Татьяна Назарова - Первые шаги Страница 25

Матвей неожиданно помрачнел: в беседе он и забыл главную беду.

— Ой, мужики! — с отчаянием произнес он. — Ведь живодер-то наш Мурашев-то к будущему воскресенью за долг коняку у меня заберет. Должен я ему двадцать рублей, а где взять-то? За хлеб такую цену кладет, что весь ссыплешь — не хватит. Не компаньён я вам…

Мужики вскочили. Послышались ругательства в адрес лавочника. Поминали и других. Мало кому не пришлось солоно хлебнуть от кого-нибудь из родионовских воротил. Матвей должен был Мурашеву второй год. Прошлое лето на него батрачил, а подсчитал хозяин — и опять Фомин должником остался. Думал нынче расплатиться, а тут уродило всего сам-пят. Хватит только до весны, коль семена отсыпать. «Если тебе Никита Онуфрич милей, так мне должок-то верни», — сказал ему Мурашев весной и лишь после униженных просьб отложил расплату на осень, до урожая. Ходил Матвей к Дубняку с бедой, но тот наотрез отказал.

— Вот что, мужики, — предложил Федор, — давайте уж помогать друг другу по-рабочему. Десятка у меня найдется, отдашь, когда будет, а в остальном, Родион Андреевич и Анисим Сидорович, вам помочь надо. Вместе работать будете. Коня отдавать нельзя.

Карпов сходил в избу и вынес десятку. Родион и Анисим дали по пятерке.

Матвей повеселел.

— Век не забуду, — промолвил он признательно. — А этому сукину сыну завтра при старосте кину, пусть подавится. Не мог пождать…

Будущие супряжники пошли вместе, начали расходиться и другие. Парамон побрел один. Ему и понравилось все слышанное, и чего-то он боялся. Уж больно плохо говорили про самых уважаемых людей. Чегой-то они так? Дойдя до Мурашева, он свернул в его дом. Петр Андреевич все объяснит. Ведь с Палычем-то сидел впервые, как-то боязно спрашивать.

Федор пригласил к себе Кирилла:

— Книжку новую достал я, как урожай повысить. Давай-ка почитаем вместе.

Парень обрадовался. Может, Аксюта дома, вместе читать будут.

Когда вошли в избу и Кирилл поздоровался, Прасковья, ответив сквозь зубы, полезла на печь. Не нравилось ей, что этого голоштанного муж домой водил. Дочь невеста, разговоры пойдут…

Аксюта вышла на голос и приветливо поздоровалась с парнем. На вечерках возле нее ребята вились роем, но она держала себя неприступно: знала, что красива, и гордилась своей красотой. Лишь с Павлом Мурашевым говорила ласковее, чем с другими, помня слова отца, да с Кириллом обращалась дружески просто.

То, что Николай Горов сразу же после отказа Прасковьи сватам, женился на Полинке, тяжело ранило гордость девушки. «Ведь столько раз говорил, что любит…» Она не хотела больше слышать о любви. Но молчаливая преданность Кирюшки Аксюте нравилась, будто залечивала ее горе, и ей было приятно ласковым словом ободрить его. Помогали их дружбе и совместные чтения, разговоры с отцом — ведь Кирилл всю зиму ежевечерне ходил к ним. Палыч учил парня грамоте и подготовлял себе в помощники по революционной работе. «Кирюша умный, умнее других ребят», — нередко думала Аксюта после ухода Кирилла.

Павел Мурашев, проводив Аксюту, зашел домой только переодеться по-праздничному да закусить и сразу же отправился на вечерку. Он надеялся там встретить девушку и обо всем договориться. До каких пор будет ходить холостым? Все одногодки поженились, и Аксюта невеста в самом соку.

Вечерки по-прежнему шли в избе Железновых. Федор посоветовал Кириллу не отказывать гостям: с молодежью надо дружить.

Увидев, что Аксюты Карповой нет, Павел сразу потерял интерес к вечерке, а когда, пробыв часа два, убедился, что и Кирюшка не придет, то обеспокоился.

Конечно, этот голодранец ему не соперник, но Аксюта девка нравная, он не раз уже замечал, как она ласково разговаривала с Железновым. Вдруг да что случится?..

Несмотря на свое презрение к Кирюшке-свинопасу, Павел видел, что тот красив, «не хуже меня». Но Павел относился к себе с явным пристрастием. Ему, малорослому, с узкими маслеными глазками, далеко было до Кирилла, высокого, кареглазого, чернобрового, ловкого парня.

Повертевшись у Железновых, Павел решил сходить к Карповым: можно посмотреть в окно и узнать, дома ли Аксюта. Зайти неловко — отцы не дружат.

Когда через стекло он увидел за столом Федора, Кирюшку и Аксюту, вместе склонившихся над книгой, у него от ревности голова закружилась. Павел помчался домой с намерением требовать — немедленно посылать сватов к Карповым.

В горнице он увидел отца, брата Акима и Парамона Кошкина. «Этот еще чего таскается?» — с досадой подумал Павел и ушел в свою комнату. Когда, одетый по-домашнему, он вернулся, Парамон уже собирался уходить.

— Такова справедливость людская, Парамон Филимонович, — говорил горестно отец. — Только потому и делаешь людям добро, что надеешься на воздаяние от всевышнего, — и Петр Андреевич глянул смиренно на иконы. — Тебе спаси Христос, что потрудился, зашел ко мне да рассказал, как поносят меня те, коих я другами считал. Ha-ко тебе за труды, — протянул он целковый. — Только Лизаветушке не говори, откуда взял. Больно уж она у тебя говорлива да по соседям ходить любит.

Парамон, зажав в руках рублевку, глядел растерянно на хозяина.

— Да за что ж ты награждаешь-то меня, Петр Андреевич? — дрожащим голосом спросил он.

— Возлюбил я тебя за смирение твое. Ведь и господь смиренных благословлял, а гордых проклял. Коль по-прежнему будешь другом моим, весной вспашем тебе клин твой пораньше, будешь с хлебом. Не забывай токмо, ходи к ним да слушай хорошенько. Заблудшие люди, а и их я люблю во Христе: может, и вернем их ко господу с тобой. И на земле и на небе труд твой зачтется, Филимоныч!

— Из твоей воли не выйду, Петр Андреевич! Умом-то меня создатель не наградил, так ты направишь, — сказал Кошкин, прощаясь с хозяевами.

После ухода гостя Мурашев сразу сменил тон. Присаживаясь у стола, он с веселой усмешкой обратился к младшему сыну:

— Слышь, Павло! Пожалуй, можно к весне тебя в городе купцом приписать. Подсчитали мы с Акимом — за зиму еще что прикопим да невесту тебе с капиталом подыщем…

— Мне невесту нечего искать, здесь нашел. С ней и в город не стыдно ехать: и красива и грамотна, — возразил Павел отцу.

— Уж не Аксютка ли Карпова? — с ехидцей спросил отец.

— Угадал! — решительно ответил Павел.

О все возрастающей ненависти отца к Федору Карпову он знал, но считал, что это стариковская блажь. Если Карпов советует не занимать у них в долг да беднякам пахать сообща, беды в том нет. Палыч по-умному рассуждает: долги — всегда петля. Да и на что им должники, коли они скоро в город переедут, а батраков на их век хватит!

— И из ума выкинь! — строго приказал отец. — Что красива, то верно, да не с нашим капиталом голую брать. Окромя того, отец ее враг нам, про то не забывай…

— Аксюта сама капитал. Дела в городе вести — надо к себе приглашать кого следует. Одеть ее получше — картина! Как людей примать, у богатейших купцов обучена, а уж запоет — всяк голову потеряет, — будто не слыша отца, продолжал Павел. — Нам такую для дел нужно. Что денег за ней не будет — лучше слушаться мужа станет…

Глаза отца загорелись зловещим огнем. Аким, взглянув на него, перебил брата и заговорил поучающим тоном:

— Капитал — дело наживное, но родниться с Карповым и по-моему не след…

— А что вам Карпов сделал? — запальчиво закричал Павел. — Что нам не кланяется да в долг не просит?..

— Колодника в тести хочешь взять? — строго остановил его отец. — Помяни мое слово, тюрьмы ему не миновать. Бунтарь он, против законного порядка идет. Не будь у Аксюты такого отца, я, пожалуй бы, с тобой согласился. Дай срок, с поличным поймаю…

Павел смутился. «А что, как отец прав?» Но перед его взором встала Аксюта, и все внутри закипело.

— Люблю я ее больно! — глухо простонал он. — Нет мне без нее жизни! Не будешь ты копать яму — не попадет Федор в тюрьму. Оставь его ради меня…

— Ты бы послушал… — начал Аким, но отец осадил его взглядом.

Обычно Мурашев от Акима и Павла ничего не скрывал, считая их умнее среднего, Демьяна, но сейчас решил, что Павлу про Парамонов доклад знать не следует. Несколько минут Петр Андреевич пытливо смотрел в побледневшее лицо сына.

— И чего мне ему яму копать? Дорогу, что ли, мне Палыч перешел? — наконец заговорил он. — Да коли хочешь, я сам люблю его за ум и рад буду, коль люди пустое болтают, — голос его зазвучал мягко. — Ин пождем с годок. Аксюта твоя хуже не станет. Ведет она себя с женихами строго. Устроим лавку в городе, дом для вас купим. Тогда женишься на ней и увезешь от отца. Я твоему счастью поперек дороги не стану…

Сыновья глядели на него широко раскрытыми глазами. Аким свел густые брови, стараясь угадать, что кроется за этой уступчивостью. У Павла вдруг заблестели глаза; сорвавшись со стула, он упал отцу в ноги.

— Спаси Христос! Век не забуду твоей ласки! — бормотал он.