Сабир Азери - В тупике Страница 21

…Как-то вечером они возвращались домой из кино. Билеты, конечно, купила Фарида и, как только он вернулся с занятий, пристала к нему как банный лист: мол, в городе индийский фильм идет, билеты уже есть…

Совсем недалеко от их дома, на углу одной из нагорных улиц, стояли трое парней, о чем-то громко между собой говорили, пересмеивались. И когда Кафар с Фаридой проходили мимо, один из них крикнул:

— Клянусь жизнью, всегда так несправедливо получается: самая вкусная груша в лесу медведю достается. Ты только посмотри на эту мошку и на красавицу рядом с ним. Пах-пах-пах, что за красавица!

Фарида замедлила шаг, ожидающе посмотрела на Кафара. Но он потянул ее за руку. «Охота тебе обращать внимание на каждого бездельника», — прошептал он.

Тогда Фарида вырвала вдруг у него руку и вернулась к парням. Кафар замер. А Фарида, подойдя к тому, который кричал, не говоря ни слова, влепила ему такую пощечину, что с головы парня слетела его широкая кепка. Он посмотрел долгим, непонимающим взглядом на кепку под ногами, потом перевел взгляд на Фариду, и едва он поднял руку, чтобы ударить ее, как на него тут же навалились товарищи, повисли, оттащили в сторону, на ходу натягивая на него кепку.

Фарида, усмехнувшись, вернулась к Кафару. Они уже отошли на какое-то расстояние, когда услышали, что парень, получивший оплеуху, снова начал рваться из рук.

— Вы что, черт бы вас побрал?! — орал он. — Почему вы не дали мне распороть живот этой шлюхе!

— А Балага? Что бы ты ему сказал, а? Ведь это его сестра Слава аллаху, что мы ее узнали!

— Какой еще Балага?! Да ты что!.. Неужели того самого?..

— Того, того! Это его родная сестра. Парень, получивший оплеуху, вдруг заржал.

— Ах черт, ее ручка никак не уступит ручке ее братца. А ну, поклянитесь, что Балага ни о чем не узнает! — И парни, продолжая пересмеиваться и кричать на всю улицу, пошли своей дорогой.

Кафар хотел было снова взять Фариду под руку, но она вырвалась, не оглядываясь, быстро пошла вперед…

…Он слышал, как она сейчас непрестанно ходит из своей комнаты на веранду, обратно — и ни на минуту не перестает ему выговаривать. Потом, все так же ворча, она перебралась на кухню, занялась, как он понял, приготовлением ужина. Но и оттуда, с кухни, слышал он ее голос: «Нет, вы только посмотрите, пожалуйста, как обнаглел! Ему там что-то наговорили, так он теперь считает, что должен изображать бешеного пса здесь! Забыл, видно, с кем имеет дело. Да даже если бы я была слабой женщиной — подумал бы о Балаге, прежде чем поднимать на меня руку! Да ты знаешь, что с тобой будет, если ты меня только пальцем коснешься?»

Не в силах успокоиться, Фарида ворвалась в его комнату.

— Да ты знаешь, что с тобой Балага сделает? И наплевать ему будет на то, что ты мой муж, ясно тебе?

Кафар читал книгу, точнее, держал перед собой раскрытый «Тихий Дон», но не понимал ни слова; строчки плясали перед глазами, смешивались. Фарида вырвала у него книгу и швырнула ее на пол.

— Я с кем говорю! Ты что, меня за человека не считаешь?

Кафар нагнулся, поднял книгу.

— Ну чего, чего ты от меня хочешь? Четыре дня не виделись, а ты вон как меня встречаешь…

— Вел бы себя, как человек — и встретили бы тебя по-человечески!

— Да что я сделал-то?

— Связался со шлю…

— А ну, хватит! Хватит, я сказал!

— Ты… Ты что, снова на меня кричишь?!

— Ну ладно, ладно… Я прошу, умоляю тебя — не произноси больше ее имени. Ведь она даже и не подозревает о твоем существовании.

— Можно подумать, я всю жизнь мечтала с ней познакомиться!

— Ну и прекрасно, оставь тогда эту несчастную в покое!

— «Несчастная»! Подумать только, как он страдает за эту… В общем, за нее!..

— Страдаю, не страдаю, но у нас с ней все кончено. Кончено. Все кончено. Ты прикончила все это.

— Ты правду говоришь? — мгновенно растаяла Фарида.

— Правду!

— Поклянись жизнью матери!

— У нас жизнью матери не клянутся…

— Ну хорошо, поклянись моей жизнью.

— Клянусь твоей жизнью, что, между нею и мною все кончено.

— Тогда сейчас же целуй меня!

— Что?

— Не понял, да? Слушай, что, в самом деле, с тобой произошло за эти три дня? Я сказала: поцелуй меня. — Кафар послушно прижал губы к ее щеке. — Нет, не так! Вот сюда целуй, — она показала на губы. Когда Кафар приблизил к ней лицо, она вдруг обхватила его за шею, сама притянула к себе. А спустя какое-то мгновение, вдруг обессилев, тихо вздохнула: — Если и ты бросишь меня, я покончу с собой. Поверь мне, покончу с собой.

Зазвонил телефон. Чимназ кинулась было к нему, но Фарида остановила ее.

— Ты занимайся, занимайся, — сказала она и сама сняла трубку.

— Алло? Товарищ Давыдов?.. Слушайте, вы нам не угрожайте! Я вам сама так могу пригрозить, что дорогу домой позабудете!

Угроза подействовала. Фарида удовлетворенно хмыкнула, слыша, как следователь снизил тон.

— Но послушайте, дорогая, — оправдывался теперь Давыдов, — послушайте, матушка, что же я вам такого сказал, в самом-то деле… Просто я прошу: или давайте закроем это дело совсем, или будем доводить его до конца. Войдите и в мое положение: не могу же я так затягивать следствие, верно? Меня ведь тоже могут за это взгреть.

— А мы-то тут при чем! И не затягивайте! Идите поймайте этого сукиного сына да и посадите его!

— Гм… странно… Меня родители… того парня уверяют, что обо всем с вами договорились, что вы не собираетесь подавать заявление…

— И очень напрасно они так говорят!4 Изувечили моего мужа — вон уже сколько времени он к постели прикован, а мы еще с ними договариваться должны! Как это, интересно, мы могли с ними договориться?! А? Скажи мне, о какой договоренности может идти речь?

— Ну хорошо… Я вам только говорю еще раз: вы должны поступить так, как считаете необходимым.

— А о чем тогда мы толкуем? Зачем попусту слова тратим?

— Ну как вы не понимаете! Если вы не собираетесь с ними договариваться — пусть тогда ваш муж придет к нам и…

— Слушай, разве я не тебе только что сказала, что муж мой прикован к постели, не может даже пошевельнуться? А вы тут начинаете…

— Ладно. Тогда я сам приду к вам. Прямо сейчас и приду.

— Нет, сейчас лучше не надо! Сейчас муж очень плохо себя чувствует. А если вас увидит — ему еще хуже может стать. Нет, нет, подождите еще хотя бы дней десять, дайте ему окончательно оправиться. Больной никуда не убегает, вы не убегаете. Дней через десять гипс снимут, и если с ногой все будет в порядке — если перелом сросся, если он не останется хромым, — тогда посмотрим и решим, как нам быть. Я повторяю, вы мне не угрожайте!.. Всего хорошего!

Она швырнула трубку и ворча вернулась на свое место.

— Ах, если б по воле божьей эти негодяи сломали ногу мне! Тогда б ты увидел, каких людей рожают на свет матери! Клянусь аллахом, я бы им такое устроила, — такое устроила — весь Баку бы на этот шум сбежался! Я бы и сейчас устроила им, да только вот жалко, на тебя надежда плохая — в любой момент подвести можешь…

Говоря это, она кинулась к окну — с улицы донесся звук заглушаемого мотора. Напротив остановилась новая «Волга» молочного цвета.

У них в тупике было всего четыре дома.

В доме справа, у самого въезда, жила семья академика Муршудова.

Фарида, конечно, сразу поняла, что молочно-белая «Волга» — это машина академика. Из нее выбралась Гемер-ханум с огромной корзиной в руке, прошла своей переваливающейся походкой мимо собственных дверей, явно направляясь к ним.

Фарида быстро затолкала Кафара обратно в постель, строго-настрого запретив ему не то что выходить из комнаты — вообще подавать признаки жизни.

А тем временем раскрыла в своей комнате швейную машину, разложила перед собой ткань. Отрез этот она купила уже давно, да все никак не доходили руки за него взяться.

Наконец Гемер-ханум, запыхавшись, вошла на веранду, с сердцем плюхнула на пол набитую доверху корзину.

— Здравствуй, детка, — сказала она довольно неприветливо. — А мама дома?

Чимназ показала подбородком в сторону соседней комнаты. Тут до Гемер-ханум донесся стрекот швейной машины. Она решительно толкнула дверь в комнату, и Фарида притворно всплеснула руками:

— Ой, когда же ты пришла, Гемер-ханум, дорогая? Зачем было себя в такую жару беспокоить?

— Это наш долг, Фарида-ханум, наш долг. Клянусь богом, если б не домашние хлопоты, не работа — ни о чем, кроме вас, и не думала бы!

Гемер-ханум все никак не могла отдышаться — обмахивалась платком, вытирала пот с лица, ждала, когда отпустит одышка. Наконец мало-помалу она пришла в себя.

— Платье шьешь? Ах, какой симпатичный материал! Где покупала?

— Где уж мне такое счастье, — притворно вздохнула Фарида. — Это чужой… Ты разве забыла, что я на заказ шью? После работы, когда освобождаюсь от всех этих домашних хлопот, сажусь и шью. А что делать? Дети ведь растут, а вместе с ними растут их потребности, смотрят ведь вокруг — на знакомых, соседей… — Она сделала паузу, чтобы убедиться, поняла ли Гемер-ханум, на кого она намекает; Гемер-ханум, по всему судя, поняла прекрасно. — Смотрят и хотят одеваться не хуже. Ну, а мы, сама знаешь, на одну зарплату живем. А зарплаты еле хватает, чтобы концы с концами свести. Да еще эта болезнь мужа… Так некстати… Теперь у меня даже на шитье времени не хватает. Боюсь, всех клиенток растеряю.