. Я потом поняла, что это черта их семьи — принимать подобные события как должное. А иначе и не было бы их уверенного благополучия. Вот и еще один пример силы их семьи. Я не вытерпела:

— Алексеев отказался! — Вышло это у меня смешно и даже чуть торжествующе.

Оба они тотчас повернулись к Анатолию. Он неторопливо, толково объяснил им. Софья Сергеевна быстро проговорила:

— Работа сделана, она получилась, и никто и ничто не в силах уже изменить это. А Олег всегда мудрил, на него очень похоже!..

Анатолий по-прежнему спокойно ел, но я знала, что он ждет слов отца, Кузьма Михайлович поднял наконец голову, сказал раздумчиво, неопределенно:

— На первый взгляд это, конечно, чистое мальчишество… Но… неисповедимы пути твои, господи! — Он засмеялся, снова стал милым, потешным толстячком-кроликом.

Анатолий чуточку побледнел, ложка звякнула о тарелку. Его минутная растерянность во время испытания, с которой он мгновенно справился, да вот удар ложки о тарелку — это все, что он не сумел скрыть.

В лаборатории Олег был таким же, как и раньше, будто ничего решительно не произошло или он просто забыл об этом. Весь день крутился то с одним, то с другим, а своего основного дела у него, казалось, и не было. Уж не из-за этой разбросанности его и не назначили начальником лаборатории? Руководитель должен уметь ровно и внимательно обращаться с людьми, работать, так сказать, с массами, а где уж Олегу до этого, если он может походя обидеть человека, допустить нетактичность по отношению к целому коллективу! Его и самого-то еще воспитывать надо… И только временами, иногда посредине разговора, Олег вдруг задумывался, водил пальцем по стеклу, забыв обо всем, или тер нос. Неуравновешенный, увлекающийся человек — какой же из него начальник? Одним словом, совсем не то, что Анатолий. Олег по-прежнему на меня не смотрел, здоровался, как со всеми, только чуть поспешнее отводил глаза. За кальками центрифуги обращался к Лидии Николаевне. И меня сильно обижало это. Я ловила себя на том, что жду его взгляда, слов. Хотела сама заговорить с ним, но почему-то никак не могла решиться.