Мариэтта Шагинян - Кик Страница 25

Мне осталось еще только несколько слов досказать, и я надеюсь, что ваше вниманье вытерпит десять — двадцать минут. О задании. Вы собирались высказаться «нецензурно», но вы не смогли высказаться нецензурно, потому что, в сущности, у нас нет цензуры в том смысле, в каком вы ее понимаете. Точнее, мы обладаем величайшей остротой анализа всего того, что создается искусством, и этот анализ помогает нам извлекать доброкачественное и нейтрализовать вредное.

Я, правда, не уполномочен высказываться за отдел печати и за Главлит, но, между нами говоря, личное мое мнение таково, что контролирующие органы, вроде Главлитов, необходимы, во-первых, потому, что мы книгой воспитываем массу, книгой влияем на молодые, неискушенные души; во-вторых, потому, что дорожим бумагой, которой у нас пока маловато; в-третьих, потому, что у нас мало критиков, а у критиков мало времени. И если б каждую вышедшую вещь можно было выпустить с марксистским анализом, у нас, наверное, ни одна талантливая книга не залежалась бы в рукописи. Это звучит идиллически, но тем не менее это близко к правде.

А кроме того, знаком ли вам закон больших притяжений? Вы его можете наблюсти ну хотя бы на работе вентилятора или пылесоса; на известном расстоянии от них, расстоянии близком, в сферу их действия втягивается каждая частица воздуха. Здесь нет случайности; большой ток уносит с собою силы меньше. Так вот, время, товарищи, историческое время работает на нас. У нашей действительности — большой ток, в ней действует закон больших притяжений. Вы хотели бы, но вы не можете противостоять ему, и в конце концов круговым или каким-нибудь вверхтормашкинским способом — вниз головой, ногами вверх, — но вас увлекает он, вас вовлекает жизнь, и это неизбежно отслаивается в вашем искусстве.

А теперь — позвольте закончить мой доклад некоторым автомоментом. Вы, разумеется, хотите знать, с какой стати я вам все это докладываю, да еще держа вас в комендантской исправдома после девяти дней ареста; кто такой я сам и как именно в действительности сложились обстоятельства, о которых вы дали поэтические свои версии.

В действительности обстоятельства сложились очень непохоже на то, что у вас написано. Правда, был заговор, один из белогвардейских заговоров, но благодаря работе ГПУ о нем стало известно еще задолго до выхода первого номера «Аманаусской правды». В целях лучшей его ликвидации, чтобы дать, так сказать, ему назреть, об этом заговоре никто не был осведомлен, даже из самых крупных местных ответработников. Было решено коллегией ГПУ, — я выдаю вам тайну, но вы имеете на нее право, будучи невольными нашими помощниками или, если хотите, жертвами, — было решено дать совершиться «первому действию» заговора, то есть допустить белых к помещению рекламы мнимого кинофильма, как если бы мы ничего об этом не знали. Объявление было задумано белыми, как наилучший способ сигнала для одновременного выступления разбросанных в нашей местности белогвардейских групп. Следовало далее показать, что мы переполошились. Следовало создать впечатление, что ГПУ пошло по ложному следу. Это удалось тем более, что, повторяю, никто из местных представителей власти не был осведомлен о настоящей подоплеке возникшего переполоха. По тому же плану необходимо было дать совершиться «второму действию», то есть исчезновению Львова. На самом деле, как вы, вероятно, уже догадываетесь, он был почти одновременно с вами приглашен ГПУ в «одиночное заключение исправдома» и просидел все девять дней обок с вами. А в это время заграничные инспираторы заговора, осмелев от мнимой удачи, выдали себя. И вместо Львова, представлявшегося их эмигрантскому воображению, вероятно, столь же романтически-отчаянным «вождем и стратегом», сколько и вам, товарищи, — эти главари предали в наши руки всех местных заговорщиков, которые и были захвачены почти одновременно.

Остается представить вам героя всех этих небольших письменных и устных приключений — Львова, который сидит в настоящую минуту перед вами. Что ж, товарищи, познакомимся. Я именно таков, каков есть, не «кожаная куртка», не «вождь», не «тратег» и не «трансформатор», а слегка полнеющий мужчина небольшого роста в обыкновенном пенсне шесть диоптри, идущий работать туда, куда посылает партия, по существу же немножко любитель изящной литературы, немножко полемист и прежде всего, как вы сами могли убедиться, — злостный докладчик!

Комментарии

Впервые в журн. «Звезда», Ленинград, 1929, № 2, 3. В том же году отдельной книгой в Ленинградском изд-ве «Прибой». Вошел в Собр. соч. М. Шагинян 1930 г. (Л., Прибой), затем 1934 г. (М., Советская литература).

Задуман в конце 1924 г. во время работы над второй частью трилогии «Месс-Менд», 25 сентября было положено начало — написано стихотворное посвящение к роману. В октябре 1924 г. писательница продумывает композицию: «Решила писать «Колдунью и коммуниста» в форме газеты. Будет совершенно новая форма». И далее: «Пролог — газета в автобиографиях… Подробно создать и развить 1) политическую передовицу, 2) фельетон, 3) хронику, 4) телеграммы…» Через несколько дней, 14 октября 1924 г.: «К идее Кик прибавилась «редакционная корзина», куда войдет материал, не напечатанный газетой, — буржуазная интеллигенция, романтики и т. д. присылали свои заметки о деле (о таинственном исчезновении героя-коммуниста. — Л. С.), письма в редакцию. Вся книга должна быть написана в форме газеты. Весь роман — газета. Глав нет. Чередование различных статей» (Дневники. 1917–1932, Изд-во писателей в Ленинграде, 1932, с. 98). Но затем писательница надолго оставляет работу над этим произведением: в 1925 г. пишет «Текстильные рассказы», в 1926 г. — цикл очерков, выросших на основе поездок по Армении, собирает материал для «Гидроцентрали». К роману «Кик» М. Шагинян возвращается лишь в январе 1928 г. Основную работу над ним нужно датировать с января по октябрь 1928 г.

В тифлисской газете «Заря Востока» 15 апреля 1928 г. писательница публикует «Отрывок из новой поэмы». Редакция сопроводила его следующим пояснением: «Поэма «Рог Дианы» является вводным эпизодом в новом романе Шагинян «Кик». Мы помещаем начало второй песни». Отрывок был напечатан в разгар драматических событий на Дзорагэсе — паводок, крушение моста. Острополемическая статья М. Шагинян обо всем этом вышла тогда же на страницах тифлисской газеты (14 апреля 1928 г.). Работу над романом «Кик» опять отодвинули более неотложные задачи.

16 декабря 1928 г. в «Заре Востока» была напечатана новая глава романа «Кик», озаглавленная «13–13». Затем в 1929 г. отдельной книжкой она была выпущена акционерным изд-вом «Огонек» в Москве. Извещение — «С настоящим номером «Огонька» рассылается книжка Мариэтты Шагинян «Тринадцать-тринадцать», с портретом автора, — опубликовано 20 октября 1929 г. в № 41 этого журнала.

Роман «Кик» по замыслу автора был произведением открыто полемическим, отражавшим идейные споры того времени. «В «Кике» передо мной стояла задача, — говорит М. Шагинян, — устами четырех авторов, в различной степени оппозиционно настроенных к нашей действительности, дать образ этой действительности. Задача была чрезвычайно интересная и очень сложная. Я должна была дать несколько авторов: враждебно настроенного поэта; писательницу старого мира, «приемлющую» новый мир; журналиста, лояльно в этом новом мире работающего, но еще сохранившего эстетические навыки прошлого, и старорежимного профессора. Каждый из них должен был написать произведение искусства на тему о нашей современности. Моей задачей было дать показ нашей действительности через более или менее чужое око, вдобавок через чужое око различных прослоек, степень чуждости коих была не одинаковой. Журналист был нечто вроде нашего попутчика, но искренне заинтересованным». Писательница хотела, через восприятие этих современников, — «преломить… пашу действительность, чтобы потом их критически разбить и чтобы мой ответ не был выстрелом по воробью. Я хотела видеть пеоред собой сильных противников, для того чтобы диалектически сильно разбить их» (Шагинян М. О социалистическом реализме. — В сб. «Об искусстве и литературе». М., Советский писатель, 1958, с. 156).

Роман вызвал горячую полемику в тогдашней критике. Н. Замошкин обвинял писательницу в «формализме», в крене в «лефовство» (Новый мир, 1929, № 12, с. 224). Признавая, что «взятый сам по себе «Кик» выглядит привлекательно и занимательно», что «каждая страница в отдельности искрится умом, задором, большим изобретательством», — критик все же утверждал, что это «не более как очередное пропагандистско-идеологическо-литературоведческое выступление М. Шагинян» и что напостовская критика «ничего не поняла, подняв на щит автора «Кика».

Серьезному разбору подверг роман А. Селивановский (Октябрь, 1929, № 8), где отметил, что «в социальной насыщенности, в воинствующей публицистичности и заключено высокое значение «Кик». Критик подчеркнул, что в идейных спорах тех лет произведение это противостоит «островитянам искусства»: «…таков жанр, таков замысел, таков смысл романа М. Шагинян».