Виллем Гросс - Продается недостроенный индивидуальный дом... Страница 22

— Вам что предложить к холодцу? Глядите — там хрен, — сказала ему соседка слева.

— Извините, я плохо ухаживаю за вами.

— Пустяки. Сейчас так мало мужчин, что все на оборот, — с улыбкой ответили ему.

До него долетали обрывки фраз о холоде и сырости. Рядом говорили о цветах и венках. Их, кажется, было порядочно. Мартин с матерью сидели на другом конце стола. Там было тише.

После второй рюмки стало шумнее, и хотя все еще говорили о покойнике, гости чувствовали себя непринужденнее, и голоса их звучали громче, смелее, радостнее. Горе Юлии Айгсаар и Мартина было всем понятно. Но что поделаешь. Такова жизнь. Могло быть хуже. Удар мог приковать человека к постели на годы. А тут — упал, и все. Если уж умирать, так лучше внезапно.

Рейн потянул к себе миску с винегретом. Ох, до чего тесно! А они все-таки неплохо накрыли стол. Сорк, черт бы его побрал, все подливает и подливает. Куда он торопится?

— Хотите?

Но смуглая соседка уже позаботилась о себе. Она положила горячую руку с темно-красными ногтями на руку Рейна и прошептала:

— Нет, нет, кушайте вы. Намажьте на хлеб побольше масла. С холоду, да еще на пустой желудок, знаете, как бы не подействовало.

Рейн стал возражать, но язык плохо слушался его. Ого! Что же это такое?

— Кушайте, кушайте и не пейте больше до дна, очень уж большая у вас рюмка.

Рейн стал есть. Он никак еще не мог насытиться. Шум в голове немного утих, и тогда он услышал, что сидящие за столом громко разговаривают. Со всех сторон под потолок поднимались синие облака дыма.

— Знаете, я вас где-то уже встречал, — сказал Рейн, внезапно поворачиваясь к соседке.

— Ну конечно. Вспомните!

Легко сказать — вспомните! Темные завитые волосы, разделенные пробором, прямой нос, маленький с тонкими губами рот и зубы. Да, да — эти чуть-чуть выдающиеся вперед клыки. Знакомое лицо, честное слово, знакомое лицо!

Сорк громыхнул стулом, встал. Видимо, будет говорить. Он взял на себя нелегкую задачу, так как речей, по общему мнению, произносилось достаточно, а поднять рюмки можно было и так. Но Сорк и не собирался произносить пространной речи. Он хотел только сказать, что знал покойника и хорошо знает его сына. Если говорить о покойнике — а о нем, кроме хорошего, ничего не скажешь, — то, по мнению Сорка, нельзя не упомянуть еще об одной его заслуге. Он воспитал замечательного сына — это их старший машинист Мартин Айгсаар. Сорк сказал правильно: не будь Аугуста Айгсаара, не было бы сейчас на комбинате и Мартина Айгсаара.

— Вы случайно не родственница Айгсааров? — спросил Рейн.

— О нет, — рассмеялась соседка. — Я подруга Лийви. Мы и с Урве в хороших отношениях, она ведь работала у нас в конторе.

Рейн попытался вспомнить — не видел ли он ее у Айгсааров? Но он был здесь всего несколько раз.

— По-моему, я не встречал вас в этом доме.

— Нет, в этом доме вы не встречали меня, хотя я давно интересуюсь, тот ли вы самый Рейн Лейзик.

— Значит, вы знаете меня, — вздрогнул Рейн и с каким-то тяжелым предчувствием посмотрел на Урве — очкастый что-то с азартом рассказывал ей.

— Вы забывчивы, Рейн. Но я не обижаюсь, все мужчины таковы. Гуннара Эрамаа вы, очевидно, тоже не узнали бы. Это мой двоюродный брат. А я — Ли Неерут. Помните?

Ли Неерут, та самая, которая посылала ему в Курляндию письма на довоенной нежно-розовой почтовой бумаге! Та самая, кого он нечаянно ошарашил письмом, предназначавшимся другой девушке, Вийве из Куресааре.

Рейн вдруг почувствовал, что ему лучше уйти. Как глупо! Ли Неерут — подруга Лийви. Легкомысленное прошлое мстит, не выбирая ни места, ни времени: в один прекрасный день появляется перед тобой и, улыбаясь, говорит: «Не делайте такого серьезного лица, донжуан, мы прекрасно знаем, что вы собой представляете ».

— Вы теперь в гражданском, но я вас сразу узнала.

Конечно, почему бы ей и не узнать падкого до развлечений солдата, который расхаживает теперь в гражданском. Ну и страна эта Эстония. Так мала, что чихнет на одном ее краю человек — а на другом родственники уже знают об этом.

— Лийви рассказывала мне о вас столько хорошего. Урве, разумеется, тоже. Я все думала — тот ли это солдат Лейзик, который так мило играл на гитаре и пел на вечеринке у Эрамаа? Гляжу — тот самый!

Тот самый? Нет, не тот. В ту пору он страдал какой-то идиотской болезнью: ему хотелось нравиться. Окажись здесь сегодня еще и Вийве из Куресааре — мило бы он выглядел! Вийве... Забыл фамилию, ну, та, что писала в Курляндию на бледно-голубых листочках. Урве, Урве, твой муж пошляк. Ты думала, он серьезный и глубокий человек, а он никогда им и не был. Разумеется, повезло, что эта женщина, рядом с ним, не стала Ли Лейзик.

От таких мыслей лоб у Рейна покрылся испариной.

— Вы внезапно стали таким серьезным, — улыбнулась соседка. — Почему? Я же не буду рассказывать вашей дорогой Урве. Да я и не помню, что было в тот вечер. — Последнюю фразу следовало понять так: забудем все оба.

— В самом деле, чего уж там... Старая история. — Рейн попытался рассмеяться и вдруг почувствовал, что не хочет больше ни вина, ни закуски. Сигарету! Только сигарету!

Но вот наконец-то гости зашевелились, стали пересаживаться, выходить из-за стола.

Подошла Лийви и, хитро улыбаясь, сказала подруге, что не может равнодушно смотреть, как та соблазняет ее зятя, рассказывая ему без конца всякие интересные истории. Поэтому она решила ненадолго похитить Рейна.

Лучшей возможности исчезнуть трудно было и ожидать. Но где же Урве? За столом ее нет.

Урве сидела на маленькой железной кровати.

Двое мужчин с веселым смехом ворвались в комнату, но Лийви вытолкала их, сказав, что им надо поговорить о важных делах, касающихся только родственников. Урве добавила:

— О наследстве.

Живая и находчивая Лийви сразу же ухватилась за эту мысль:

— Вот именно, Рейн. О наследстве. Ты слышал, что говорили сегодня о покойнике? Золото, а не человек. Благодарим покорно. О покойниках плохо не говорят, мы и не будем... вообще говорить о нем. Поговорим о доме. Как ты думаешь, кто мы? Рабы. Этот дом, и этот яблоневый сад, и эти грядки — ведь в них вся наша жизнь. Вы ходите в театры, покупаете книги, живете по-человечески, растете. А мы... — Почувствовав комок в горле, Лийви отвернулась. Из-за перегородки несся пьяный гул. — Ну, да ладно, хватит жаловаться. Сами виноваты. Нам с Мартом надо было с самого начала жить отдельно. Бог мой, в то время в Таллине можно было получить любую квартиру, но мы сглупили. Поселились здесь и теперь — рабы собственного дома. И вдруг — что я слышу? Ты, разумный человек, начинаешь думать о каком-то индивидуальном строительстве. Молчи и слушай, что тебе говорят умные люди...

— Милая Лийви, — Рейн рассмеялся открыто и звонко — так вот, оказывается, в чем дело! — Милая Лийви, не всe же строители одной породы с Айгсааром.

— Ты не такой. Сейчас не такой. Но кто поручится, что ты не станешь таким!

Урве тихо сказала:

— Только знай, я с тобой тогда жить не стану.

Рейну не оставалось ничего иного, как прикрыть рукой смеющиеся глаза и попросить о снисхождении.

— Я не шучу, — серьезно сказала Урве. — Навсегда откажись от этой мысли. Обещаешь?

Не так уж трудно отказаться от мыслей, еще не успевших укорениться. Он не возьмется за дело, если почувствует, что не справится, и он не своевольный ребенок, который делает то, что ему запрещают. Когда-то давно, очень давно, — он не мог помнить этого, помнила только мать, — курчавый мальчуган, стоило кому-нибудь позвать его, обязательно шел в другую сторону, но если ему говорили: «Уходи!» — упрямо останавливался. Соседи рассуждали: «О, из этого мальчишки вырастет своенравный парень». Но соседи ошиблись. Он не стал своенравным.

Будь Рейн своенравным, едва ли бы он с такой нежностью в голосе сказал жене, когда они вечером вернулись домой:

— Напрасно ты меня предостерегала, Урри!

Урве — она как раз заканчивала вечерний туалет — уже успела позабыть их недавний разговор.

— О чем ты?

— О доме, который мы не будем строить. Потому что нашей зарплаты на это не хватит.

— А если б хватило? — спросила жена, пряча в ящик стола баночку с кремом.

— Если б хватило и я бы наверняка знал, что мы не получим квартиры, начали бы сами строить квартиру. — Рейн поднял длинный указательный палец. — Да, да, именно квартиру. Покойный Айгсаар построил себе дом. А мы построим квартиру. Это совсем другое дело.

Только сейчас Урве задвинула ящик и села рядом с мужем на край кровати.

— Если б, если б! Но мы-то здесь!

Она нежно провела по пушистым волосам мужа. Это должно было означать, что разговор окончен. Но Рейн еще не сказал главного. Он взял руки жены в свои и крепко сжал их.