Борис Изюмский - Подполковник Ковалев Страница 22

Старшину Найденова — грубияна и матерщинника — суворовцы окрестили «Петлюрой».

— Я встречал, — тихо сказал Авилкин.

…Павлику исполнилось двенадцать лет, когда Петлюра тяжко оскорбил его. Поблизости не было никого из офицеров, и Найденов, считая, что Авилкин ответил недостаточно почтительно, ударил его ладонью по лицу, прошипел:

— Будешь помнить, рыжая шпана!

И «рыжая шпана» запомнила. На всю жизнь. И дала себе клятву, как когда-то давал герой Дюма Эдмон Дантес, — отомстить!

Это в Авилкине сидело лет десять. Каждая несправедливость более сильного сливалась для него с обликом Найденова, оскорбившего беззащитного мальчишку, отобравшего ежа у Васи Коробкина.

И вот, уже капитаном, Авилкин встретил старшину во Владивостокском аэропорту. Стояла очередь. У офицерской кассы — небольшая, у сержантской — длинная. Авилкин узнал Найденова мгновенно. То же красное, мурластое лицо, нагловатый блеск золотого зуба. «Петлюра!» — внутренне ахнул Авилкин, но виду не подал, что они знакомы. Может быть, подойти и сказать: «Старшина, выйдем на минутку?» И там, в темноте…

Нет, Авилкин перестал бы уважать себя, потому что сейчас он сильнее.

— Давайте, старшина, возьму билет. Куда? — предложил Авилкин.

Найденов обрадовался:

— Вот спасибо, товарищ капитан, вот спасибо… Да, понимаете, мать при смерти…

Уже вручая билет Найденову, Авилкин сказал:

— Получайте от рыжей шпаны.

И ушел, провожаемый остолбенелым взглядом все понявшего старшины.

Артем Иванович, слушая этот рассказ Авилкина, думал: «Сложная штука жизнь. Не просто впустить в себя теперь нового человека, а вот то, что от детства, юности, легко в тебя входит. Ведь Авилкина я недолюбливал, а сейчас ощущение такое, что он близкий мне человек… Чувствую — стоящий человек… И если понадобится — поспешу на помощь…»

Он встал, подошел к форточке, широкой ладонью распахнул ее:

— Ну и начадили мы — не дай боже!

Морозный воздух ворвался в комнату, закружил клубы дыма. Город детства давно уснул. Лишь где-то натужно брала крутой подъем грузовая машина да в заводском поселке лаяла спросонья собака.

«Эх, жаль, батю не застал», — подумал Каменюка о Беседе. Они переписывались: сын Алексея Николаевича, Глеб, — чего только не придумает жизнь! — служил врачом в полку Артема Ивановича. Беседа недавно приезжал к ним в гарнизон…

Павел Харитонович достал «досье»:

— Пока не заснули, уточню ваши адреса и телефоны, внуки Суворова…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Боканов подошел к своему купе. Не захотелось будить пассажиров, и Сергей Павлович остановился у окна, вглядываясь в непроницаемую тьму. Вагон сонно покачивало, лампочки светили утомленно.

До города, где теперь расквартировался его гвардейский артполк, менее пяти часов езды. Наконец-то он снова окажется в своей части.

За послевоенные годы были нечастые встречи ветеранов их полка. И каждая из таких встреч приносила свои горечи и свои радости. Боканов то узнавал подробности гибели фронтовых друзей, то вдруг обнаруживал, что жив человек, в мыслях давно похороненный.

В прошлую встречу, в Москву, в гостиницу «Урал», приехала с протезом вместо правой ноги сибирячка Маша-колокольчик, радистка, прозванная так за песни под гитару в окопах.

Появился комбат Мартесян, кому в сентябре сорок второго года, под Сталинградом, давал Боканов рекомендацию в партию.

Ветераны сидели в зальце ресторана, когда открылась дверь из зала большого — там шла свадьба — и на пороге остановились молодожены. Белая фата невесты, казалось, делала еще ярче ее румянец. Жених — парнишка лет двадцати трех, с руками рабочего человека — обратился к ветеранам:

— Дорогие отцы! Спасибо за то, что вы сделали для нас. Если бы не вы — не было бы этой свадьбы.

…В первое десятилетие после окончания войны Сергей Павлович был несколько раз в своем полку. Но потом очень долго не мог выбраться туда.

…Под Сталинградом даже год пятидесятый казался непостижимо далеким, неясным, как цель, уловленная в перевернутый полевой бинокль.

Удивительны прихоти памяти: она способна утратить что-то большое, важное, но десятилетиями удерживает мелкие детали.

В июле сорок второго года от их дивизии выдвинули в район Цимлы передовой отряд, был в нем и Боканов со своим дивизионом. Бой протекал скоротечно, кроваво. Отбросив противника, остатки отряда возвратились в дивизию. Но сейчас, как ни силился Сергей Павлович вспомнить фамилию командира этого отряда, она ускользала.

Видел его худощавое лицо, слышал высокий голос, даже вспомнил, что когда стояли в резерве под Тулой, то на занятиях по тактике в классе покинутой школы командир все катал глиняные шарики по крышке парты.

Семачев? Сенчаков?

А вот случайное память подсунула с готовностью… От Цимлы Боканов возвратился в Потемкинскую, окопал свои орудия на окраине и тихим солнечным утром шел один широкой станичной улицей. Казались странными и эта мирная тишина, и беззаботные мальчишки, пропылившие к реке.

На высоком крыльце дома с синими ставнями стояла озорная молодуха, кричала через дорогу подруге:

— Наша-то Зинка письмо прислала! Она теперь — зенитная батарея!

…Двумя днями позже полк уходил на рассвете из Потемкинской. На ее околице дед с седой бородой, опершись обеими руками о палку, сказал, глядя мудрыми глазами:

— Нехай вам помогут мужество и сила…

И было в облике деда, в его словах что-то исконно русское, древнее. Может быть, и в 1812 году вот такой же дед говорил такие же слова крестьянам, поднявшимся против Наполеона.

…Их полк перебросили к дальним подступам Сталинграда, под Абганерово. Были яростные артиллерийские дуэли, налеты авиации, когда черные кресты, казалось, вдавливали орудия в землю, прорыв фашистских танков в тыл наших огневых позиций, стрельба прямой наводкой. И подвиг Николая Платова…

Юго-западнее хутора Блинникова Николай, спасая отходящую нашу пехоту, принял бой с двадцатью фашистскими танками, десяток подбил и двумя тягачами приволок все четыре своих орудия к Сталинграду. Николай получил звание Героя. Позже он погиб под Харьковом…

Еще тогда — Сергей Павлович даже точно помнил этот день: тридцатое августа, — в огненном аду, Боканов сказал себе в одну из немногих минут затишья: «Если выживу, то после войны всякие житейские мелочи буду отбрасывать, как малозначащие пустяки».

Но прошло совсем немного времени, и уже в суворовском он остро переживал невыдержанность Ковалева, эгоцентризм Пашкова, легкомыслие Братушкина…

Все же ему очень нужны были эти встречи с повзрослевшими воспитанниками. Они снова и снова подтверждали веру в неограниченные возможности улучшения человеческой природы.

Город, куда приехал Боканов, оказался небольшим, не торопился проснуться и тоже был уютно укутан снегом. Вдали виднелись белые шлемы церквушки. Всходило солнце, и крест на куполе слепил глаза расплавленным золотом.

Узнав в комендатуре, где найти командование артполка, Сергей Павлович пошел туннелями из сплетенных заснеженных веток.

Словно вспарывая тишину, упали на землю тугие звуки реактивного самолета.

Дежурный у ворот, проверив документы Боканова, куда-то позвонил и разрешил пройти во двор, объяснил, где командир полка.

Длинными рядами стояли кирпичные строения, залепленные снегом. Боканов миновал спортивный и огневой городки, аккумуляторную, столовую, откуда доносился вкусный запах свежего, хлеба, и открыл дверь в штабной корпус.

Новый для Боканова командир полка подполковник Шатров, с бледным, удлиненным лицом и почти красными бровями, ресницами, познакомившись с гостем, повел его на завтрак.

Немного позже в своем кабинете, увешанном расписаниями командирской подготовки, тренажей с офицерами, Шатров отдал несколько распоряжений и предложил Боканову «осмотреть хозяйство».

Они зашли в артиллерийский класс с макетом полигона и пультом, вызывавшим вспышки разрывов.

— Отрабатываем пристрелку по измеренным отклонениям… — пояснил Шатров. — Так ведь, Матвей Семенович? — обратился он к капитану невысокого роста, следующему за ним, словно тень.

— Так точно, товарищ гвардии подполковник! — подтвердил капитан.

Затем командир полка, не без гордости, показал «уголок сержанта». Здесь едва ощутимо попахивало оружейной смазкой, собрано было все, что необходимо младшему командиру для подготовки к занятиям с солдатами.

В комнате комбата Шатров достал новые огневые планшеты, напоминающие плоские ящики, что-то тихо сказал капитану. Офицер исчез, а командир полка повел Боканова к артиллерийскому парку, похожему на высокий гараж.

Недалеко от этого сооружения стояла зачехленная гаубица. Возле нее напрягся в готовности сержант, застыл, немного сутулясь, тот самый Матвей Семенович, что таинственно исчез несколько минут назад.