Припади к земле - Зот Корнилович Тоболкин Страница 26

Взгляд Логина был настолько отрешён и светел, что кузнец невольно отвернулся, будто подсмотрел нечто запретное.

Уловив смену настроений, Логин спросил:

- Сердишься, что ли? Сам же дозволил...

- Да уж рисуй!

- Теперь не получится, – виновато развёл руками Логин. – Смущение в тебе... Нутра не распознают...

- Будто и на тряпице можно человеческое нутро показать?

- А как же! – раздался с порога голос Сазонова. – На то он и живописец, чтобы видеть всё тайное и явное в человеке.

- Можно, – потянув к себе холст, который внимательно рассматривал Сазонов, отвечал Логин. – Ты только привыкни ко мне...

- Ещё минутку, – попросил Сазонов, вглядываясь в портрет. – Он у вас сомневается в чём-то... Глаза спрашивают...

- Стало быть, неясности имеются, – бросил из угла старик. Сазонов поморщился точно от зубной боли, молча передал холст художнику.

- Учиться вам надо!

- Я и так учусь.

- Где?

- В лесу, в поле – везде...

- Природа – мудрый учитель, не спорю. Но и у опытного мастера поучиться не лишне.

- Я ему то же толкую, – поддержал дед Семён.

Логин спрятал кисть в прогоревший рукав, свернул холст трубкой.

- Опять сермягу спалил! Задаст тебе Варвара!

- Не задаст, – рассмеялся Логин. – Она добрая.

- К доброму – добрая, ко злому – зла...

- Это уж точно, притворяться не умеет. Всякому в глаза выскажет.

- А со мной тиха...

- Стало быть, в страхе держишь, – посмеивался старик. Сазонов вторил ему.

Горка поковок – боронных зубьев – росла.

- Рано о посевной думаете, – указал на поковки Сазонов.

- Готовь сани летом... – отвечал за кузнеца старик.

И снова установилось молчание. Каждый думал о своём. Думалось в кузнице хорошо, свободно, потаённо. Одна кувалда не таила своих мыслей, доверительно выстукивая о житье-бытье. Негромко и коротко: дук-дук-дук... Громче и длиннее: дам-дам-дам. Дук-дам, дук-дам...

К Сазонову привыкли в Заярье. Он легко сходился с людьми. Может быть, оттого, что крылось в нём неброское мудрое спокойствие и необидная, доброжелательная насмешливость. Они и примагничивали колхозников, приотворяя скрипящие створки их духу. Варлам чуждался прилипчивости, не навязывался с разговорами. А люди шли к нему не боясь редкого в этих местах интеллигентного «вы». При нём говорили все, считая своим.

Бывший председатель Камчук каждого звал на «ты» и при встрече первый тянул руку, но это ничуть не приближало его к людям. На «здорово», сказанное не от души, они не клевали, потому что были не столь просты, как могло показаться человеку наивному. Им было безразлично, как их называют (хоть горшком назови, только в печь не ставь). Гораздо важнее – как понимают. Сазонов понимал...

- Не тесно вам здесь, Гордей Максимыч? – спросил он, когда кузнец, зачерпнув из бочонка ледяной воды, стал пить.

- Дед ковал – не было тесно. Отец – тот прямо в кузнице помер. Чем я лучше? – выплёскивая из ковша остатки воды, пожал плечами Гордей.

- Дед о паровике не слыхивал, отец на ем в Омск на ярмарку ездил, – возразил дед Семён. Да и ты пашенку на лошадке пахал, а сын на тракторе метит...

- Жизнь на месте не топчется, – кивнув стихийному диалектику, продолжал Сазонов. – И вам пора сдвинуться...

- Пермин давно двигает, да не по зубам. Корни здесь пущены.

- Одной обидой жить невозможно. И не в вашем это характере.

- К чему ведёшь, Варлам Семёнович? – насторожился кузнец.

- В конечном счёте к хорошей жизни.

- По гвоздям ведёшь. Ноги в сукровице.

- Не надо всех по Пермину мерить. Из него ещё куётся коммунист, как вот из этого куска зуб...

- Неготовый зуб в борону не ставят...

- А если их мало, зубьев-то? – Проём двери закрыла чья-то тень. Сазонов недовольно обернулся.

- Тебя ищу, – заглядывая внутрь, проворчал Пермин. – Всю деревню обегал. Пошли в Совет, дело есть.

- Здесь свои – говорите.

- Какие уж свои... – возразил Ямин. – Один единоличник, другой того хуже – подкулачник.

- Ты бы не лез на рога-то, – встал против него Пермин, маленький, ершистый, выставив вперёд сухое плечо. – Боднуть могу.

- Береги рог-то. Без его ни одна баба не подпустит, – съязвил дед Семён.

- Что там у вас? – нетерпеливо спросил Сазонов.

- Насчёт овец... Всё ишо не нашлись...

- Ну так ищите. Это ваша забота.

- Я, что ли, за всех отдуваться должен? – огрызнулся Пермин.

- Ну, если толку нет, – с ними вот советуйтесь.

- Путное что-нибудь скажи! – насупился Пермин.

Сазонов, будто это и впрямь его не касалось, закурил и весь ушёл в это занятие.

- Гепеу с собаками затребуй! – донимал старик. Ямин снова стучал кувалдой, мешая разговору, который от этого казался зряшным, несерьёзным.

- Вы с Евтропием не беседовали? – спросил Сазонов. – Поговорите. Он, кажется, что-то знает...

- Дак ведь он родня подкулачника...

- А идите вы!.. – вспыхнул Пермин, но сердиться почему-то раздумал. – Всё хиханьки да хаханьки! А мне что – каждого за горло хватать?

- Можно за горло, а можно и – в холодную... Дело привычное, – намекнул Ямин.

- Во-во, – поддержал дед Семён. – Одно худо: я сухарей не насушил.

- Без сухарей нынче нельзя... У меня всегда наготове, – горько усмехнулся Ямин.

- Это куда же годится? – делая усилие, чтобы не взорваться, говорил Пермин. – Колхозники воруют, председатель пьёт, – отчаянно говорил он.

- Беда! – посочувствовал старик. – Один выход: колхоз распустить.

- Ты, старый хрен, не подковыривай! Иные, может, этого и ждут не дождутся!

- Соберите правление – всё обсудим, – сказал