Владимир Двоеглазов - Ищу комиссара Страница 22

Закупочная цена нормальной шкурки первого цвета и первой группы серебристости составляет 192 рубля 50 копеек[15].

С тридцатипятипроцентной надбавкой, которую выплачивает Омский холодильник, около 260 рублей.

Закупочная цена первой группы второго цвета без надбавки— 154 руб., третьего цвета— 125 руб. С надбавкой соответственно — 208 и около 170 руб.

Шкурок первого цвета в партии, как правило (по данным за несколько истекших лет), 15–17 процентов; второго цвета — 67–70 процентов. При этом первая группа серебристости составляет обычно 93–95 процентов от всех шкурок…

— Скажите, — перебила его Чистова, — а какого цвета и… какой группы серебристости моя лисица?

Директор, мельком взглянув на вешалку, где рядом с его югославской дубленкой висело пальто следователя, ответил:

— Вы меня извините, Лариса Васильевна, но у вас бурая лиса, то есть самая последняя. У нас таких почти не бывает — так, одна-две за весь забой. К тому же она у вас с большим дефектом… Однако, — он улыбнулся, — это дело поправимое. Найдите меха — и я лично преподнесу вам самую что ни на есть наилучшую!.. Нет-нет, не возражайте. Я понимаю — где нахожусь. Оформим вполне законно, через КБО. Мы премируем шкурками наших лучших звероводов, почему же мы не выделим лисицу следователю, который спас нас от разора! Я и товарищу Шабалину пообещал норковую шапку. Да мне сам министр ничего не скажет!

Ваш министр, может быть, и не скажет, а нам Генеральный прокурор найдет что сказать. Да и милицию их министр по головке не погладит…

— Лариса Васильевна! — развел руками директор. — Впрочем, позвольте — я продолжу…

Далее, со слов директора, картина ущерба вырисовывалась следующим образом.

Учитывая сорт, цвет, степень серебристости, а также процентный состав этих показателей за несколько лет по отчетам Омского холодильника, средняя реализационная цена одной шкурки составила около 140 рублей, а с надбавкой— около 190 рублей.

С базы похищено 157 шкурок. Таким образом, считая по средней реализационной цене, сумму ущерба следует определить около 30 тысяч рублей.

Общий ежегодный выход шкурок лисицы составляет, примерно, 270 тысяч рублей Следовательно, воры похитили более десятой части всей клеточной пушнины. Удельный же вес звероводства составляет треть выхода всей товарной продукции хозяйства.

Вывод напрашивался сам: госпромхозу нанесен значительный ущерб. Но даже и в абсолютном исчислении, как понимала Чистова, кражу следовало квалифицировать как хищение в особо крупных размерах. За совершение этого преступления статья 93-прим УК РСФСР предусматривает наказание в виде лишения свободы сроком до 15 лет, а при отягчающих обстоятельствах может быть назначена высшая мера…

— Мы не нефтяники, не газовики и не лесорубы, — сказал директор. — Для нас двадцать восемь тысяч — это деньги. Мы сейчас много строим, два жилых дома заложили. В следующем году собираемся открывать новую ферму. Поверьте, считаем каждую копейку. Это ведь только так кажется: сдали пушнину — получили триста тысяч… А в этом году себестоимость одной шкурки составила 154 рубля 31 копейку… Да, не удивляйтесь, Лариса Васильевна, именно такие деньги нужно затратить, чтобы получить одну шкурку. Заметьте: если бы Омский холодильник не платил надбавку, мы в этом году остались бы в накладе. И это несмотря на очень высокую закупочную цену!

Директор помолчал.

— И все же, — сказал он, — я должен со всей ответственностью заявить, что… отнюдь не материальный ущерб составляет главное зло этой преступной акции.

— Вы имеете в виду моральную сторону преступления?

— О нет! При чем тут мораль? Каждый знает, что воровать нехорошо, а если вы придаете этому еще какую-то сложность, то мне это безразлично. Я имею в виду нечто гораздо более определенное, а именно: национальную политику нашего государства среди малых народов Севера.

Заметьте: подавляющее большинство наших звероводов, охотников, рабочих госпромхоза — люди местных коренных национальностей. Вдумайтесь: ханты и манси занимаются клеточным звероводством! Каждый день с утра уходят на работу! А вы знаете, как звучит по-хантыйски слово «работать»? Ропитты! Вслушайтесь: это же русское слово! «Я пошел на работу» — ранее эта фраза прозвучала бы для ханты чистой бессмыслицей. Он мог рыбачить, добывать белку, выдалбливать лодку, все что угодно… так сказать, вся жизнь в тяжелейшем труде, но без работы. И вот то, что сегодня ханты может сказать: «Я пошел на работу», — является важнейшим, если не самым важным завоеванием Советской власти на Севере. У нас есть и охотники, и рыбаки в госпромхозе. Мы их всячески поддерживаем. Омский холодильник, кстати, за дикую пушнину платит пятидесятипроцентную надбавку, а не тридцатипятипроцентную, как за клеточную. Но вы знаете, Лариса Васильевна, несмотря на современные орудия труда, технику, на все эти «Спидолы» и прочие удобства, охота — тяжкий труд. А главное — целиком зависит от милостей природы. Не было кедрового ореха в прошлом году — неурожай— в этом году нет белки. А вот клеточное звероводство ни от какой природы не зависит. Только от нас! Это единственная перспективная отрасль в нашем промысловом хозяйстве, если заглянуть даже в обозримое будущее. И вот именно эта отрасль, которую мы собираемся всемерно развивать, пострадала от кражи. С этим мириться нельзя.

Закончив монолог, директор неловко извлек из кармана пиджака носовой платок и, перехватив его в правую руку, утер со лба пот. Лишь теперь Чистова заметила, что левая кисть его руки не разгибается, имея, как говорят невропатологи, вид «когтистой лапы».

— Простите… это у вас с войны?..

— Да, с фронта, — ответил директор. — После ранения. Неврит локтевого нерва… Ну, а насчет сигнализации мы, конечно, крепко виноваты и вину признаем. Это уж наша русская беспечность… головотяпство…

Чистова вздохнула.

— Ну, хорошо, — сказала она. — Давайте теперь закончим формальную часть…

Она быстро заполнила лицевую страницу протокола: фамилия, имя, отчество, год и место рождения, образование и специальность, место работы, должность и т. д., и, наконец, улыбаясь, словно понимая нелепость своего вопроса, спросила:

— Судимы?

И уже начав писать: «Не су…», вдруг услышала:

— Да. Судим.

Чистова удивленно взглянула на директора. Он назвал статью УК, по которой был осужден, но Чистовой эта статья того — военных лет — уголовного кодекса ни о чем не говорила, хотя она наморщила лоб, стараясь припомнить университетский курс по истории советского уголовного права.

Видите ли, — с трудом произнес директор, — это было давно, в конце войны… Я тогда вернулся с фронта по ранению и был назначен заведующим детским домом в Малой Кунде…

5

Редозубов не был посвящен во все тайны розыска. Его посылали то в одно, то в другое место, поручали кого-то найти и опросить, причем опросы, как правило, и отдаленно не касались кражи на пушной базе и вообще каких-либо мехов; чаще всего требовалось лишь установить, где был и что делал такой-то и такой-то в такое-то время, при этом не обязательно имелась в виду та ночь, когда похитили шкурки.

Были задания и посложнее, но и они выглядели случайными и эпизодическими и, конечно, не могли дать общего представления о полной картине розыска.

И все остальные — участковые и инспектора ОУР — тоже куда-то уходили и что-то делали; надолго исчез Костик, время от времени давая о себе знать телефонными звонками; и только Шабалин редко отлучался из своего длинного узкого кабинета, часами анализируя бесчисленные справки о проделанной работе и беседуя с различными людьми. Сюда огромным потоком стекалась информация, полного объема которой Редозубов не мог себе и вообразить, но догадывался, что розыск идет интенсивно и широким фронтом.

Так, вернувшись однажды с задания, он застал у Шабалина инспектора ОБХСС Падерина, комментировавшего список скорняков-любителей и иных граждан, так или иначе причастных (хотя бы и в прошлом) к выделке мехов и изготовлению изделий из них. В другой раз начальник паспортного стола капитан Филатова выкладывала Шабалину свои соображения по поводу жителей поселка, выехавших из района после происшествия на пушной базе госпромхоза.

Сюда же часто наведывалась следователь прокуратуры Чистова, о чем-то подолгу говорила с Шабалиным и, дав какие-то указания, уходила. Именно кабинет Шабалина стал центром и штабом розыска. Порой и Чистова допрашивала свидетелей не у себя в прокуратуре, а здесь, в этом неуютном и темноватом даже днем помещении.

…Возвращаясь как-то в отдел, Редозубов остановился возле книжного магазина и взглянул на часы. Шабалин приказал вернуться не позже пяти; сейчас было лишь начало пятого. Короткий зимний день подходил к концу, в окнах зажигался свет. Редозубов потопал о тротуар, стряхивая с унтов снег, и вошел в магазин.