Иван Курчавов - Шипка Страница 26

— Дышит!

— Слава богу! — ответил Шелонип.

— Ты, Ваня, побудь около, вдноем нам тут делать нечего! — сказал Игнат.

Он распрямился, схватил ружье и побежал по тропинке вверх. А Шелонин приложился ухом к груди Егора и еще раз послушал. Дышит! Он вернулся к реке, набрал в кепи прохладной воды и опрокинул ее на лицо Неболюбова. После пятой дозы Егор потянулся и застонал.

— Егор! Жив! — обрадованно воскликнул Шелонин.

Тот приоткрыл глаза, чуть слышно проронил:

— Где я?

— На турецком берегу, Егор!

— Кажись, я не ранен, — промолвил Неболюбов очень слабым голосом, — Оглушило меня, Вапя, сильно оглушило. Спасибо тебе, что не бросил, утонул бы я, братец!.. Ты теперь беги туда, где все… Отдышусь, тоже там буду. Беги!..

IV

Игнат Суровов, проверив ружье и тронув штык, побежал по узкой тропинке, круто поднимавшейся в гору. Было еще темно, и не все виделось даже вблизи. Но зловещие сполохи непрерывно освещали местность, и Игнат понял, какой трудной оказалась дорога для первого рейса: лежали убитые и стонали раненые, в стороне валялись винтовки и окровавленные кепи.

Он увидел подпоручика Бородина, Половинку, других солдат своей роты и крайне обрадовался: в такой кутерьме легко затеряться. А наказ строг: всегда, при любых обстоятельствах находить свою роту и только с ней идти в бой. Вдруг Панас упал, и Суровов сразу же очутился около Половинки. А тот встал и, виновато оглядевшись, сказал, что его попутал черт и что он споткнулся и рухнул на ровном месте. Они бежали вперед, словно задавшись целью перегнать друг друга. Суровов до боли в глазах смотрел перед собой, но не видел ни турок, ни их красных фесок. Хоть бы поработать штыком и прикладом, на худой конец вот этим увесистым кулаком! Непроизвольно, на какое-то мгновение, ему припомнилась другая погоня. Было это за Вологдой, в дремучих вековых лесах. Подросший Игнашка вместе с отцом отправился на медведя, травившего молодой овес. Косолапого застали на месте преступления. Отец выстрелил и только ранил медведя. Второй выстрел сделать не удалось: рассвирепевшее животное подмяло и поломало неудачливого охотника. Игнашка потом даже не мог объяснить, как такое пришло ему в голову: он дико заорал и бросился на медведя. Косолапый стал удирать. Игнат преследовал его до ручья с крутыми берегами. Медведь не пожелал броситься в воду. Он встал на задние лапы и пошел навстречу своему врагу. Тогда Игнат обрушил на его голову удар такой силы, что оглушил медведя и поломал ружье. Косолапого он тут же прирезал. Потом запряг лошадь и привез в деревушку и медведя, и убитого отца, и поломанное ружье. За медведя его хвалили, за ружье ругали, о потере родителя сочувствовали. С тех пор слава о нем, как о сильнейшем в округе, распространилась по всему уезду…

Бежал Игнат Суровов, неслась цепью вся его рота. Турок не было видно, но все кричали!«ура» — надсадно и вразнобой. Встреченные сильным отем, солдаты залегли, на мокрую траву плюхнулся и Игнат с Панасом.

— Ишь шпарит! — с трудом произнес запыхавшийся после трудного бега Панас.

— Спрятался за камнями, — озабоченно проговорил Суровов, заметивший близкие огоньки. — Так и перестрелять всех может!

К ним подполз ротный Бородин. Его уже успела царапнуть турецкая пуля, но он не вытирал кровь, и она тонкой струйкой скользила по щеке. Он лег неподалеку от Суровова и что-то долго про себя прикидывал, пока не пришел к решению, которое показалось ему логичным и самым верным.

— На «ура» тут ничего не сделаешь, — сказал он, напряженно вглядываясь в камни-великаны. — Надо заходить с фланга. Действовать, ребята, смело и дерзко! За мной!

И первым пополз по примятой траве.

Игнат полз вторым…

Они поднимались и, встреченные огнем турок, снова падали на землю, а потом медленно, очень медленно ползли. Позади слышались стоны раненых, кто-то просил воды, кто-то умолял отнести подальше от басурманских пуль.

Суровов не оглядывался: он видел только ротного да эти серые камни, откуда прилетали пули. Игнат хотел спросить у ротного, сколько же не выбралось на этот берег и осталось на дне реки, но счел этот вопрос неуместным. По всему было видно, что рота не понесла больших потерь и что лишь единицы несчастливцев нашли свою гибель в быстрых и мутных водах Дуная.

— За мной! — крикнул подпоручик; он вскочил, будто подкинутый сильной пружиной. За ним помчалась вся рота.

Бородин распластался за невысокой каменной грядой. Суровов испугался, что ротный убит, но тот поднял годову и ткнул указательным пальцем в сторону каменистого вала.

— Открыть огонь по этим фескам!

Теперь и Суровов заметил фоски, торчавшие из-за каждого камня. Он положил ружье на уиор, высмотрел на ружье едва различимую мушку, подвел се под фоску и нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел, не показавшийся громким среди множества других. Игнат мало верил, что его выстрел мог быть метким, но феска больше но появлялась. Он перевел мушку на другую феску и опять выстрелил. Феска по-прежнему крутилась над камнем, и это стало злить Суровова. Он послал еще одну пулю, еще и еще, пока не исчезла и эта феска.

— Хорошо стреляешь, Суровой, молодец! — похвалил ротный.

— Рад стараться, ваше благородие! — спокойно ответил Игнат, отыскивая новую цель.

— А теперь дадим работу штыкам! — попытался улыбнуться Бородин, — Пусть они но ржавеют! Вперед, ребята!

Рота заходила во фланг турок. Они заметили десятки бегущих русских солдат и закричали свое протяжное «алла, ал-ла». Крики их больше походили на стон, чем на призывный клич. Они, видимо, решились перейти в контратаку. Из-за груды серых камней показалось дюжины три солдат с примкнутыми штыками. «Алла, алла, алла!» — кричали они уже так громко, что это больше походило не на стоны и вопли, а, скорее, на воинственный клич, зовущий на смертельную схватку.

— Я вам покажу «алла»! — закричал в свою очередь Игнат и, странно пригнувшись, понесся навстречу туркам. — Вперед, ребята, коли и лупи басурмана, громи нехристя!

Турки сбавили скорость, потом они перешли на шаг, а затем, словно одумавшись, повернули обратно. Суровов все же сумел догнать последнего турка и с силой воткнул в его спину зеркальный штык… Потянул ружье на себя, опрокинул пронзенного турка, вытащил штык и хотел для верности угостить его еще и прикладом, но вспомнил сЛова ротного, что русские лежачего не бьют и что добивать раненых могут только дикари. Его обогнал Панас и догнал Иван Шелонин.

— Вот и я! — задыхаясь от быстрого бега, сообщил Иван.

Суровов ничего не ответил: противник снова открыл огонь, да так метко и сокрушительно, что пришлось залечь и схорониться за большими гранитными глыбами, щедро разбросанными природой по всем Систовскпм высотам.

— Суровов! — окликнул его ротный. — Вон наши пушки бьют, видишь?

— Так точно, ваше благородие! — подтвердил Суровов.

— Я напишу записку, надо срочно доставить ее на батарею. Пусть-ка подкатят орудие да помогут, их огонь погорячей, чем наш!

Суровов схватил записку и побежал на батарею. И вдруг опешил: впереди себя, в тылу батареи, он заметил притаившиеся красные фески. Таились они недолго и через минуту-другую рванулись вперед. «Они же собираются напасть на пушки! — догадался Игнат. — Батарейцы их не видят, они смотрят в другую сторону, а турки…» И, не раздумывая, Суровов бросился наперерез вражеской группе.

— Ура! — подбодрил он себя истошным крикомд Не отдавая себе ясного отчета, Игнат бежал к туркам и кричал так, словно собирался напугать своим криком, как когда-то напугал медведя в дремучих вологодских лесах.

Турки тоже заметили его. Человек пять, отделившись от общей группы, неслись уже на него, вопя свое неизменное «алла» и изготовившись к штыковому бою. Было поздно принимать какое-то новое решение, тем более что спина у человека, как говорил молодой генерал Скобелев, защищена хуже, чем грудь. Он увидел турка — рослого детину с большими черными усами. Тот что-то дико кричал, намереваясь проколоть Суровова штыком. Игнат опередил его и сильным ударом опрокинул навзничь. На него бросились сразу двое турок, и Игнату пришлось действовать штыком и прикладом. Силы он почувствовал в себе столько, что, кажется, будь штык его в сажень длиной, он нанизал бы на него, как на вертел, чертову дюжину этих свирепых и злых людей, украсивших свои; головы нелепыми красными фесками со смешными кисточками на макушке. Игнат успел приколоть еще одного Солдата, но тут же выронил из рук ружье: его правую руку просадил штыком пятый турок. Суровов бросился на солдата, и они стали кататься по примятой и окровавленной траве, пока не прибежали заметившие эту сцену артиллеристы и не прикончили турка прикладами.

— Герой, настоящий герой! — сказал поручик Стрельцов, протягивая ему левую руку. В правую он тоже был ранен, об этом свидетельствовал порванный в клочья и залитый кровью рукав офицерского мундира.