В тени аллей - Петр Сосновский Страница 23

Нельзя думать и рисовать себе в голове планы возмездия, что если они однажды могут исполниться, и тогда жить и мучатся, кричать в исступлении: ― «Я, я не хотел… я не хотел….». Хотел! Вот оно ― случилось, ― забирай!

Бравый солдат Володя, победитель в войне после гибели друга устал, потерял желание жить. Что-то подобное с ним случалось вовремя войны. Он тогда неожиданно отключился, впав в странную летаргию, двое суток мешком валялся на повозке рядом с минометами. Его будили и не могли добудиться. Сейчас положение было другим: тело двигалось, но не хотел работать мозг, отключился. Пули его не брали, хотя он многих солдат своей части не раз подменял при патрулировании за трофейные сигареты, за пайку спирта или же бутылку самогона. Наверное, тогда солдат Володя решил, уйти из армии ― демобилизоваться. Родной дом только он мог его спасти. Наслаждаться шикарным старинным парком он уже не мог. Кто-то из служащих штаба, видя его апатию к жизни, не удержался и подсказал: «А ты напейся и покажись на глаза высшего начальства». Он так и сделал. Ему тут же влепили десять суток ареста, затем быстро разжаловали до рядового и через какое-то время отправили в запас. Демобилизованный торопливо собрал вещи и уехал на родину.

Мог молодой Володя после всего произошедшего оставаться мужем этой женщины, может даже ни в чем и не виновной? Нет, нет и нет! Не оттого ли он, приехав на родину, ― домой, постарался, насколько это было возможно, обо всем забыть, или же хотя бы на время вычеркнуть горестное событие ― гибель друга, из головы. И у него получилось. На ярмарке, из слов матери она неожиданно попалась ему на глаза. Девушка попыталась спрятаться в парке, не получилось. «Мы начали встречаться. Я, не торопилась. Было желание приглядеться, а уж, затем…., но он настоял. Мне как женщине пришлось смириться».

Мне понятна эта торопливость молодого Володи. Погиб фронтовой друг. Его невозможно было вернуть. Погиб не только из-за него, но косвенно и из-за женщины. Не хотел отец ни дня оставаться зависимым от прошлого, схватив Надежду за руку, торопливо бросился в ЗАГС и тут же зарегистрировал свои отношения, хотя подобно своему брату Марку мог бы жить и без оформления брака. Многие так тогда жили и ничего.

Мой отец не верил бывшей жене и считал ее косвенно виноватой в трагедии, разыгравшейся в парке. Во время приездов в Щурово с Украины этой его самой дочки ― уже взрослой женщины он не был с нею близок и всегда сторонился, однако не препятствовал нам детям с нею общаться.

Мне запомнился один момент, Тоня, пыталась найти свое сходство с отцом, долго наблюдала за ним, а затем сообщила: «У нас глаза похожи». Однако, когда она уехала, не знаю, кто из нас детей, не буду придумывать, сказал: «Так уж и похожи? У нее они темные, а у отца светлые».

За всю свою жизнь отец, видя Тоню, ни разу не заикнулся о том, чтобы побывать во Львове, не испытывал желания, а может попросту боялся прошлого. Ничего хорошего в нем не было.

Я помню, однажды он уговорил меня отправиться домой не по Школьной улице, а через Стрижеевку. Это было вызвано не только тем, что мы тогда купили в большом магазине огромный арбуз. Он еле влез в сетку ― были такие для того, чтобы носить в них продукты. У родителя неожиданно появилось желание успокоить разгоряченное тело прохладой, а еще окунуться в прошлое. Он повесил на руль велосипеда сетку с арбузом. Ехать с таким грузом на нем было невозможно. Мы шли неторопливо в тени больших, что баобабы деревьев и разговаривали. Отец катил велосипед и рассказывал о нашем замечательном парке. Мои мысли тогда были примерно такие: ну, что парк? Он ничем не лучше других парков. Ан, нет, из слов отца я понял, что наш парк особенный, таких парков нигде нет.

«Я многие повидал и, что тебе скажу, ― сказал мне тогда отец, ― не зря вернулся домой. Здесь намного легче дышится. А я, ты знаешь, с войны мучаюсь: у меня слабые бронхи, чуть застыл и захлебываюсь в кашле, а тут недавно врачи диагностировали еще и астму».

Эти слова отца я запомнил. Они и по сей день часто звучать у меня в ушах и мне без них никуда не деться. Они у меня ― до конца. Ну, например, как после ДТП ― однажды я торопился из Москвы в Щурово и попал в передрягу, ― оставшийся в ушах шум.

5

Прошли годы. Дети наши выросли. Дочь, выйдя замуж, родила нам внука Тему и внучку Олесю, сын с женой подарили еще одного внука ― Ванечку. Я, вышел на пенсию и чаще, чем раньше бывал в родительском доме в Щурово, приглядывал за матерью. Ей было далеко за восемьдесят.

Однажды родительница не выдержала и при очередном моем отъезде в Москву с сожалением сказала: «Вот жил бы ты со мной, мне было бы хорошо». Я с ней согласился, однако выполнить ее просьбу не мог: моя супруга Елена продолжала работать. Ей до ухода на заслуженный отдых оставалось лет пять. Все бы ничего. Но тут неожиданно учителям добавили зарплату ― давно бы так, ― и я понял, она сразу работу не бросит, у Елены обязательно найдутся какие-нибудь отговорки, чтобы продолжит «тянуть лямку» и более длительное время. При этом, в отличие от библиотечного дела, работа учителя ей пришлась по душе, иначе, не говорила бы мне: «Ах, как я оставлю свой класс. Я, классный руководитель и должна, во что бы то ни стало, выпустить детей из школы. А вот после…, после, видно будет …».

Елена была вся в свою мать ― трудоголиком. Теща, можно сказать, умерла на работе. Не дай Бог повторения.

Я, в Щурово приезжал рано весной, затем после окончания учебного года приезжала супруга, порой не одна, прихватив с собой внука или