Василий Казанский - Из моих летописей Страница 22

— Молодой человек! Вы бы попробовали с островка — взабродку. Там пескарьков скорей наудите.

Ваня хотел бы мрачно промолчать — какое дело незнакомцу? — но старик очень уж вежлив и приветлив, говорит «вы»… и у паренька не хватает духу:

— Да… Здесь скверно берет…

— Пойдемте, я укажу.

Они идут вброд на островок. Старый рыболов, оказывается, ловит способом, еще неизвестным Ване, — «в проводку». Удильщики стоят по колено в воде и пускают насадку по течению. Пескари так и рвут на ходу. Совсем другое дело!

— Я намедни из кустов глядел, как вы донки вытаскивали. На десять удочек щучка да окунек — вся и добыча. Какая это ловля! Бросьте донки. Кружки — вот красивая охота! Давайте на мою снасть половим, а полюбится — свою заведете. Только кружки надо пускать, где теченье тихое. Айда на Светлое озеро! У меня там и корабль есть.

До озера им недалеко: полкилометра берегом реки, а там в сторону метров двести. Светлое озеро — это старица, когда-то здесь было русло реки. В вешнюю воду озеро и теперь сливается с нею.

Длинное и узкое Светлое озеро тянется параллельно реке, окруженное пойменными лугами. Берега обросли ивняком, а в воде много тростника и, где поглубже, кувшинки. Как говорит Федор Фомич, «рыбе приют добрый».

Новые знакомые подходят к озеру там, где под навесом ивовых кустов привязан «корабль» — небольшая лодка-плоскодонка, неказистая, да зато надежно, по-хозяйски просмоленная.

Ваня садится на дощечку у носа, владелец лодки — на корму и ловко, бесшумно начинает отгребать веслом, широким, как лопата. Выехав на простор, старик достает из мешка кружки.

Он поручает Ване насаживать пескарей на крючки-якорьки, а сам потихоньку гонит лодку и пускает на воду наживленную снасть. Наконец все десять кружков настроены на дело.

Старый рыболов занимает наблюдательный пост, приткнув лодку к мыску. Ветра нет, и поэтому красные стороны всех кружков хорошо видны.

Федор Фомич покуривает трубочку и зорко поглядывает вокруг. Солнце совсем уже низко. Поют камышевки.

— Ваня… — шепчет старик.

Мальчик вглядывается, куда показывает старик, и замечает только движущуюся светлую полоску на темных отражениях береговых кустов.

— Что это?

— Крякуша с выводком. Только ты громко не говори: спугнешь!

И правда, вон — кучка серых, еще совсем маленьких утят, а впереди — и сама мамаша. Сердце у Вани замирает: дикие утки!

Выводок пересекает озеро, и Ваня слышит, как матка тихонько покрякивает, будто объясняет малышам, куда и зачем плыть.

— Ваня, — шепчет старик, — в заводину целят. Там тина, корм ихний.

Мальчик ликует, глаза его блестят.

— Ой! — спохватывается Федор Фомич. — Гляди! Ведь взяла! — Там, куда он гребет, видно уже не красное, а белое пятно на воде, оно быстро движется… Рыба опрокинула кружок, размотала лесу и пошла по плесу. Лодка настигает…

— Ну-ка, Ванюша, легкая ль у тебя рука? Тащи для почину!

— Давайте!

(«Ты» и «вы» как-то сами собой стали по своим местам.)

Ваня поднимает кружок и, перехватывая лесу, чувствует редкие крепкие толчки сопротивляющейся рыбы, она даже на миг выпрыгивает из воды. Дядя Федор тут же определяет:

— Неплохая щучка, с килограмм будет!

Ваня подводит щуку к лодке и глаз не может оторвать от ее длинного расписного тела. Старик живо подсачивает добычу и хвалит мальчика:

— А ты, парень, на эти дела мастер!

Юный «мастер» безмерно горд похвалой, но старается быть спокойным и даже строгим. Но радости ему не спрятать — он весь сияет.

Кружок наживляют новым пескарем и опять опускают на воду.

— Дядя Федор! Смотрите, вон кружок покатился!

— О, небось, еще щучка цапнула! — отвечает старик, а сам уже гребет в ту сторону. Лодка подплывает к кружку, но он неподвижен, Ваня вытаскивает безжизненно тянущуюся лесу. Крючок пуст.

— Ишь зубастая! — ругает щуку старик. — Сорвала!..

Солнце падает за лес, и небо загорается румяным пламенем зари. Тихо… Под кормовым сиденьем кроме первой щуки есть еще и пара окуней.

Вон еще кружок перевернулся и поехал по воде. Его догоняют, и Ваня по привычке подхватывает лесу, быстро подводит рыбу и рывком хочет перебросить ее через борт в лодку, не дав Федору Фомичу взяться за сачок. Над водой взлетает щука и… вдруг булькает обратно… Ваня страшно смущен, а старик и не ахнул.

— Хитрущая! Крючок выплюнула.

Он будто не замечает, что мальчик со стыда красен как рак.

А полыхание зари утихает, становится темновато. Из ближней рощи доносится клыканье соловья. Вот он распелся и выделывает колено за коленом. На душе у Вани весело и ясно, несмотря на упущенную щуку. Какой дядя Федор хороший!

— Ну, рыболов, поехали кружки собирать, а то в потемках растеряем.

Ване жалко кончать такую интересную ловлю, но делать нечего. Рыболовы собирают кружки и укладывают их на дно лодки. На восемь ничего не попалось, на двух из них пескари замяты. Девятый нашли не сразу.

— Да вон он, пропащий! — И Федор Фомич указывает в сторону, где довольно густо разрослись плоские листья кувшинок.

— Ну и зоркий вы! — восторгается Ваня.

— Ну, брат, не подкачай. Наверно, щука есть, да и крупная!

Только взялся Ваня за кружок да за лесу — как рванет у него из рук! Чуть снасть не выпустил.

— Ой, дядя Федор, большая!

— Подтягивай, подтягивай! Чего на нее смотреть!

Рывки упирающейся рыбы очень редки и сильны, руки у Вани дрожат от волнения, но он быстро подводит громадину к лодке.

— Ваня! Ваня! Не давай ей под лодку уйти, не давай!

И вот в сачке, который Федор Фомич не без труда поднимает над водой, тяжело ворочается щука — скользкая, пятнистая, огромная, как кажется мальчику.

— Ну что за Ваня у меня! Рука у тебя, брат, счастливая!

Рыболовы подъезжают к берегу и перебираются в кусты со всем своим имуществом: удочками и мешками. Рыбу на кукане спускают возле кустов в воду.

Федор Фомич разводит костер из сушняка и хлама, нанесенного половодьем. Самых бойких пескарей отбирают из ведерка и пересаживают в корзинку, которую тоже пристраивают в воде — «для живности». Остальных — уснувших и ненадежных рыбок — чистят. Дядя Федор достает из мешка солдатский котелок, пяток картошин, луковицу, лавровый лист…

Ложка, конечно, одна — Федора Фомича, но не беда: едят по очереди. Ваня — гость, он ест первым. После ухи заводят разговор. Ваня рассказывает, что он перешел в восьмой класс, что приехал из Москвы к деду и помогает ему на колхозной работе, что отец не вернулся с войны (без него Ваня и родился). Мама в августе приедет в отпуск.

А Федор Фомич работает на фабрике (вон труба из-за леса торчит). Сюда он в сорок шестом пришел, а то в колхозе жил. Сперва у станка стоял, а теперь устарел, вахтером стал — работа подходящая: сутки дежуришь, двое свободен. На рыбалки времени вволю. Можно бы на пенсию, да скучно в стороне от дела, от людей…

До чего же не хочется Ване уходить с озера… Костер тихонько горит и мягко освещает морщинистое лицо дяди Федора, его бороду, красноватую при отблесках огня, кусты, обступившие прогалинку. Изредка плеснет крупная рыба. Комары то звенят над ухом и больно колются, то исчезают, отпугнутые дымом. Недалеко, в лугах, настойчиво «дергает» коростель; в Дудкинской пойме тоже дзыдзыкают: другой, третий, четвертый… В полях над приречной низиной перепела задорно отбивают свое «пить-полоть, пить-полоть». Запад все еще розов и не хочет меркнуть. Высоко в темном небе висят яркие звезды. За Дудкином слышны песни и гармонь. Трудно Ване уйти…

— Нужно домой! — вздыхает он.

— Иди, иди, а то родные затревожатся. А я тут заночую. Люблю на воле! Иди! Да свою добычу не забудь.

И Федор Фомич подает Ване самую громадину. Ваня отказывается:

— На ваши кружки ловили, значит, и рыба ваша.

— А работа? — возражает старик. — Мало ль ты потрудился? Бери!

И мальчик, смущенный и торжествующий, мчится домой.

Тетя и сам дед ахают над его трехкилограммовой щукой, а Ваня рассказывает, рассказывает… Как ездили на лодке, ставили кружки, как он тащил добычу… Но больше всего говорит он о своем новом друге:

— Я такого человека никогда в жизни не видал. Он все про рыб знает! И добрый какой! Мы с дядей Федором дружить решили.

Назавтра, лишь разгорается красная чистая зорька, Ванин дед будит мальчика:

— Рыбак! Рыбу проспишь!

Мальчик вскакивает, в минуту одевается — и бегом на озеро.

Когда он бежит вдоль обрыва, внизу туман почти скрывает реку и так вот и течет вместе с ней. Вдали, где вечером варили уху, тумана уже нет. Из кустов поднимается синеватый дымок.

Ваня бежит лугом. Из-под ног у него, с посветлевшей травы, блещут искры росы, а позади ложится темноватый след. Как хорошо! С отмели снимается цапля и летит прямо в туман. Редко махая длинными крыльями, она всплывает над белым покрывалом озера, большая и сизая. В кустах возится и трещит хворостом Федор Фомич. Это он там для костра дрова готовит.