Станислав Мелешин - Это случилось у моря Страница 26

Козулин и тут не растерялся:

— На других планетах. Как от села до села будем ездить.

— А-а! Слыхал! Видеть не приходилось…

— Живи, Егор, живи! Не умирай, пожалуйста!

Егору понравилась такая просьба, но его взял интерес: а что дальше, и он представил себя умершим и что умер он как-то по-особенному: в гробу лежит, а все видит и слышит и руками может шевелить. Вот он лежит и думает: как же это он все-таки умер? Не доглядели!

Вот его куда-то везут, а ему мысли всякие в голову лезут. Кто за ним идет да кто его в последний путь провожает? Всем колхозом вышли. Тут и Глухов, и Степановна, и Пашка-сын, и Наташа, и соседи, нет только партийного Козулина и Софьи, видно, очень не хотели они, чтоб Егор умирал! Ну, и на том спасибо. Везут его, а кругом фруктовые сады, уже без яблок. Осень. Урожай, должно, собрали. А везут его на этой же лошади, на которой и сам ездил и начальство возил. Оглянулся Егор и успокоился. Хоть хоронят-то честь-честью!

И все-таки, как и любому человеку, ему жалко стало себя, что он лежит в сосновом гробу, что он умер, что падает на его лицо печальный осенний снег, что милая лошадь оглядывается на него и смотрит грустными глазами. На одной из досок гроба он заметил запекшуюся смолу, отковырнул ее пальцем, но вспомнил, что мертвый, и убрал руки.

Убрал — и не мог не рассмеяться.

Не мог от радости, что смерти ему, Егорше, нет и что совсем умереть он не может и не сможет, что нужно жить и жить, как все люди живут, и с препаратом и без — и вскоре уснул.

Проснулся Егор рано. Заторопился поскорее уехать домой, к сыну, в колхоз. А то на стороне от всяких невеселых мыслей и впрямь помрешь.

Воспоминания о Софье развеселили его. Легче стало на душе и быстрее заставляла двигаться уверенность, что скоро с Софьей он будет вместе и они еще долго проживут.

А что? И свадьбу справит, как молодой, и начнет вторую жизнь, одинаково любя всех, но каждому зная цену. Потом, когда он увидел Степановну, Козулина, разряженную актрису, оглядел снежные улицы Сысерти и приготовил лошадь в дорогу, ему стало совсем весело.

7

Повалил снег. Чистый, хрупкий, он хрустел, как крахмал, и сеялся откуда-то из серого неба, ложась на дороги и избы тяжелым пухом.

Егорша запряг лошадь, уложил под сено мешок с покупками поближе к сиденью и стоял у саней в раздумье. Лошадь нюхала летящие хлопья снега тонкими ноздрями, слизывала снежинки с губ розовым языком и косила глаз на хозяина.

Из соседнего дома вышла Софья, покраснела, встретившись взглядом с Егоршей, и поклонилась. Егорша хотел подойти к ней проститься, но вспомнил, что решил скоро вернуться, кивнул головой и стал хозяйственно оправлять хомут на шее лошади, делая вид, что занят.

Откуда-то вынырнула Степановна. Она увивалась около Софьи, расспрашивая ее шепотом о чем-то.

Софья стояла строгая, неприступная. Егорша услышал, как Степановна спросила с настойчивым женским любопытством: «Ну, а он что?» Софья опустила глаза, покраснела и ничего не ответила.

Уезжать не хотелось. Не хотелось потому, что возвращаться домой предстояло порожняком, одному. Глухов сказал: «Езжай, Егор, один…» И вот Егор уезжает. Ничего не случилось: приехал и уехал человек. Вот и еще два дня жизни прошли. Не воротишь назад. Зато новых людей узнал, хороших, своих, которые не подведут и всегда уважат, которых он любит и до которых ему есть дело! Все эти люди надолго останутся в его памяти, и он часто будет о них вспоминать, а может, и встретиться придется. Работы уйма. Людей много требуется к земле, в колхоз. Приезжайте, милые. Жить будем.

На крыльцо вышел Козулин, в пальто, в кожаном малахае, с клетчатым шарфом на шее.

Увидел Егора, кивнул:

— Уезжаете, дядя Егорша?

— Да, в колхоз. К сыну. Погостевал я тут. Надоел всем.

— Да нет, что вы?! — Козулин добродушно рассмеялся. — Доведется ли снова увидеться и… поговорить с вами?

Егорша вспомнил бессонницу и, улыбнувшись, ответил:

— Непременно свидимся.

На крыльцо вышла актриса и, увидев запряженную лошадь, удивленно воскликнула:

— О! Уезжаете, Егорыч?!

Егоршу тронуло ее удивление и то, что она назвала его ласково «Егорыч», и он ответил:

— Уезжаю, уезжаю, гражданочка, — и поклонился.

Степановна открыла ворота. Софья стояла в стороне, глядя куда-то мимо Егора…

Проезжая, Егорша посмотрел ей в лицо и, заметив, как губы ее дрогнули, сказал тихо:

— Береги себя.

И отвернулся.

«Забрать, забрать ее надо отсюда! Нельзя одинокой ей жить. Да и мне тоже».

Вывел лошадь на улицу, остановил сани на дороге, чтобы проститься со всеми.

Взглянул на вывеску над дощатым ларьком, в котором были выставлены напоказ вино, сода в коробках, холодные пирожки и конфеты-подушечки. Внутри ларька в своем белом халате съежилась от холода продавщица, безучастно смотрела сквозь стекла.

Прочел вывеску. На зеленом листе жести красными ровными буквами было выведено: «Дом колхозника Сысертского райисполкома». Что-то сухое, бумажное заключалось в этом названии, и Егорше оно не понравилось.

— Эх, колхозник ты… Сысертского райисполкома!

Причмокнул, громко крикнул на лошадь:

— Эй, транспорт, трогай!

Степановна махнула ключами. Софья подняла руку и погрустнела; Козулин снял очки; актриса улыбнулась широко, и сейчас лицо ее не было похоже на маску.

— Счастливого пути!

Лошадь потянулась, судорогой мышц стряхнула снежинки с лопаток и зашагала, степенно держа свою громадную голову, навстречу избам, прохожим, дорогам, тайге и пока снежному простору земли.

В СЕВЕРНОМ ГОРОДЕ

Рассказ

1

От зноя потрескалась земля, надломились и обвисли в канавах стебли крапивы, высохла широкая пойма горной реки, и на берегу, где в беспорядке громоздились бревна, а рядом булькала быстрая холодная вода, оседала, когда проезжали автомашины, серая дорожная пыль. Улицы деревянного северного городка дремали. На площади со столетними тенистыми кедрами в киосках и будках шла бойкая торговля хлебным квасом и мороженым.

Александр Петрович, председатель горисполкома, тучный мужчина, не спеша, покачиваясь, шагая по пыльной набережной, опустил тяжелые руки. Отвечая на «здравствуйте» кивком головы, хмурил голубые глаза, устало дыша: был не в духе.

До места работы оставалось пройти немного.

Длинный и узкий дощатый мост-дорожка с наглухо обшитыми перилами покачивался и скрипел на столбах, вбитых в грунт высохшей речной низины. Мост тянулся вдоль берега к старинному деревянному зданию с колоннами.

Александр Петрович шагал по настилу и утирал платком с синими полосками большой круглый лоб, мягкие щеки, пышные седые волосы, зачесанные назад. На нем была плотная, потертая, обтянутая на плечах, зеленая гимнастерка, обтягивавшая его богатырское тело. Был он туго подпоясан широким рыжим ремнем. Летние брезентовые сапоги запылились.

Навстречу шла женщина. Осторожно ступая по доскам и высоко подняв раскрытый запыленный черный зонт, она несла на руках белобрысого мальчишку. На малыша падала тень.

Когда женщина поравнялась с Александром Петровичем, он уступил дорогу, прислонившись спиной к перилам, успел взглянуть ей в лицо, позавидовал малышу: ему в тени зонта не жарко — и, решив, что это, наверно, приезжая, потому что осматривается по сторонам, потому что у нее кавказское лицо с острым подбородком и грустными глазами, недовольно пробормотал:

— Ну куда она потащилась с ребятенком в этакую-то жару?.. Тоже ведь выдумала: зонт!

Александр Петрович оглянулся: женщина остановилась у краеведческого музея.

«Так и есть приезжая! Вот и новый человек в нашем районном городе!.. — Он усмехнулся. — Разве это город?! Большая деревня!»

Александр Петрович оглядел широкую таежную долину, среди которой раскинулись пыльные кривые улицы, деревянные дедовские избы с палисадниками и огородами у глубокого оврага, по каменистому дну которого бесновалась холодная горная река. По отлогой горе поднимались вверх, в сосновый бор, новые избы с маленькими окошками и высокими заборами. И только здания почты, гостиницы, горкома и клуба — двухэтажные, хотя тоже деревянные и старые.

«Да… город стар! Нужен новый, каменный с многоэтажными, большими домами… Легко сказать: нужен! А ледник под землей, а глубинная вода! Попробуй, построй — через зиму осядет все набок… Даже дороги по улицам из дерева — лежневка! Весной расползается, сдвигается мерзлый северный грунт… А ведь я слышал, что в Норильске уже стоят каменные дома на мерзлом грунте. Открыли секрет!

Значит, можно и у нас! А здесь из строительных материалов только лес. Обыватели радуются: «Зачем нам каменные дома?! Тайга кругом! Бери бревна, строй гнездо с огородом и живи — охотничай, рыбачь, коси травы, пой песни про коровушку и торгуй. Можно не работать — земля прокормит!»