Алексей Бондин - Ольга Ермолаева Страница 20

Парень наклонился к ней и, сделав руку кренделем, шаркнул по полу начищенным сапогом с высокой подклейкой.

— Я не танцую,— пролепетала Ольга и растерянно оглянулась на Афоню.

— Не умеет она, в первый еще раз,— сказала Афоня.

— Научим.

— Ольга, иди,— сказала Афоня и ободряюще улыбнулась,— отказываться здесь не полагается.

Ольга покорно вышла в круг. Парень с горделивым видом вел ее за руку. На белом лице его чернели хвастливо подкрученные усики. Вышитая красная рубашка была опоясана круглым плетеным поясом, тяжелые кисти которого били парня по правому боку. Ольге казалось, что все смотрят на нее и насмешливо улыбаются. Парень хлопнул в ладоши и крикнул:

— Музыка! Первая фигура!

Весело заиграла гармоника. Парень взял Ольгу за руку и повел, притоптывая каблуками. Она заметалась среди танцующих, не зная, что делать. Прошла на другой конец комнаты, отыскивая глазами своего кавалера. Вокруг нее кружились, топали, шаркали подошвами. Какая-то девушка сказала ей на ходу:

— Иди теперь к своему кавалеру.

Натыкаясь на танцующих, Ольга прошла к парню, а тот, протягивая к ней руки, крикнул:

— Ваши ручки.

И, схватив ее за руки, прижал к себе и закружил.

— Теперь идите к тому кавалеру,— сказал он,— а ручки подавайте вниз ладошками.

У Ольги приятно туманило голову. Она бессознательно ходила, кружилась. Вокруг нее мелькали раскрасневшиеся щеки, улыбки, возбужденные блестящие глаза. Ее кавалер был серьезен; он словно выполнял сложное, трудное дело.

— Турне!..— кричал он и хлопал в ладошки.— Вторая фигура!.. Дамы, соло!..

У него были горячие, влажные руки. На лбу выступили крупные капли пота, в углу рта торчала папироска. Прищуривая один глаз и выпуская изо рта сизоватые жиденькие струйки дыма, он кричал:

— Пятая фигура! Вперед!..

Когда образовался общий ряд, кавалер Оли отделился от нее и вышел на середину комнаты. Он скрестил руки на груди, прошелся по комнате, шаркая подошвами. Гармошка однообразно вскрикивала. Парень подпрыгнул, топнул ногой и бесшумно, с деловитым, сосредоточенным лицом перешел на другой конец комнаты. Кто-то восторженно крикнул:

— Ай, Яша! А ну-ка, ну!

А Яшка уже вскидывал ноги, приседал, щелкал каблуками.

Потом, отбивая каблуками и подошвами замысловатую дробь, запел тоненьким тенорком:

Сенька дома, Ваньки нет,Ванька дома, Сеньки нет.

И все снова закружились.

Ольга в изнеможении свалилась на стул. Перед ее глазами все качалось, рябило, и стены и люди будто слились в один пестрый круг. По телу разливалась приятная усталость. Афони рядом не было. Она кружилась с Яшей. К Ольге подошел Гальцов и присел рядом с ней.

— Устали? — спросил он. Его смугловатое лицо с темным пушком усов осветилось мягкой улыбкой.

— Устала.

— Очень свирепо уж сразу вас в работу взяли. Вы, должно быть, ни разу не бывали на вечерах?

— Ни разу.

— Да вы бросьте стесняться, люди здесь все свои. Мы сейчас пойдем с вами танцевать. Хорошо?

С Гальцовым Ольга танцевала уже более смело. Ей было приятно смотреть ему в глаза, подавать руки, а когда он ее кружил, то хотелось положить свою голову ему на грудь и так без конца кружиться. Танцевать с ним было легко. Он умело, без слов направлял ее, и она уверенно шла, возвращалась, словно танцевала уже давно.

— Ну, вот хорошо. Видите, никакой премудрости нету,— осторожно усаживая Ольгу на стул, проговорил Гальцов.

Ольга была как в полусне. Игривые голоса гармоники, смех, крики,— все это мчалось мимо нее, не утомляя мысли. Затуманенным взглядом она поискала Гальцова в пестрой толпе расфранченных парней, но его не было.

Внезапно среди танцующих послышался громкий смех, возгласы, одобрения. На середину комнаты вышел старичок. Он крякнул, солидно расправил седую бороду, усы и, улыбаясь, обвел девушек веселым молодым взглядом.

На нем был длинный суконный пиджак и широкие плисовые шаровары, запрятанные в голенища простых сапог.

— А ну, Ермилыч, выбирай, которая по нраву,— крикнул кто-то.

— А вот спервоначала посмотрю. Во всяком разе выберу... Есть из кого. Выбор хороший.

Взгляд его упал на Ольгу. Он неторопливо подошел к ней, взял ее за руку и ласково сказал:

— Пойдем-ка, милая, попляши со мной, старичком, не все с молоденькими.

Лицо старичка напомнило Ольге что-то родное, близкое. Он ласково, осторожно обнял ее за талию. С ним, как и с Гальцовым, было легко танцевать. Он также умело направлял ее, ловко кружился, вызывая одобрительный смех. В комнате стало шумней. Громче заиграла гармоника, бойчей задвигались все. А Ермилыч, с легкостью подпрыгивая, перебегал от одной девушки к другой, кружился. Но вот он отделился от круга, вышел на середину, шлепнул по голенищам, сделал «руки в боки» и отбил дробь. Потом выпрямился и прошелся по кругу, балансируя руками, точно пробежал по жердочке.

Люди окружили его плотным кольцом. Гармонист вышел вперед, приподнял к плечу свою гармонь и, с улыбкой смотря на ноги Ермилыча, заиграл еще звучней и быстрей. Вокруг одобрительно покрикивали:

— Ермилыч, не подкачай!

— Не-ет. Я вам покажу, как мы в прежнюю пору плясали. Я ведь не картошку садить вышел,— крикнул Ермилыч. Он поднял вверх руки и звонко защелкал пальцами в такт музыке.

Выделывая ногами замысловатые фигуры, Ермилыч выдернул из кармана пиджака смятый картуз, бросил его сразмаху на пол и запел:

Если распотешуся,Я тогда разденуся.

Он плясал, щелкал пальцами, языком, хлопал в ладошки, посвистывал.

Эх, чорт с тобой, жена,Уходи домой одна,Я по горенке пройдуДа молоденьку найду.У-у-у-у-у-у!..

Возглас одобрения пробежал по кругу и смолк. Все затаили дыхание. У всех на лицах застыли улыбки. Слышны были только гармоника, покряхтывание Ермилыча. Он, светло улыбаясь, закинул одну руку на затылок, топнул и засеменил ногами, припевая:

Нате сахар, нате чай,На, старуха, не скучай,На вечерку невзначайУплетуся, не скучай.А-а-а-а-а!

Весело поблескивала на его голове лысина. Сквозь толпу протискалась жена Ермилыча, добродушная старушка с большой бородавкой возле носа.. Она улыбнулась, глядя на своего старичка, и басом пропела:

Вот и этак и вот так,Потрясись, старый дурак.

Волна дружного смеха прокатилась по комнате. А Ер-милыч, в ответ жене, косолапо, по-медвежьи прошелся по кругу, подбоченился, петухом прошел возле своей жены и пропел:

Эх ты, старая карга,Вот те в руки кочерга,Садись в ступу, поезжай,Веселиться не мешай.

Ольга, зачарованная, смотрела на Ермилыча. Восторг и радость поднимали ее. Ей хотелось вбежать в круг и плясать, прыгать рядом с ним.

Он взял ее за руки и закружил вокруг себя, она припала к его груди. Потом он усадил ее на стул и сказал ласково:

— Спасибо тебе, родная. Приголубила ты меня, старого.— И, уходя в заднюю комнату, махнул рукой.— Ну и греховодные, право, греховодные.

Слышно было, как, удаляясь, незлобиво ворчала его жена:

— Старый!.. Неугомонная твоя головушка. Завтра, ведь, опять тебя скрючит. Опять за поясницу схватишься.

Началась игра в столбики. У стены встала толстая, с капризным лицом, девушка, к ней по очереди стали выводить парней. Она смотрела недовольно и топала. Парни повертывались на каблуках, уходили.

— Эх, какая сердитая ты, Глафирушка,— говорил парень в черной рубашке.— А ну, вот этого?.. Тоже не надо. А этого? Тоже. А, може, меня?.. Тоже не нужон. Где же я тебе по душе найду? Кого это тебе, моя прелестница, выбрать покрасивше?

В толпе показался Гальцов.

— Ну, уж если этого забракуешь, тогда я тебя забракую,— сказал парень и вывел Гальцова.

Девушка улыбнулась и кивнула головой.

— Ишь, кого ей надо!

— Губа-то не дура.

— А язык-то не лопата.

Гальцов осторожно подошел к девушке, так же осторожно поцеловал ее и встал на ее место. Та поочереди стала выводить к нему девушек. Гальцов топал. Девушка вывела Афоню. Гальцов подумал, улыбнулся и топнул.

— И этот роется...

— Разборчивый!

Девушка подошла к Ольге взяла ее потной рукой и вывела.

Ольга чувствовала, что лицо ее горит, а ноги дрожат. Она, как сквозь дымку, видела улыбающееся лицо Гальцова. Затаив дыхание, она подошла. Гальцов схватил ее, крепко прижал к себе и замер в долгом поцелуе. В глазах Ольги потемнело. Теперь ее была очередь выбирать. Она как в полусне стояла и не видела, кого ей Гальцов вывел. Машинально кивнула головой. К ней подошел Яша.

— Стосковалась! Ишь ты,— сказал он, целуя Ольгу.