Константин Паустовский - Том 7. Пьесы, рассказы, сказки 1941-1966 Страница 27

Раевский. За что ты сердишься, не понимаю.

Пушкин. Не надо жалких слов. Это изобличает тебя.

Раевский. С тобой сейчас не сговоришься. Я лучше уйду.

Пушкин. Уходи. Но последним приговором будет твой собственный. А он придет. Бог с тобой, Шура. Иди! И оставь меня навсегда. В своих мыслях и заботах о собственных чувствах и удобствах. Я не хочу с тобой встречаться. Ни на каких дорогах. Даже на самой узенькой тропинке.

Раевский. Подумай. Не говори окончательно.

Пушкин. Нет, все обдумано. Все сказано. Прощай. И будь счастлив.

Раевский поворачивается и быстро уходит, Пушкин садится на подоконник, опускает голову на руки.

Опять один! Один! Когда же это кончится?

Музыка в зале усиливается, звучит торжественно и грозно. К Пушкину подходит старый капельдинер. Он несет стакан газированной воды.

Капельдинер. Выпейте, сударь. Пушкин подымает голову, берет стакан, жадно пьет.

Я, извините, стоял поблизости, слыхал… Как говорится: страшен сон, да милостив бог.

Пушкин неожиданно обнимает капельдинера, на мгновение прижимается лбом к его плечу, но тотчас отстраняется и бежит по коридору к выходу.

(Смотрит вслед Пушкину.) Горячая голова. А приклонить ее, видать, некуда. Эх, беда, беда!

Офицерская палатка в степи на берегу моря под Одессой. Полог палатки откинут. Видно взволнованное море – глухое и грозное от нависших туч. Изредка сквозь тучи пробивается солнце, Тогда картина бурного моря становится еще более зловещей. До палатки доходит шум прибоя.

За столом посреди палатки сидят за бутылкой вина несколько офицеров-артиллеристов в расстегнутых мундирах.

Седой офицер. Имен не писать и не называть! И ничего не поверять бумаге. Это непременное требование главы Южного общества полковника Пестеля. Поэтому, господа, следует все, что у вас имеется письменного касательно общества, немедленно сжечь.

Молодой поручик. Неужели надо сжигать и пушкинские стихи?..

Офицер с повязкой на глазу. А ты держи их в голове.

Седой офицер. Я знавал в гвардейской артиллерии в Петербурге пушкинского друга Ивана Ивановича Пущина. Вот был человек! Ушел из полка и поступил надворным судьей. Чтобы хоть на этом малом поприще принести народу наибольшую пользу. Сейчас, говорят, он вступил в Северное общество.

Толстый офицер. Молодчина! А то наши отставные больше метят в винные пристава, на тепленькие местечки.

Офицер с повязкой. Пойдешь и в винные пристава. Ежели тебя замучают парадировками да всей этой армейской акробатикой. Вот мой дядюшка из третьей дивизии. Боевой офицер, весь изрубленный, всегда был в походах. А не вынес, ушел из армии в пристава.

Молодой поручик. Чего ж так?

Офицер с повязкой. Поставили его солдатам на кивера стаканы с водой. Для плавности маршировки. Ну, а солдаты половину стаканов и расплескали. Рекруты! Необученные.

Седой офицер. Небитые, значит?

Офицер с повязкой. Небитые.

Седой офицер. Э! Все прогнило. От макушки до самых корней.

Толстый офицер. Плешивый царь – плешивое и государство. Добром это не кончится.

Молодой поручик. Да, добром не кончится. Помните предсказание.

Как адский луч, как молния богов,Немое лезвие злодею в очи блещет,И, озираясь, он трепещетСреди своих пиров.

Офицер с повязкой. Дальше прочти. Там слова такие, что… Эх, мать честная! (Машет рукой.)

Молодой поручик.

Шумит под Кесарем заветный Рубикон,Державный Рим упал, главой поник закон;Но Брут восстал вольнолюбивый:Кинжал, ты кровь пролил, – и мертв объемлет онПомпея мрамор горделивый.

Седой офицер. Вот так поглядишь вокруг: одна мерзость, унижение человека да воровство. А услышишь слова Пушкина – и веришь, что все это кратковременно. Потому что только великому народу может быть дан такой поэт.

Офицеры. Браво! Браво!

Седой офицер. Ну что там «браво, браво». (Сердито.) Все сжечь! Есть опасение, что в Петербурге уже пронюхали. Как бы не заслали лазутчиков и к нам на батарею. (Зажигает свечу на столе.) Устав тоже надо спалить. А жаль… (Достает из внутреннего кармана мундира бумагу.) Жаль!

Офицер с повязкой. Савелий Петрович, прочитайте напоследок. Хоть первые строчки.

Седой офицер (надевает очки, читает). «Опыт всех народов и всех времен доказал, что власть самодержавная равно гибельна для правителей и для общества; что она несогласна ни с правилами святой веры нашей, ни с началом здравого рассудка. Нельзя допустить основанием правительства – произвол одного человека, нельзя согласиться, чтобы все права находились на одной стороне, а все обязанности – на другой».

Отдаленный крик: «Стой! Кто идет?» Седой офицер замолкает. Все прислушиваются. Снова отдаленный крик. Офицеры вскакивают.

Офицер с повязкой. Часовые кого-то задержали.

Седой офицер. Кто мог пройти на батарею?! Из посторонних! (Начинает торопливо сжигать на свече устав.) Пепел соберите и выкиньте наружу!

Офицер с повязкой собирает пепел и выбрасывает его из палатки. Толстый офицер смахивает остатки пепла со стола на пол. Молодой поручик разливает по стаканам остатки вина.

Как некстати! Какая нужна осторожность! (Офицерам.) Все к столу. У нас обыкновенная пирушка. От гарнизонной скуки.

Толстый офицер (хватает гитару). Ловко, Савелий Петрович! (Берет на гитаре аккорд, запевает.)

Гусар забыл любовь и слезыСвоей пастушки дорогойИ рвал в чужбине счастья розыС красавицей другой.

Все (подхватывают)

Все здесь, друзья, изменой дышит,Теперь нет верности нигде!Амур, смеясь, все клятвы пишетСтрелою на воде!

У входа в палатку появляется Пушкин в сопровождении двух солдат с ружьями. Пение обрывается. Все пристально смотрят на Пушкина.

Солдат (докладывает седому офицеру). Вот, задержали, ваше высокородие! На батарее. Около крайних орудий. Говорит: «Шел берегом, братцы, заплутался».

Седой офицер (снимает очки и строго спрашивает Пушкина). Как вы сюда попали, сударь?

Пушкин. От излишнего любопытства.

Седой офицер. Я бы вас попросил отвечать мне точно и не шутить. Вам известно, что пребывание посторонних лиц на береговой батарее возбраняется.

Пушкин. Ваша батарея стоит так укрыто, что я споткнулся о пушку. Я иду из Одессы на дачу Рено. И сбился со знакомой тропы.

Толстый офицер. Дача Рено? Ежели не ошибаюсь, летняя резиденция графа Воронцова.

Пушкин. Совершенно точно.

Офицер с повязкой. Да… Обстоятельство странное.

Пушкин. Прошу опросить меня и не задерживать. Я тороплюсь.

Седой офицер (Пушкину). Да вы кто такой?

Пушкин (смущенно). Я… Пушкин.

Молодой поручик (вскакивает). Как?! Пушкин?! (Бросается вон из палатки, кричит.) Прислуга! К орудиям!

Мимо палатки бегут солдаты. Офицеры торопливо застегивают мундиры. Пушкин стоит в недоумении. Голос молодого поручика (за сценой): «Слушать команду! Батарея! Огонь!» Багровый огонь выстрелов озаряет палатку. Орудийный залп.

Офицер с повязкой (кричит.) Молодец, Петя! (Пушкину.) Уши! Заткните уши! Оглохнете!

Пушкин затыкает уши. Второй залп. Вход в палатку заволакивается дымом.

Пушкин. Зачем палят?

Третий залп.

Седой офицер (крепко пожимает Пушкину руку). В вашу честь, Александр Сергеевич. Молодость! Она всегда бурлит. Вот не ожидал, что бог пошлет на старости лет такого гостя. Никак не ожидал! (Не выпускает руку Пушкина, снова трясет ее, потом, решившись, целует Пушкина.)

Пушкин (счастливо смеется). Но эти залпы против вашей субординации. И вашего устава.

Седой офицер. В воинском уставе нет статьи, запрещающей салют поэтам.

Пушкин радостный, взволнованный здоровается с офицерами. Входит молодой поручик, останавливается на пороге, смотрит на Пушкина сияющими глазами.