Пётр Лебеденко - Льды уходят в океан Страница 24

— И добавил бы: «Трясусь от страха точка спасите мою заячью душу запятая Закостиневсков», — проговорил Костя. — Будем накладывать латку. По всему шву.

Подошел механик. Его шапка, бушлат, унты, краги из собачьего меха — все было покрыто коркой льда, и, когда механик остановился рядом с машиной, от которой исходило тепло, под ним сразу же образовалась лужа.

— Спасибо, что пришли, братцы, — сказал он. — Надежда только на вас…

Между тем Смайдов снова насел на помощника капитана:

— Я повторяю: двое наших отстали. К капитану идти, что ли, с этим?

— Какого дьявола — к капитану?! — Помощник тоже порядком издергался, он совсем не мог говорить спокойно. — Капитан лежит с температурой тридцать девять. Вам ясно? Надо же умудриться — потерять людей в такую погоду!

— Не кричите! — резко оборвал его Смайдов. — Если не хотите помочь, я попрошу команду.

— Боцман! — закричал помощник, не слушая Смайдова. — Люди готовы? Готовы или нет, я спрашиваю? — Он вдруг обнял Смайдова за плечи, проговорил тихо, дружелюбно: — Прости, парторг… Голова кругом идет…

Третьи сутки на ногах. На поиски пойдет шесть человек. Я уже распорядился. Хорошо, если бы из твоих ктонибудь тоже. Хотя примерно сориентировать морячков.

— Пойду я, — сказал Петр Константинович. — И еще кто-нибудь.

В это время двое мотористов, Костя, Думин и Баклан уже подтягивали к борту узкие листы стали, а Марк и Андреич налаживали сварочный аппарат. Через минуту Костя зажег первую дугу, и сразу же вспыхнули голубые огни на электродах Марка и Думина. Помощник капитана улыбнулся:

— С такими не пропадем. Спасибо тебе, парторг.

Смайдов подошел к Марку, тронул его за плечо:

— Пойдем?

Марк снял защитную маску, сказал Байкину:

— Костя…

— Иди, Марк, — не глядя на Талалина, кивнул Костя. — Мы уж как-нибудь сами.

Он опять зажег дугу, но тут же отложил держатель в сторону, полез в карман и извлек оттуда фляжку.

— Возьми. Найдете — дашь им по паре глотков. Желаю вам удачи…

ГЛАВА VI

Когда Ваненга пел, казалось, что поет сама тундра. Мчатся по твердому насту олешки, воет пурга, хитрый песец караулит лемминга, по запорошенному следу ненец спешит к кулемке…

Ваненга пел с закрытыми глазами — иначе он не мог. Иначе он ничего не видел, а о том, чего человек тундры не видит, он не поет. Никогда. Песня ненца бесхитростна, как его жизнь. В ней может звучать и радость, может тягуче, как гнус, стонать горе, в песне ненца может быть все, кроме фальши. Потому что тундра — суровый край, в тундре и человек, и его песня должны быть честны…

Ваненга сидел на чугунной пушке причала лицом к реке, ледяной ветер бил ему в грудь, едкий куржак больно сек по щекам, а он пел. Глаза его были закрыты — он видел тундру.

«Ой-е, как давно не глотал я твой воздух, тундра! — пел Ваненга. — Сто раз, поди, длинная ночь опускалась на горы Бырранга с того дня, как ушел я от тебя, тундра.

Зачем я ушел, однако? Ветер знает об этом, пурга знает, олешки знают, потому что все я им говорил, олешкам. И еще Райтынэ знает, а больше никто. Может, однако, Саня Кердыш знает немножко, друг он мне, хороший человек Саня Кердыш… Матери сказал: „Надоела тундра. Надоела пурга. Надоели олешки…“ Неправду сказал. Нехорошо…»

Степан открыл глаза. Тундра исчезла. По застывшей реке бежала густая поземка. Невдалеке от причала поднимался залом. А ближе к тому берегу высилась стамуха — ледяная гора на мели. Будто айсберг в океане.

Мимо стамухи пронесся буер с двумя парусами: один — белый, другой — красный. Это Саня Кердыш. С утра на реке. И будет гонять до вечера. Каждый выходной уходит Саня на реку и всегда зовет Степана: «Пойдем. На буере — словно на быстрой яхте, дух захватывает!» Чудак Саня. Попробовал бы на нартах в тундре — вот там захватывает! В тундре-то!..

И опять поет Ваненга о том, что в его сердце. Чего не может забыть. Да и как забудешь такое, однако?..

Была у него девушка Райтынэ. Самая красивая девушка во всей тундре. Самая красивая девушка на свете… Ух, как любили друг друга! И обещали друг другу: будем жениться. Чтоб всегда вместе! Всю жизнь…

А потом приехал Вынукан. Молодой зоотехник из Архангельска. Ничего не скажешь — тоже красивый парень. Ученый. Говорит, в Москве был, космонавта Титова совсем близко видел. И еще говорит: маленько поработаю, потом — в институт. Или в академию. Стану большим доктором — вот как.

Ну, это ничего. В тундре ученых ненцев теперь немало, однако. Не удивишь. А Вынукан еще и стихи пишет. В архангельской газете, рассказывал, печатался. Хорошие стихи. Про тундру так говорит:

Раскинулась тундра широко,Пурга лишь бушует вдали,А горы Бырранга высоки,Как глянешь, так сердце болит…

Здорово, однако! Когда читал, Райтынэ даже розовой стала от удовольствия. И глаз с Вынукана не сводила. И все люди глаз с Вынукана не сводили. Кто-то, правда, сказал: «По радио похожее передавали. Про море…»

Зашипели на того человека: «То про море, а Вынукан про тундру, про горы Бырранга. Такого не передавали!» Райтынэ тоже кричала: «Такого не передавали!»

В тот вечер она надела самые красивые тобоки,[2] самое красивое платье. Даже перчатки на руки надела — тонкие, блестящие, таких в тундре не носят. И духами хорошими надушилась так — голова кружится…

Когда начали танцевать, Вынукан подошел к Райтынэ, спросил:

— Можно тебя пригласить?

Вместо Райтынэ ответил он, Степан:

— Нельзя пригласить.

— Почему нельзя? — спросил Вынукан.

Если бы Вынукан обиделся или разозлился, лучше было бы. А он улыбнулся. Как дурной. И все время смотрел не на Степана, а на Райтынэ. Будто Степана тут вовсе и не было.

— Нельзя пригласить, я сказал, — повторил Степан.

Вынукан засмеялся.

— В городе культурные люди так не делают. В городе обязательно говорят: «Пожалуйста».

— Если тебе больше нравится в городе — пожалуйста, возвращайся туда, — зло сказал Степан. — Тут и без тебя обойдутся. Идем отсюда, Райтынэ.

Но она не захотела уйти. Сказала:

— Мне здесь хорошо..

Степан ушел. А Райтынэ весь вечер танцевала с Вынуканом. И на другой вечер она танцевала с ним, и еще, и еще. А через два месяца совсем просто сказала Степану:

— Я люблю Вынукана. И он меня любит. Он хороший. Шибко хороший. Он пишет про меня стихи. Умные стихи. Хочешь, я почитаю?

— Не хочу, — ответил тогда Степан. — Стихи — тебе, ты и слушай. А мне не надо.

С тех пор Райтынэ будто прилипла к Вынукану. И сразу опустела тундра. Не так быстро стали бегать олешки. Не так красиво пела теперь пурга. Все стало не так. Раньше даже длинные ночи не пугали Ваненгу: плохо разве долго-долго сидеть рядом с Райтынэ и обо всем говорить? Неплохо, однако. А теперь длинная ночь — как тоска на сердце. Что делать? Выйдет Степан Ваненга из дому, пойдет подальше в тундру, остановится, слушает.

Воет ветер, воют голодные волки. Больше ничего нету. У-уй, тоска какая!.. Бежать хочется. От тундры бежать, от тоски, от себя. Матери так и сказал:

— Надоели олешки. Надоела тундра. Надоела пурга. Поеду в город.

И уехал.

Буер с белым и красным парусами снова промчался мимо стамухи, чуть не зацепив за край ледяной горы. Кердыша не было видно: поземка закрывала сани и человека, с берега казалось, что по воздуху летят одни паруса.

— Красиво! — сказал Ваненга. — Шибко красиво!..

Потом паруса закружились вокруг стамухи — вираж за виражом, один круче другого. Степан улыбнулся: упорный Саня! Другому, поди, надоело бы голову свою тренировать, а ему не надоедает. Дома крутит, в спортзале крутит, на буере крутит. Каждый день. «Сказал, что моряком буду — значит, буду!» — говорит Саня. Вот и крутит.

Степан опять начал тихонько напевать. И в это время услыхал:

— Поешь, Степан? — Кто-то положил руку на его плечо и переспросил: — Поешь про тундру?

Степан оглянулся. Сзади стояла Марина Санина, буфетчица из ресторана. Степан ее знал, ее многие знали в порту. Известно было Степану и то, что Марина часто бывает с Бесединым.

Разное говорили о ней. Одни — хорошее, другие — плохое. Сам Степан ничего не мог сказать. Откуда ему знать, как и чем живет она? Слышал Ваненга такую русскую поговорку: «Скажи мне, кто друг твой, и я скажу, кто ты». Умная поговорка. Однако Степан не совсем понимал: разве друзья обязательно должны быть оба плохими? Райтынэ была его другом. Хорошим другом. Она сделала очень плохо — забыла дружбу. А вот он этого не сделал бы. Значит, он не такой, как Райтынэ. И Марина Санина, может быть, не такая, как Беседин…