Карпов Васильевич - Маршальский жезл Страница 22

– А как же насчет романтики, товарищ лейтенант? - спросил я, несколько озадаченный словами офицера.

– По-моему, романтики в чистом виде нет. Искать ее бесполезно. Если ты любишь свое дело, получаешь от него удовольствие и радость - это и есть романтика. А где ты ее нашел: в исследовательской лаборатории, на Северном полюсе, в ротном строю или в экспедиции на Памир, - это неважно. Главное, чтобы сердце горело от ощущения полноты жизни, - это и есть романтика.

Жигалову, видно, давно хотелось высказаться. Наболело это у него на душе.

Закончив, лейтенант внимательно посмотрел на меня, явно желая определить, какое впечатление произвел этот не совсем обычный разговор.

Вспомнил о начале беседы и добавил:

– Вот, товарищ Агеев, ответ на ваш вопрос: как и почему? Не скрою, мне приятно, что вы назвали меня асом. На моем опыте вы можете убедиться: при желании можно достичь всего! Мой труд, то, чего я добился, дает мне право предъявлять взводу высокую требовательность. Я знаю, не всем она приятна. Но я все испытал и преодолел, делал даже больше, чем полагается солдату. И я убежден: все, чему я вас учу, что с вас требую, идет на пользу и вам, и Родине. А раз так, я просто не имею права быть…

Лейтенант недоговорил - загорелась лампочка на пульте сигнализации.

Жигалов нажал кнопку микрофона:

– Начальник караула слушает.

– Товарищ лейтенант, докладывает третий пост, - послышался голос Куцана, - здесь хотят огонь развести, парафин плавить, а я не разрешаю.

– Кто хочет огонь разводить?

– Завскладом с рабочими.

– Пусть подождут, я приду, разберусь. - Повернулся ко мне: - Потом договорим. - И показал на книгу Катаева: - Очень тонкая вещь!

Лето в разгаре. Вот это жара! Меньше сорока днем не бывает. Иногда доходит и до пятидесяти градусов. Воздух становится зримым, приобретает белесый оттенок. Босиком по песку ходить нельзя, да что босиком - через подошвы солдатских сапог жжет огнем. Мы со Степаном купили сырые яйца и положили их на солнце - через несколько минут они сварились.

Очень трудно учиться и работать в этом пекле. К вечеру гимнастерка на спине и под мышками серебрится от соли. Трудно дышать, трудно думать, не хочется говорить. Но занятия идут по расписанию.

– Зной и жара для нас - естественные условия, - говорит лейтенант Жигалов. - Мы должны и жить и учиться без скидок на климат, а если придется воевать в таких условиях, они не будут для нас помехой - сейчас к тому готовимся.

И для того чтобы мы действительно привыкли, закалились и перестали обращать внимание на огненный жар пустыни, нас почаще выводят в поле. Хочешь стать хорошим пловцом - дольше находись в воде. Решил быть силачом - поднимай тяжести. При обращении с солнцем тоже нужна тренировка. И немалая.

И вот мы мотаемся по горячим барханам, покрытым мелкой волнистой рябью, какая бывает на шифере. Учение за учением: ротные, батальонные, полковые. Марши, атаки, окапывание, защита от атомных ударов. И опять марши и марши… Все время в движении. Пешком сейчас не маршируют - все на машинах. Несведущий человек может подумать: хорошо, сиди и катайся! Однако удовольствия тут никакого. Едешь в сплошном облаке пыли. Все затянуло желтым маревом. Дышать нечем. Солдаты в кузове одинаковые, как снежные бабы, только не из снега - из пыли. На лице три темных пятна: глаза и рот.

Когда бронетранспортер сворачивает с дороги на целину, начинается «морская» качка. Внутренности подбрасывает к самому горлу. Единственное утешение в эти минуты - это сознание того, что не попал служить во флот. Качка в пехоте все-таки дело временное.

В самый невыносимый момент, когда от жары мышцы, кажется, вот-вот отвалятся от костей, когда песок хрустит не только на зубах, но и в глазах, когда свет не мил от тряски, - в этот момент обязательно прилетит сигнал об атомной опасности. Нужно натягивать противогаз и защитную одежду. Готов держать пари на что угодно - любой гражданский парень в таком состоянии откажется от противогаза, бросится на дно машины и завопит: «Пусть лучше меня убьют!»

А мы молча натягиваем противогазы и защитную одежду и продолжаем марш. И в атаку пойдем, если прикажут!

Читал я, что Днепрогэс дает три миллиарда киловатт-часов в год. С одного квадратного километра пустыни можно получить 30 миллионов киловатт-часов солнечной энергии. А на меня персонально, на квадратный метр моего тела, приходится столько киловатт-часов, что если бы я собирал эту энергию, как аккумулятор, то после возвращения домой мог бы приводить в действие холодильник, полотер, пылесос, стиральную машину и освещать всю квартиру.

Мираж… Сколько раз я читал об этом фантастическом явлении в книгах! Трепетные воздушные замки, пальмы в цветущих оазисах… Теперь я вижу эти миражи при каждом выходе на занятия. Не такие уж они красивые и экзотичные. Появляются миражи в середине дня, когда перекаляется земля и воздух. Смотришь вдаль и вдруг видишь широкий разлив воды. Словно весенний паводок затопил пустыню, торчат из водной глади кусты, трава, деревья. Воздушных замков я не видел. А таких вот разливов сколько угодно. Иногда они подступают очень близко. Однажды ехали на машине по дороге, которая уходила в «водную гладь». Так было долго: поверхность воды все время отступала, открывая асфальт. Встречные машины сначала парили в воздухе, потом приземлялись. На повороте дороги изменялся угол освещения, и мираж исчезал. Жара изнуряет не столько высокой температурой, сколько своей непрерывностью. Она давит и душит многие часы подряд. И все же зной и духота - это только цветочки! А ягодки появляются, когда налетает ветер афганец. Тут уж настоящий ад.

Песчаная буря начинается в тишине. Вдруг все замирает, будто в испуге перед надвигающейся стихией. Афганец уж вздыбился, поднялся вдали сплошной песчаной завесой от земли до неба. Предвестник его - шелестящий ветерок, сухой, колючий. И вдруг сразу рушится на землю, на дома, на людей тяжелая масса бурлящего воздуха, насыщенного пылью и песком. Кружит и кипит, как вода в гигантском водопаде. Делается темно, в трех метрах ничего не видно. Люди торопливо укрываются в домах; двери и окна не только закрыты, но и занавешены изнутри чем попало: мешковиной, одеялом, ковриками.

Все замирает. И только мы, военные, живем обычной жизнью. Такой ветер дует два, а то и три раза в неделю. А в программе обучения солдат никаких скидок на ураган не предусмотрено. Семь учебных часов в день отработай! Иногда заменят какие-то темы полевых занятий классными, вот и все. Да и то потом будут критиковать друг друга на собраниях за допущенное послабление.

Крутит афганец несколько часов. После него воздух еще долго насыщен пылью, в казармах и классах, на кроватях и подоконниках оседает слой коричневой пудры в палец толщиной. На зубах еще долго поскрипывает.

Старшина Май облегченно говорит:

– Ну, кончился туркменский дождичек, приступить к уборке!

Выгребли, подмели, протерли, и все продолжается в обычном порядке: учения, жара, жажда, но теперь, после афганца, жизнь кажется прекрасной!

Михаил Фомин, водитель бронетранспортера, числится во взводе БТР, стоит там на всех видах довольствия. Ну а практически он всегда с нами. Его бронетранспортер закреплен за взводом Жигалова.

Водитель в современной армии - очень ответственное лицо. Если забарахлит машина, взвод останется где-то на дороге. А это четверть сил роты. Разве можно допускать, чтобы из-за какой-то неполадки рота еще до встречи с противником потеряла двадцать пять процентов своего состава?! Вот поэтому и добиваются от военных водителей высокого мастерства. У нашего Фомина на груди синий значок с цифрой «1» - это значит: водитель первого класса. Что верно, то верно. Миша Фомин свое дело знает! Мы еще ни разу, никогда не отставали и в барханах не сидели. Достается нашему Михаилу больше, чем любому из нас. Хоть нам и жарко, и пыльно, все же мы сидим во время длительных маршей спокойно, а Фомин в постоянном напряжении. Вести в песках тяжелую бронированную машину трудно. Гимнастерка на Мише не просыхает. Нас сверху солнце жарит, а ему еще снизу раскаленный мотор поддает. Но Фомин не унывает, даже пошучивает:

– Братцы автоматчики, возьмите меня хоть раз в атаку. Второй год служу, а в атаку пешим не ходил!

– «Рожденный ползать - летать не может»! - подзуживает Куцан.

– Да если бы не мой броник, много бы ты налетал на своих двоих! - не обижаясь парирует Миша.

Фомин свято соблюдает закон шофера: помоги товарищу, если у него нелады с машиной.

Я видел, как он выручил молодого шофера, впервые оказавшегося в песках.

Остановились мы на отдых, а Фомин подошел к этому пареньку и говорит:

– Ну-ка сверни с дороги вон в те барханы.

– Куда сворачивать, я и в наезженной колее сажусь!

– Вот я и покажу, как песок перехитрить.

Парень выехал из колеи на гладкую спину бархана, и тут же колеса его машины зарылись в песок, мотор завыл, машина задрожала от перенапряжения.