Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли Страница 25

Груздев угрюмо кивнул: сам, дескать, знаю, но разве запретишь сердцу тосковать и тревожиться.

Они подошли к новой вышке. Щелгунов, особенно крупный в полушубке с поднятым воротником и в сибирских меховых унтах, подвязанных к поясу ремешками, услышав требование Яруллы, сказал Самедову:

— Правильно ставит Низамов вопрос о повышении своей квалификации. Ты, Джабар, не скупись на передачу опыта — обучай народ. Кадры нам потребуются, только вы, ударники, не приударьте опять за… соленой водицей.

Самедов передернулся как ужаленный, но возразил с необычной для него сдержанностью:

— Ежели вы ничего другого нам здесь не приготовили, зачем ставить буровую?

— Я не думал, что ты такой обидчивый!

Когда Щелгунов уехал, Джабар сказал Семену Тризне, иронически кивнув на Яруллу:

— Куда торопится со своей квалификацией? Парень молодой, а бурить здесь можно хоть до морковкина разговенья.

Ярулла не принял шуточку Самедова.

— Давай без смешков. Я не парень, у меня семья. Скоро еще один ребенок родится…

Самедов захохотал.

— Одного только-только успели родить, а он уже второго ждет! Вы с Щелгуновым можете соревнование объявить.

— На то семейная жизнь. Это тебе все равно, в чьем дворе твои дети. Да! А я хочу жить серьезно, без баловства, чтобы детей вырастить грамотных, и сам тоже грамоте научился бы. В партию хочу вступить, а к этому подготовиться, понимаешь, надо.

— Тебя только там и не хватало! Как ты раньше оплошал? Тогда бы никаких загибов не произошло: ни правых, ни левых.

Ярулла потемнел от злости.

— Чего треплешься? Я не погляжу, что ты мастер!

— Правильно, Низамов! Нельзя шутить над самым дорогим для советских людей, — сказал Сенька Тризна, предотвратив ссору, а то, пожалуй, и драку.

В первый раз он видел Яруллу в такой ярости, но его и самого покоробила издевка Джабара Самедова, вызванная явно безотчетной раздражительностью.

— Как ты думаешь, разве я не гожусь в партию? — набросился на Сеньку Ярулла, обрадованный его сочувствием.

— Отчего не годишься? Ты человек честный, работящий. Только, если всерьез задумал, надо подготовиться и политически. Газеты читать. Историю партии изучить, а для этого в кружке заниматься.

— Когда ему кружки посещать! — Самедов пренебрежительно фыркнул. — Ишь, великую задачу поставил перед собой: дюжину младенцев произвести! И нечего меня тут одергивать, это разговор совсем не политический, — дружелюбно-насмешливо добавил мастер, заметив и нетерпеливое движение Сеньки-начальника, и то, как посинело от холода его лицо. — Тоже мне пирог с горчицей! Хоть бы полушубок завел такой, как у Щелгунова, а то бегаешь в пальтишке, ветром подбитом.

Ярулла действительно стал крепко задумываться о вступлении в партию, но сначала ему хотелось показать себя с лучшей стороны в бригаде. С некоторых пор он все с большим беспокойством начал осознавать свою отсталость. Толчком к этому послужило то, что Зарифа успела опередить его: «Вот научилась трактор водить, в комсомол вступила. Ее-то приняли!»

«Потому что я сознательная», — отрезала она недавно в ответ на осторожный вопрос Яруллы.

«А я, выходит, несознательный? Да? — казнился Ярулла. — В комсомол уже опоздал. В партию — самая пора, но подготовка слабая».

Новая вышка была поставлена далеко от поселка, и поездки на вахту сделали жизнь буровиков еще сложнее и труднее. То на розвальнях, запряженных парой лошадей, то на тракторных санях приходится добираться к месту работы и обратно, а завьюжит, так несколько суток проведешь на буровой точке.

Кругом лес да белые поля. Кое-где в сумерках маячат, как волчьи глаза, деревенские огоньки. Не очень веселые картины, но на буровой торжественный момент: начинается «нолевка». Квадрат с навернутым долотом нацеливается на стол ротора, входит в «пасть» и опускается под вышку. Рабочие намертво зажимают его двумя половинами тяжелой «челюсти», загоняют стальные клинья. Все готово, и Ярулла торопится спрыгнуть с подмостков, чтобы увидеть долото, опущенное на забой.

Пенистый бурун метра в полтора вышиной вскипел перед глазами — и нет долота: вгрызлось в землю, за ним, вращаемый ротором, вошел квадрат, а бурлящий раствор, извергаясь обратно, хлынул потоком по канаве в отстойник — амбар. Один момент, подобный взрыву, — и Ярулла, довольный увиденным, спешит к своему рабочему месту. Джабар Самедов на этот раз молча косит на него понимающим взглядом: первая «нолевка» в жизни буровика — событие не малое.

В самый разгар работы на новой скважине Самедов решил выполнить просьбу Низамова, так горячо поддержанную Щелгуновым:

— Ищи заместителя — верхового на «полати», — хочу испытать твою сноровку в бурении.

Повторять не потребовалось. Ярулла обошел все ближние деревни, выбирая себе стоящую замену, и вскоре привел белоголового, похожего с затылка на седого старика Илью Климова, который, несмотря на свои двадцать лет, тоже был женат и уже имел сына.

— Грамотный? — Самедов окинул критическим взглядом юношески чистое лицо и корявые от работы руки Ильи.

— Два класса окончил.

— Что так мало? Теперь молодым учиться легко.

— Книжки не люблю читать. Как погляжу на буквы, сразу в сон кидает. Трех страниц сроду не одолел.

Лицо Климова, украшенное густыми, белыми, как у поросенка, ресницами и лохматыми, будто напудренными, бровями, при одном воспоминании о книгах сделалось скучным. Оживился он лишь тогда, когда, отведя Яруллу в сторону, посулил ему за протекцию:

— Четверть самогону тебе доставлю.

— Я не пью. И вообще, понимаешь, нехорошо взятки брать.

— Да это не взятки. Просто из уважения…

— Уважение — пожалуйста! А самогон, если есть, принеси Самедову. Мастер наш пить здоровый. Только не четверть, хватит с него бутылки. Пьяный он еще больше ругается.

— Моя мать заткнула бы рот любому. Придет с поля и как начнет, начнет: и голову оторву, и ноги отрублю, а побьет — полотенцем. Что он мне сделает, твой мастер? В зубы ведь не даст?

— Как можно — в зубы? Теперь не старый режим!

Два дня провели они вместе на вахте. Новичок оказался таким смелым и понятливым, что Ярулла усомнился в его нежелании учиться в школе.

«Может, за баловство какое исключили, а признаться стесняется», — подумал он, с чувством симпатии присматриваясь к новому верховому.

Климов еще тем стал мил его сердцу, что был первым человеком, которому Ярулла не только оказал содействие, но и передавал свой опыт, а затем трудовую вахту.

И вот наконец Джабар позволил Низамову вплотную заняться изучением обязанностей бурильщика.

— Не всякому можно такое дело доверить, но характер у тебя упорный, силенка и смекалка есть, — с важностью сказал он, тоже входя в роль учителя. — Покуда освоишься, буду помогать.

Навсегда запомнил Ярулла тот день, когда впервые встал у лебедки, а Самедов, еще раз показав, как пользоваться рычагами пульта, передал ему из рук в руки тормоз. От волнения ученика залихорадило: лицо его запылало густым румянцем, влажные карие глаза заблестели, словно фонарики.

— Эк ухватился! Ну гляди у меня, лупоглазый! — Джабар не смог-таки удержаться: двинул Низамова кулаком в плечо. — Не жми на забой всем весом инструмента! Ровнее нагрузку давай, без рывков.

Постоял рядом, пока сердце Яруллы не стало биться спокойнее, и отошел, но до конца смены не уходил с буровой: при каждой заминке засаленная его варежка ложилась на тормоз возле рукавицы начинающего бурильщика. Когда возникла угроза прихвата бурильных труб и долота на забое, он крикнул, перебивая грохот ротора:

— Айда пожри маленько! Иди уж — все твое впереди!

Но Ярулле было не до еды: уступив место у лебедки Джабару, он, не отходя, жадно следил за его движениями. Мастер — одна рука на рычаге пульта, вторая то опускает, то поднимает тормоз — умело проводил инструмент через встретившуюся опасную зону обвалистых глин, подавая команду пронзительным свистом. Собранным, чутко-подвижным, богатырски сильным казался он в это время, всемогущим.

— Ну, становись! — снисходительно разрешил он Ярулле, когда долото снова начало яростно грызть породу на забое.

Опасность миновала, но сколько еще коварных неожиданностей подстерегало бурильщика у пульта управления!

«Значит, он только с виду шалый грубиян: ведь умеет, если надо, подбодрить человека!» — с благодарностью думал Ярулла о своем мастере.

Гудит зимний ветер, обдавая вышку шуршащими снежными вихрями. Точно чайки, мелькают в метельной мгле голуби, поселившиеся на крон-блочной площадке, а буровая похожа на корабль, разрезающий седые волны безбрежного моря. Ярулла стоит возле лебедки, совершенно поглощенный доверенным ему делом; трудно на вахте в такую морозную непогодь, но греет, бодрит его мысль, что он достиг своей цели.