Арчил Сулакаури - Белый конь Страница 22

Джелалэддин беспрекословно подчинился. По всей видимости, ему было что поведать, но, вероятно, не хотелось перечить приятелю.

— Откуда он, говоришь? — запоздало поинтересовался и старый кожемяка.

— Оттуда, дескать! — ответил Эзекиа. — Из другого мира… Понял, дядя Григол?! А потому выпьем-ка за тебя! Жить тебе и здравствовать! Крепко по земле ступать, все напасти одолевать!

— Куда уж мне ступать да одолевать. — Старик улыбнулся, разводя руками. — Не видишь, на том свете меня заждались! Хватит, истоптал я землю.

— Погоди, дай мне свое молвить, тогда уж говори свое… Не пустые слова хочу сказать. Человек вроде тебя хороших слов достоин — тихий ты, работяга, простой, славный и сколько добра сеял — десятерым не сжать! А треклятая жизнь подливает да подливает тебе отравы. И все равно не уломала она тебя, не перешибла, крепко стоишь, дядя Григол! За тебя, за твою человечность, за добро, что ты творил! Слышишь, за добро!

— Нет никакого добра, — как бы про себя обронил Джелалэддин.

— Как это — нет?! — оторопел Эзекиа.

— А так вот. Нет — и все!

— Смолкни, Джелалэддин! — Зеленый френч выпил и снова налил себе.

— Будь по-твоему, мир давно бы погиб. — Эзекиа неловко рассмеялся. — Что ты, парень, разве не добро всему на свете начало?!

— Наоборот, дядюшка! Вы люди просвещенные, должны бы знать — именно зло положило начало роду человеческому: Адам и Ева так бы и сгнили в своем раю, кабы дьявол не ввел в искушение эту сударыню.

Наступило тягостное молчание.

Дядя Григол приподнял голову и внимательно всмотрелся в пришельца из другого мира, восседавшего на перилах и устремившего горестный взгляд в сторону Мухранского моста. Сразу было видно по нему — натерпелся он в жизни, настрадался.

— Добрый — один господь, и его, увы, нет, — с горечью добавил Джелалэддин.

— Что он мелет! — возмутился Эзекиа. — Слушай, эй, оттуда пришедший, думай, что говоришь, не богохульничай!

— Джелалэддин! — Зеленый френч приложил указательный палец к губам.

— Ладно, молчу, звука не издам… И вообще, уйти-ка лучше.

— Постой! — удержал его Зеленый френч. — Сказал же тебе, непростые перед тобой люди. Уразумей, особый это район: тут еще в цене человечность, честность, доброта… Потому и люблю приходить сюда, потолковать с порядочными, достойными людьми…

— Вранье все это… Обман. И сам ты сейчас врешь.

— Погоди, Джелалэддин! Сам ведь сказал — не судите да не судимы будете?

— Вот и не судите меня, не осуждайте! — засмеялся Джелалэддин. — Учти, я говорю, что думаю: мы, люди, всегда обманывали, обманываем и будем обманывать друг друга!.. В привычку уже вошло, и собственная ложь представляется нам правдой, а потому и не проверяем себя в душе, не выверяем своих слов… Не хотим, заглушили в себе мы эту потребность, может, отвыкли, а может, не до того нам, недосуг… Я не собирался обижать вас. Всего хорошего! — Джелалэддин перемахнул через перила и спрыгнул в воду.

Сотрапезники долго следили за плывшим к «Мадатовскому островку» Джелалэддином, энергично рассекавшим волны реки.

У Мухранского моста он выбрался на берег. Постоял, отдышался, вероятно, и зашагал вверх по течению. Поравнявшись с мельницей Степанэ, он не оглянулся, как ожидали сидевшие там люди.

Не поднимая головы, Джелалэддин осторожно ступал по гальке, тщательно выбирая место.

— Здравствовать тебе, дядя Григол! — выпил — наконец за старика и Чумдатуа.

— Поскупился еще пару слов добавить, мошенник, — напустился на него Эзекиа. — Простачком прикидываешься, будто ничего в жизни не разумеешь.

— Я и впрямь не разобрался в этой жизни, не пойму, что в ней к чему. — Чумдатуа не сводил глаз с удалявшейся фигуры Джелалэддина.

— Где ты подбираешь эдаких иродов? — Эзекиа взялся за Зеленого френча. — Взгреть бы тебя путем, по-приставски! Слыхано ли — бога, говорит, нет, добра нет! Конец свету, да и только.

— Почему, Эзекиа? Неужто из-за одного человека? Если он в самом деле так считает, как говорит, то не для нас, а для него настал конец света! Разве переведутся на земле добрые люди, разве истребится добро! Им спасаюсь, давно бы погиб, не будь, в жизни добра! — Зеленый френч перевел дух и со смаком выцедил вино. — Мало — просто сказать, ты еще докажи, что нет бога, нет добра… А я головой поручусь — не доказать ему этого.

Слова Зеленого френча целительным бальзамом пролились на души троих застольцев, утешили их. Но настроение все равно было омрачено. Они досадовали на себя, что не возразили, не оспорили слов Джелалэддина.

— Потому-то и прозвали его именем душегуба, что в бога не верит. — И Эзекиа метнул взгляд на «Мадатовский острое».

— Когда это он сказал, что не верит в бога?!

— А что он, по-твоему, сказал?

— Что нет бога.

— Будто не одно и то же?

Зеленый френч промолчал, выпил еще рюмку.

— Хватит лакать, опять налижешься. — Эзекиа смотрел на него с омерзением.

— Говорить-то он складно говорил, а по лицу сразу видать — злодейская душа, — высказал Чумдатуа.

— Жизнь не жалела его, мяла и топтала. — Зеленый френч икнул, прикрыв рот ладонью. — Все время за решеткой проводит, только что не родился там! Выпустят на день-другой, дадут глотнуть воли и снова упекут.

— Да что ты! На руку, выходит, нечист?! — встревожился Чумдатуа. — И человека, наверно, убивал?!

— Трудно сказать, что он вор или убийца… Может — да, может — нет.

— Зачем тогда приводил сюда, умная ты башка!

— Не бойся, я же тут, — успокоил его Зеленый френч.

— Скажи-ка, ты тут! А то большой от тебя прок! Пальцем себя тронуть не дашь, храбрец!

— Нынче честного от подлеца не отличить, — продолжал рассуждать Зеленый френч. — И всегда-то было мудрено, а чем дальше, тем труднее.

Не нравилось дяде Григолу, когда Эзекиа пренебрежительно обращался к Зеленому френчу. Он жалел пьянчугу, считая его пропащим человеком, погибшей душой. И вместе с тем любил посидеть с ним за бутылкой вина, послушать его, правда, пока тот ворочал языком, а когда напивался до безобразия, и дядя Григол, как и все другие, не выносил его.

И сейчас до потери человеческого облика и разума Зеленому френчу оставалось совсем мало, его уже развезло, и старик сказал себе: «Пора уходить, не дождусь, видно, мельника». И все равно не встал, не ушел…

Теперь он сострадал Джелалэддину, ему казалось, что он сразу понял — пришиблен парень жизнью, закрутила, затянула она его в свой мутный водоворот. И ему хотелось заступиться за Джелалэддина и немного умерить страх и нежданно вспыхнувшую злобу, но нужные слова не находились.

А Эзекиа закусил удила, швырял слова одно хлеще другого. Сокрушил, изничтожил, смел с лица земли злосчастного Джелалэддина.

«Кто знает, какой из парня вышел бы человек, не обдели его судьба, — размышлял старик. — Пойду хоть за своими щенками пригляжу!» — сказал он наконец, собираясь встать.

— Что же еще, по-вашему, как не добро делает дядя Григол этому ученому?! — нашел довод Эзекиа. — Пять щенков растит ему безо всякой корысти… Суетится, хлопочет, кормит их, поит… Дохнуть на них боится, а чего ради носится с ними? Может, выгоды ждет? Ничего, да ничего он не ждет…

— Каких щенков, какому ученому?! — не понял Зеленый френч.

Разошедшийся Эзекиа во всех подробностях расписал Зеленому френчу историю встречи дяди Григол а и ученого в золотых очках.

— О, я ничего не знал об этих щенятах! — воскликнул Зеленый френч.

— Простите, — снова раздался голос Джелалэддина. — Я понял, что обидел вас… Поверьте, нисколько этого не хотел…

— Джелалэддин, сколько тебе повторять — перед тобой культурные люди!

— Потому и вернулся… Простите.

Джелалэддин пришел со своим угощением — принес столько вина и закуски, сколько удалось ухватить обеими руками.

Зеленый френч оживленно засуетился, убрал с ящика пустые бутылки, поставил полные.

— На кой столько всего, — заворчал Эзекиа. — Нечего окаянную утробу ублажать.

Высвободив руки, Джелалэддин сразу же упрятал их в карманы и прислонился к перилам. Теперь он был в черной, наглухо застегнутой косоворотке. Сотрапезники потеснились и пригласили его за «стол», однако он и на этот раз отказался сесть. Налили ему вина, а он замотал головой, уверяя, что не пьет, в жизни не пил.

Кроме Зеленого френча, никто ему не поверил, разумеется. И все же слова его возымели волшебное действие: разом успокоили всех, развеяли и страх, и горечь. Каков он трезвый, они видели, а как повел бы себя, опьянев, кто его ведает. Поэтому не стали неволить и настаивать, как бывает: пьешь — не пьешь, а стаканчик выпей.

Появление Джелалэддина немного раздосадовало дядю Григола — беседа только было потекла в желанном направлении, и вот, перекинули ее в другое русло. Старику очень хотелось знать мнение Зеленого френча, как он расценит его встречу с ученым и историю со щенками… А когда Зеленый френч наклюкается да разума лишится, грош цена тогда и словам его, и мнению. Это дядя Григол хорошо знал.