Константинэ Гамсахурдиа - Похищение Луны Страница 28

Сознание, что в глазах Тамар он был победителем, взявшим первенство хотя бы среди молодежи, делало Арзакана счастливым.

Правда, отец превзошел его, но чтобы приобрести славу большого мастера, и лета нужны немалые, — утешал себя Арзакан.

С ним соперничал Тараш! Ну что ж, завтрашний день не за горами. Завтра Арзакан покажет Тарашу, что значит тягаться с ним. И тогда Тамар не скажет: «Отчасти».

А потом…

Женщина всегда на стороне победителя, на стороне самого ловкого, потому что только самый ловкий в глазах женщины победитель…

Выглянула луна — так стыдливо, как абхазская невеста показывает свое лицо из-под белой фаты, — и осветила тропинку, кусты и кочки, по которым он проходил в ту мучительную ночь.

Где-то взметнулся вспугнутый дрозд, тревожно закричал и перелетел на другую ветку. Снова стало тихо.

Порой, будто во сне, звучали хоралы лягушек: «Кррр… Кррр…»

Но все эти шорохи и звуки уже не наводили на Арзакана вчерашней тоски. Они скорее казались ему призывом любви, вырывающимся из груди уснувшей природы.

Вьющиеся растения обвивали стволы деревьев, застывших в неподвижности лунной ночи.

Шелковистой вуалью окутаны их фантастические силуэты.

Арзакан, чувствуя рядом с собой Тамар, не в силах был говорить.

Так они шли некоторое время.

Несколько раз Арзакан останавливался.

— Кажется, мы сбились с дороги, — наконец сказал он.

Они свернули в сторону, набрели на другую тропинку, но вскоре потеряли и ее. Так блуждали долго.

Ивняк незнакомый. Остроконечные листья деревьев сверкают, как полированное серебро.

Из-под ног выпрыгнули лягушки.

По плеску воды Арзакан догадался, что они неожиданно очутились у садовой канавы.

Для него перескочить через ров — дело легкое, но Тамар?

Не повернуть ли, выйти на полотно и возвратиться в усадьбу обычной дорогой? Но это так далеко! А отсюда до усадьбы — рукой подать, совсем близко. Вон виднеются и электрический свет, и яблоня у окна. Только перебраться через канаву.

Тамар хотела покричать Лукайя, чтобы он принес доску, но раздумала: наверняка, отец сейчас сидит на балконе, ждет ее и нервничает. Услышит крик и рассердится, что ее провожает Арзакан.

Поэтому она промолчала.

Выхода не было. Отыскав место, где канава была поуже, Арзакан обхватил Тамар за талию и поднял, как ребенка. Прикосновение ее жаркой груди обожгло его. Он перескочил со своей ношей через ров, но при этом покачнулся и, вдруг обняв девушку, стал ее бешено целовать.

Это произошло неожиданно для обоих.

Тамар задыхалась. Страстный порыв юноши, как ток, пронизал ее тело. На мгновение она растерялась. Но быстро овладела собой и рассердилась.

— Что ты делаешь, Арзакан! — резко крикнула она. Шагнув назад, он оступился на насыпи. Тамар вырвалась и убежала.

Арзакан постоял минуту в нерешительности, потом бросился за ней.

Она стремительно пробежала оснеженную персиковым цветом аллею, потом между белеющими кустами гортензий.

С быстротой гончей перескочил Арзакан через кусты, настиг девушку у яблони и снова крепко обнял ее. Запыхавшаяся, она трепетала в его сильных руках.

— Я крикну отца!

Но страсть охватила юношу, бег распалил его. Не только со старым попом, с самой смертью не побоялся бы он вступить в бой. Запретная черта была перейдена.

Исчезло еще не вытравленное из крови Звамбая благоговение перед дочерью Шервашидзе.

Он стиснул ее, эту надменную княжну, схватил ее без раздумья — так, как сотни и тысячи раз шервашидзевские юноши схватывали звамбаевских девушек.

Он прижал ее к яблоне, и Тамар, заключенная в крепкие объятия, дрожала в бессилии, как горлица в когтях ястреба…

Беспомощно раскрылись ее побледневшие губки, упавшим голосом она стыдила Арзакана, угрожая, позвать отца, не смея в то же время исполнить свою угрозу.

Обхватив одной рукой стан Тамар, Арзакан другой рукой откинул ее голову и целовал в губы… Тамар плакала, отворачивала лицо, в беспомощной злобе вытирала о плечо губы после его поцелуев.

Это задело Арзакана. Он выпустил девушку…

Что-то сверкнуло у ног убегающей Тамар… Арзакан наклонился. Это был ее золотой крестик, усеянный алмазами. Он поднял крест и стоял под яблоней, не шевелясь, пока не утих лай разбуженных шумом собак.

Ночь была невыразимо хороша. Но и ночь, и луна, и сегодняшняя победа на скачках показались ему бессмысленными. Он снова перескочил через ров и побрел по тропинке к полотну железной дороги.

Долго бродил без цели. Казалось, кто-то подбил ему крыло. Холод одиночества сжимал сердце.

По-прежнему назойливо квакали лягушки, и под их нескончаемый «кррр…» еще больше усиливалось чувство обездоленности.

Арзакана потянуло к вину. Он пожалел, что не пошел с товарищами: по крайней мере не было бы сейчас так противно на сердце.

Свернул в узкий, темный переулок. У ворот, обнявшись, стояла парочка. В своем увлечении они не слышали шагов Арзакана.

Он прошел мимо. Дорогу перебежала черная кошка. Встреча с ней не понравилась Арзакану. И без того эта ночь была такая незадачливая, точно кто-то его сглазил. Но он тут же устыдился: не хватает, чтобы комсомолец верил в приметы! Что сказал бы Чежиа!

Милый образ Чежиа встал перед ним.

Сейчас он, конечно, сидит в своей рабочей комнате, погруженный в райкомовские дела. О, его ожидает большая будущность! Идейный, честный, самоотверженно преданный партии человек!

Чежиа очень умен. Если бы Арзакан во всем слушался его товарищеских советов, наверное, и в любви ему бы повезло…

Чежиа не уставал хвалить при нем Дзабули.

«Княжны с полированными ногтями не для нашего брата. Может, завтра партии предстоят жестокие испытания. Как тогда поступят эти женщины?»

Чежиа имеет свою твердую точку зрения на дворянство… «Дворянства у нас уже нет, — говорил он, — но его дух, его психология живы. Дворянство всегда создавало вокруг себя атмосферу верхоглядства, спеси, паразитизма».

Арзакан вспомнил о Дзабули.

Ему захотелось увидеть ее, и, погруженный в свои мысли, он безотчетно направился к ее дому.

Очнулся лишь около мастерской надгробных памятников. Крылатые серафимы стояли понурив головы. О чем они думали в эту лунную ночь?

Когда Арзакан вошел во двор к Дзабули, к нему кинулась собака.

Юноша вздрогнул так сильно, точно это была не собака, а гиена.

Окно Дзабули еще светилось.

«Не спит», — обрадованно подумал Арзакан.

Лежа в постели, Дзабули читала при свете свечи. Дверь не была заперта, и Арзакан беспрепятственно вошел к ней. Ни одеться, ни встать она не успела.

Даже в полумраке комнаты, освещенной лишь свечой и луной, Дзабули заметила резкую перемепу в лице Арзакана.

Его вид напугал девушку.

— Что с тобой? — вскрикнула она, заметив кровь на щеках юноши.

Он молча взял стул и сел к ее изголовью. Оглядевшись, увидел детей, спавших на тахте.

Маленькая, прыщавая головка Ута свалилась с подушки. Лицо без кровинки. Он походил на покойника. Старший, Учаниа, спал, скинув с себя одеяло. Его вздутый живот поражал своим размером. Бросались в глаза тоненькие, синеватые губы ребенка, словно выпачканные в грязи. Как-то Дзабули жаловалась, что мальчик ест глину.

Комната дышала бедностью. Запах сырости к ночи ощущался еще сильнее, чем днем.

Арзакан перевел взгляд на Дзабули. Она повторила свой тревожный вопрос.

Он продолжал смотреть на нее. Любовался ее высокой грудью.

— Что могло случиться? Ехал лесом, терновником поцарапал себе лицо, — солгал он.

Дзабули поверила, но чрезвычайная бледность его лица все-таки казалась ей странной.

Попросила его выйти на минутку из комнаты.

— Мигом оденусь, приготовлю ужин.

Но Арзакан не позволил. Снова солгал, что ужинал с товарищами в «Одиши»… сказал, что скоро уйдет — не будет мешать ей читать…

— Возьми кувшин, умойся! — попросила Дзабули. Арзакан согласился. Отыскав кувшин, умылся, вынул из кармана осколок зеркала, заглянул в него: лицо, в самом деле, было в царапинах… Но бледность прошла, свежая вода вернула щекам обычный румянец. Достал гребень и стал медленно причесываться, поглядывая на темные косы девушки, перекинутые через подушку.

— Для чего тебе такие длинные волосы? Не лучше ли остричься? Ведь как трудно, наверное, их расчесывать и мыть.

— Как раз сегодня Тараш говорил мне и Тамар, чтобы мы никогда не стригли волос. Он говорит, что падение женщины начинается с этого. Сначала острижется, потом начнет курить, потом — пить, а там и окончательно свернет на торную дорожку…

Упоминание о Тараше и Тамар было неприятно Арзакану.

Он натянуто улыбнулся и начал приводить свои доводы:

— Какой смысл в длинных волосах? Пусть они останутся у женщины старого поколения, а нам нужны современные женщины… Кроме того, стрижка будет тебе к лицу.