Снегов Александрович - Творцы Страница 25

— Нет, — сказал Иоффе. — Не будет ваших объяснений. Наоборот, я попрошу вас уйти. Пойдите в кино или музей. Сегодня погода хорошая, дождь, правда, но можно погулять. И раньше, чем комиссия не удалится, не появляйтесь. Хоть в командировку поезжайте!

— Всех работников освободить? — удивился Курчатов.

— Работники пусть работают. Кто пилит, кто подгоняет детальку, кто налаживает прибор… Каждому видно — занятие конкретное, придраться нельзя. Удаляются руководители лабораторий.

Алиханов вскипел. Руководителям доверяют меньше, чем техникам и лаборантам! Их, видимо, считают менее компетентными, только так можно объяснить подобное неуважение.

Иоффе спокойно возразил:

— Совсем наоборот. Боюсь того, что вы больше всех компетентны в ваших лабораториях. Боюсь вашей увлеченности. Начнут расспрашивать, вы загоритесь… Комиссия перепугается — столько огня! И где — в темах чистой науки, самой чистейшей, самой абстрактной! Вон куда академик направляет своих талантливых ученых… Нет уж, погуляйте! От греха подальше.

Минут через десять трое физиков вышли за ворота института. Арцимович с гримасой посмотрел вверх. С неба сыпался мелкий дождь. Собакам лучше, чем физикам: хороший хозяин в такую погоду и пса не выгонит! Алиханов уныло глядел под ноги. Курчатов прислушивался, как звучно шлепают калоши по лужам. Арцимович безнадежно сказал:

— В ресторан, что ли? Сто лет не был в ресторане!

— А что? Идея! — подхватил Курчатов. — Посидим, поговорим. Я захватил «Физикл ревью» и «Нейчур». Бор интереснейшую статью опубликовал насчет составного ядра — читали?

— Читали, — ответил Алиханов. — Поговорить есть о чем. А куда? В «Европейскую», «Асторию», «Вену»? Далековато, дороговато, шумновато. Там такие джазы!

— Пойдемте в «Белые ночи», — предложил Курчатов. — Неплохой ресторанчик на площади Льва Толстого. Я туда часто захожу, когда возвращаюсь из Радиевого. Уютно, пиво — всегда, оркестр — только вечером. Идеальное местечко для разговора!

11

Френкель пришел на семинар для студентов и аспирантов Политехнического института и Физтеха. Поправив очки, он оглядел аудиторию. Все были на местах, никто не опоздал, кроме него самого. Впрочем, он опаздывал всегда, к этому привыкли. Уловили даже закономерность в его опозданиях — на лекции он опаздывал минут на десять, на заседания — уже на двадцать, а на семинары — минут на шесть максимально. Семинары он любил.

— Вы помните, о чем мы беседовали в прошлый раз? — спросил он, раскладывая листочки с записями. — Кто хочет дополнительно высказаться?

Тему прошлого семинара нельзя было забыть. Она не только будоражила ум, но и хватала за душу. Бор выступил с новой моделью атомного ядра, отлично объясняющей ядерные реакции. Он доказывал, что при бомбардировке ядра посторонними частицами те вторгаются внутрь, образуя пересыщенное энергией новое, составное ядро. В ядре как в капле, стянутой силами поверхностного натяжения, толкаются протоны и нейтроны. Ворвавшаяся извне частица отдает свою энергию старым — образуется перевозбужденная неустойчивая система. Одна из частиц набирает такую избыточную энергию, что преодолевает потенциальный барьер и выбрасывается наружу, оставляя после себя ядро устойчивое. А что выбросится — протон, нейтрон или альфа-частица — будет зависеть от номера атомного ядра, от его массы, от степени возбуждения.

На прошлом семинаре аспирант Френкеля Аркадий Мигдал доказал, что у Бора в вычислениях неточность. Все разошлись, недоумевая: теория вроде бы правильная, очень наглядная, а содержит в себе ошибку.

Новые соображения появились у дипломанта Померанчука. Он пошел к доске, поправляя сползающие очки. Они у него сползали с носа, даже когда он сидел спокойно за столом. А начиная говорить, он волновался, от этого они совсем переставали держаться на носу, левая рука ежеминутно поднимала их, укрепляя поближе к глазам. Расхаживая перед доской, он быстро покрывал ее формулами. Проделанное им дома вычисление доказывало, что у Бора была не одна, а две неточности и вторая нейтрализовала первую. Аудитория радостно зашумела, все возбужденно задвигались. Великолепная теория составного ядра была спасена.

— Поговорим теперь о моем дополнении к этой теории, — сказал Френкель, убедившись, что Померанчук не ошибся.

Френкель, независимо от Бора, пришел к тем же мыслям, но в отличие от него старался объяснить ядерные явления с помощью законов статистики, а не механики. Если частицы в ядре хаотично толкаются, то каждая имеет собственную энергию движения. Энергия молекул тела определяет его температуру. Можно сказать, что каждое ядро имеет свою температуру. Если температура ядра высока, частицы испаряются с его поверхности, а само ядро охлаждается — так, привычными терминами, можно объяснить радиоактивность.

Он говорил, расхаживая перед столиком. Впереди сидели слушатели постарше, аспиранты и дипломанты, позади студенты. Аспирант Мигдал, опустив скульптурно четкое, хмурое лицо, что-то чертил на бумаге — вычислял или рисовал. Неподалеку примостился Померанчук, курчавый, широколобый, близорукий, он, слушая, размышлял — за стеклами очков виднелись углубленные в себя глаза, такие сосредоточенные, что они казались рассеянными. А за ними компактной группкой сидели студенты, на них Френкель посматривал с особым удовольствием. Они слушали самозабвенно. У Юры Флерова раскраснелись щеки, горели глаза; другой Юра, Лазуркин, раскрыл рот да так и забыл его захлопнуть; румяный, плотный Витя Давиденко и стройный Игорь Панасюк, сидевшие рядом, так согласно вертели головы за лектором, словно стали одним двухголовым телом; Костя Петржак что-то рассеянно рисовал на листке блокнота, он всегда рисовал — и чем сосредоточенней слушал, тем быстрей; Миша Певзнер подпирал рукой темноволосую голову; позади него сидели Толя Регель и Сережа Никитин.

Френкель вспомнил, как одна студентка, заглянув в открытую дверь, громко сказала подруге: «Гениальные мальчики в полном сборе». — «Точно, все наши гении», — подтвердила вторая.

Френкель не был уверен, станут ли эти парни гениями, но что физики из них выйдут хорошие, не сомневался. Из всех семинаров, какие он вел, этот был самым сильным. Слушатели, рассаживаясь по местам, смеялись, Шутили, толкались, перебивали друг друга — в общем, нормальные студенты и аспиранты, — но сразу замирали, чуть он начинал говорить. Слова «нейтрон», «позитрон», «нейтрино» волновали их, у всех загорались глаза. Это были романтики науки, каждый термин звучал в их ушах загадочно и захватывающе, они как бы пьянели от новых фактов и новых мыслей — интеллектуальным опьянением, равнозначным вдохновению. Френкель сам загорался, когда поглядывал на них. Увлекательно читать лекции увлеченным!

— Юра, ведь сегодня ваш доклад, — сказал Френкель Флерову. — Электрический потенциал солнца, так? Ну, что вы открыли на солнце?

Флеров, пока шел к доске, бледнел, краснел, снова бледнел. Голос его дрожал. Он делал первый доклад в своей жизни и заранее предупредил об этом руководителя, семинара. Френкель ободряюще ему улыбнулся. Кое-как справившись с волнением, студент стал развивать тему. Для первого доклада в жизни он говорил неплохо. Френкель, однако, отметил, что Флеров не достал печатных материалов по теме. Зато с формулой Ричардсона, связывающей температуру металла с потоком вылетающих из него электронов, он обращался более чем свободно. С ее помощью он самостоятельно вычислил потенциал солнца, при котором наступает равновесие между исторгаемыми и возвращаемыми электронами. Френкель изумленно качал головой — такие получались величины.

— Слушайте, Юра, и при вашей дьявольской фантазии вы хотите стать теоретиком? Вас же любое вычисление уведет в безбрежность! Маяковский говорил — наступить на горло собственной песни! Вычисления вроде песни, их тоже надо временами хватать за горло.

Закончив семинарские занятия, Френкель сделал знак, чтобы Флеров задержался.

— Нет, Юра, серьезно. Фантазия — великолепная штука, но и ее нужно ограничивать. Я вам советую стать экспериментатором. Приборы, трансформаторы, выпрямители… Все это, знаете, держит фантазию в рамках. А в теории вас будет ограничивать лишь то, что математик вы не первоклассный. Но это тормоз слабый.

Флеров обиженно молчал. В физике, вероятно, не существовало ученого с такой же буйной фантазией, как Френкель. И этот человек советовал поменьше фантазировать! Френкель ласково продолжал:

— Вы сидели обиженный, Юра, а я думал, как с вами быть. Знаете, что? Идите к Курчатову! Я уже говорил с ним, описал, какой вы. Он согласен вас взять.

«Гениальные мальчики» ожидали товарища в коридоре. По его сияющему лицу они поняли, что разговор с руководителем семинара прошел отлично. Флеров сперва шумно радовался, потом погрустнел. Ему стало совестно, что удача выпала ему одному. Он горячо хотел оделить всех друзей таким же успехом. Он сказал Лазуркину — они недавно, сверх учебных заданий, ставили в институтской лаборатории опыты по поглощению нейтронов: