Евгений Рожков - Осень без любви Страница 25

В тридцать лет она встретила человека, без которого не могла прожить и часу, которому сама была необходима как воздух. Они поженились, но счастье их было коротким. Через пять лет, когда Валечке, их первому и единственному ребенку, было только три годика, муж погиб на войсковых маневрах. Тогда шло перевооружение армии. В войну мать Валентины Спиридоновны работала инструктором обкома партии. Умерла она уже после войны от сердечного приступа на одной из районных партконференций. Ей тогда было всего пятьдесят лет, а Валентине — восемнадцать, и она училась на втором курсе института.

Получив диплом инженера, Валентина попросилась на Крайний Север, где проходил передний край освоения богатств страны. Два года она проработала на прииске и потом ее избрали секретарем райкома комсомола. Валентина Спиридоновна выезжала на прииски, рудники, в геологические партии, оленеводческие бригады и, как когда-то мать ее призывала к верности Советской власти, так и она призывала к штурму трудовых рубежей, плановых задач, к культурной революции на селе, к обучению местного населения.

После комсомола Валентина Спиридоновна несколько лет работала в партийном аппарате — инструктором, заведующей отделом. И здесь она не щадила себя, работала самозабвенно, горячо, как в былые годы работала ее мать.

В тридцать восемь лет Валентина Спиридоновна не утратила любви к работе, не устала от нее, как это бывает с некоторыми людьми. Но сердце, близко принимавшее все неурядицы, сердце, работавшее долгие годы на пределе, стало сдавать. Первые боли не обеспокоили Валентину Спиридоновну, занятость не давала разобраться и выяснить причину этих болей, но потом вмешались врачи, и по их совету она перешла на более спокойную работу.

Должность заведующего архивом в общем-то ей теперь даже нравилась. Это в первые дни она не находила себе места, разгоряченно торопилась найти другое дело: мучила потребность общения с людьми. Но вот эта-то работа в архиве, требующая неторопливости и даже отрешенности от хлопот мирских, заставила ее более скрупулезно разобраться в собственной жизни.

В том, что ей не встретился в жизни человек, с которым она связала бы свою судьбу, винить было некого: круг хорошо знакомых ей людей был ограничен. К тому же, и это не секрет, партийная работа накладывает на человека особый отпечаток, предъявляет к нему особые требования. И, может быть, сдержанность ее и красота были вовсе не в ее пользу. Собственно, несколько лет назад о причинах своего одиночества она не задумывалась.

«Видно, в жизни каждой женщины, будь то министр, манекенщица или уборщица, приходит время, когда с непостижимой силой начинаешь стремиться к семье, к материнству, — размышляла Валентина Спиридоновна. — Только к одним это приходит в молодости, а к другим в более позднее время». И она уж думала, что неспроста и к ней пришло это время, что, может, и в ее жизни произойдет какое-то изменение. И хотя, как прежде, она вела замкнутый образ жизни — работа, дом, редко бывала в гостях, — предчувствие возможных перемен не покидало ее.

Предчувствие это жило в ней всю весну, все лето, осень и зиму. Но зимой оно уж не было эфемерным — оно неожиданно обрело реальность, хотя в этом Валентина Спиридоновна сама себе боялась признаться.

С Темрюковым Валентина Спиридоновна познакомилась лет восемь назад, когда еще работала инструктором в райкоме партии. Это было осенью. И та осень запомнилась ей — стояла необычно теплая погода. В октябре на Чукотке редко бывают погожие дни, а тут теплынь, безветрие, и солнце светило щедро, будто понимало, что светит последние дни перед долгой полярной ночью. Она поехала в самый отдаленный поселок района проводить отчетно-выборное собрание.

Райком предлагал вновь избрать прежнего секретаря парткома, уж лет пять избиравшегося на этот пост, но коммунисты поселка неожиданно выдвинули секретарем молодого учителя, всего года полтора проработавшего в поселке. Она выступила против этой кандидатуры, аргументируя это тем, что учитель, в силу специфики его работы, далек от совхозного производства и потому не сможет оперативно вмешиваться, оказывать влияние на дела хозяйства. Помнится, говорила она горячо, убедительно и была уверена, что коммунисты прислушаются к ее мнению, но секретарем парткома все-таки был избран учитель Темрюков.

Она уехала из поселка с каким-то неловким чувством. Ей словно было жаль, что так безрезультатно выступила, что не разобралась во взаимоотношениях людей, живших в поселке. Перед отъездом поговорила с Темрюковым, но так и не поняла, почему именно его избрали секретарем. Позже она увидела в Темрюкове те качества, за которые ценили его в поселке: не только обходительность, мягкость в обращении с людьми, но еще какое-то особое чутье, позволявшее ему распознавать состояние души человека. Люди тянулись к нему, верили ему.

Тогда, в первую встречу, между ними так и осталась отчужденность. В райкоме Валентина Спиридоновна прямо сказала, что выборы в поселке прошли неудачно, что избран случайный человек. Секретарь только усмехнулся на ее столь категорическое заявление и сказал, что, может, коммунисты и не ошиблись, им-то виднее, и что время покажет, на что способен Темрюков.

Работу в поселке Темрюков повел тонко и умно, о нем стали много говорить как о перспективном, очень способном партийном активисте и через два года взяли в райком инструктором. Валентина Спиридоновна в то время уже работала заведующей отделом пропаганды.

Уважая Темрюкова за его умение работать с людьми, Валентина Спиридоновна вела себя с ним сдержанно, корректно, с легкой напускной холодностью. Эта холодность была излишней. Все-таки Темрюков ей был чем-то и приятен. И вообще, как мужчина, он был довольно интересен — высок ростом, строен. У него большие карие глаза, высокий лоб, будто надвигающийся на все остальное лицо, а губы женственные, «бантиком».

Сотрудницы в райкоме говорили Валентине Спиридоновне, что Темрюков неравнодушен и пытается даже ухаживать за ней. Но этого-то она не замечала. Понятие «ухаживание» было для нее конкретным — он и она вместе ходят в кино, на танцы, гуляют по улице. Темрюков же был с ней всегда вежлив, как, впрочем, и с другими женщинами, в кино не приглашал и не пытался провожать с работы, хотя жили они на одной улице, недалеко друг от друга.

Может быть, спустя какое-то время между ними завязались бы более тесные отношения: ведь после неоправданной холодности людей часто начинает тянуть друг к другу, они как бы спохватываются и прежнюю холодность в отношениях пытаются загладить вниманием друг к другу. Но, проработав в райкоме года два, Темрюков уехал учиться в Москву. Четыре года она почти ничего о нем не слышала. Потом Темрюкова направили работать в один из районов области, и изредка в областной газете появлялись его статьи, по которым, собственно, она и узнала, где он работает.

Этой зимой под большим секретом старая приятельница, работающая в обкоме, сказала Валентине Спиридоновне, что Темрюкова будут рекомендовать в район на пост первого секретаря.

Отчетно-выборная партийная конференция была назначена на февраль. Валентину Спиридоновну как человека, обладающего большим опытом партийной работы, привлекли к подготовке конференции. В архиве теперь она бывала редко, находилась все время в райкоме. Работала Валентина Спиридоновна старательно, с жаром — ей приятно было окунуться в знакомую атмосферу — и не рассчитала своих сил. За несколько дней до конференции она занемогла.

Дома Валентина Спиридоновна все время думала о встрече с Темрюковым. Узнает он ее или нет? Ей еще раньше говорили, что Темрюков уже не тот, что он сильно изменился, стал решительным, волевым, строгим человеком, в нем появилось какое-то неприятное высокомерие.

Увидела Темрюкова Валентина Спиридоновна уже на конференции. В президиуме он сидел рядом с секретарем обкома и спокойно, по-хозяйски уверенно смотрел в зал. Он уже чувствовал себя главой района. И это ей не понравилось.

Внешне Темрюков мало изменился — чуть располнел, в волосах появилась легкая седина. Валентина Спиридоновна смотрела на него и думала, что к одним время бывает безжалостно и изменяет их так, что порой бывает трудно узнать, прежний облик угадывается смутно, как в плохо написанном портрете; к другим же время благосклонно: они мало меняются и внешне и внутренне. Ей импонировало последнее: она любила постоянство. Оно шло, по ее мнению, от уверенности и умения правильно жить.

В том, что Темрюков почти не изменился, она убедилась во время перерыва, когда он нашел ее среди делегатов и заговорил.

— Сколько лет, сколько зим! Я рад вас видеть! — голос у него все тот же, мягкий, ровный, только теперь в нем больше внутренней тоски. Все-таки годы дают о себе знать.