Александр Жуков - Высоко в небе лебеди Страница 28

Он включил фонарик и посветил в окно; желтый кинжальный луч увяз в густой темноте; казалось, что она медленно растворяла его, луч укорачивался, бледнел.

«Во, черт!.. прямо как живая», — Евгению стало не по себе, он погасил фонарик, но темнота продолжала заполнять комнату; вязкая, холодная, ока поднялась до щиколоток, и Евгению почудилось, что он стоит в липкой болотной жиже.

«Нервы шалят… Где-то у жены таблетки были. Стоп! Может, они в этой ситуации дадут обратный эффект. Эксперименты оставим ученым. Они же их не на себе делают… Как быть? Я знаю, что это — мираж, но, с другой стороны, чувствую, что темнота уже поднялась до коленей… Жена предчувствовала, что нельзя быть одному». — Евгений включил фонарик и вышел на лестничную площадку, посветил на двери соседских квартир.

«К Петрову лучше не заходить, рассказами о радикулитах замучает. У него от этих магнитных бурь наверняка обострение. Так, сорок девятая, обитель пенсионеров… Пятьдесят первая. Кто же тут живет? Стоп. Это же моя квартира. Уже немного тронулся… Так, пятьдесят вторая. Милейший Сергей Алексеевич, врач-гинеколог. С какой женой он живет сейчас, с четвертой или с первой?.. Впрочем, сейчас и узнаем». — Евгений потянулся было к кнопке звонка, но вспомнил, что электричество отключено, и робко постучал в дверь; послышались осторожные шаги.

— Кто там?

— Сергей Алексеевич, это я — ваш сосед из пятьдесят первой.

— Что вы хотите? Вашей жене плохо?

— Моя жена в деревне. Я к вам… так просто хотел зайти.

Евгений услышал, как сосед неловко переступил с ноги на ногу, и живо представил: потирая двойной подбородок и причмокивая, тот мучительно обдумывает сложившуюся ситуацию.

— Видите ли, по радио предупреждали…

— Я слышал. Но, знаете, одному скучно.

— Возьмите себя в руки.

— И что?

— Ждите. Соблюдайте порядок.

— Какой?

— Извините, но у меня возникло множество  с в о и х  вопросов, я только что наконец-то объяснился с женой. У меня, извините, нервы тоже на пределе.

— Мы только и делаем, что занимаемся  с в о и м и  вопросами.

— Еще вы тут мне будете читать мораль. Катитесь к черту!

— Сам — идиот, — Евгений помрачнел, посветил фонариком на дверь своей квартиры; возвращаться домой не хотелось, да и что должно было тянуть его туда?.. вещи?.. так их не видно; и тот французский хрусталь в серванте, за которым жена охотилась целых два года и который при вечернем освещении вспыхивает зеленоватыми искорками, что приводило в восторг гостей, — его тоже не видно; и даже собрания сочинений Толстого, Достоевского, Бунина, за ними он все выходные и ночи напролет проторчал у книжного магазина, тоже перестали существовать.

«Жаль, очень жаль, что отключили свет, — вздохнул Евгений, — взялся бы сейчас за Толстого. Когда я читал его в последний раз? В школе?.. Нет, в студенчестве. Тогда по экранам пошла «Война и мир» и все кинулись перечитывать, сравнивать. Да, веселое время — юность. Кажется, что времени полны карманы. Интересно, сколько его осталось у меня? Да и на что я должен его потратить?.. Опять эти шизоидные мысли. Пойду на улицу, посижу на свежем воздухе». — Евгений включил фонарик и вышел из подъезда, посветил вдаль — сверкнула штанга турника на детской площадке, желтые прутья качелей; стоило выключить фонарик, как все погрузилось в непроницаемую темноту; зябко передернув плечами, Евгений шагнул в ее прохладные объятия; казалось, стоит посильнее оттолкнуться от земли, и полетишь, поплывешь, как рыба, в этой аспидной, густой черноте; она плотно сомкнула свои невидимые руки у него за спиной, и Евгений понял, что уже оторвался от дома на целый десяток шагов, и, осмелев, решил: «Пойду на качели». Он и раньше, проходя через двор, частенько посматривал на них; его одолевало желание сесть на перекладинку и, сильно оттолкнувшись ногами от земли, взлететь вверх; это сейчас качели в каждом дворе, а раньше, когда Евгений был мальчишкой, то по часу простаивал в очереди, чтобы минуту покачаться на веревочных качелях, привязанных к суку старого тополя, он спрятал фонарик в карман, крепко взялся руками за металлические прутья и бросил тело вперед — качели тоненько скрипнули.

Евгений взлетал вверх, падал вниз; когда качели перед тем, как опуститься, на мгновение замирали, он испытывал что-то похожее на состояние невесомости, и это непривычное ощущение, полузабытое уже, приводило его в восторг; он все сильнее и сильнее бросал тело вперед, словно хотел оторваться от перекладины и унестись туда, в далекие звездные миры…

— Эй, остановись! — услышал он грубоватый голос. — Сказали тебе, перестань!..

Евгений притормозил качели.

— Это вы мне?

— Тебе, кому же еще.

— Вроде остановился, — сказал из темноты другой голос.

— Не подходи, а то еще мозги вышибет. Может, он ненормальный какой.

— Да что вы! — обрадовался Евгений. — Скучно. А чего со скуки не сделаешь.

— Значит, скучаешь?

— Что вам нужно? — голос Евгения дрогнул от невольного страха; он вытащил из кармана фонарик; луч света пробил в темноте узкий коридор; но тут же чья-то цепкая рука сдавила ему горло. — Не шуми. Убивать не будем, — обладатель грубого голоса негромко рассмеялся; Евгений почувствовал, как вспыхнувшего лица коснулись нервные волны дыхания. — Слушайте, в такое время… — чужие пальцы сдавили горло еще крепче, и Евгений не договорил.

— Будешь умником, тогда вместе с женой, если она у тебя есть, еще порассуждаешь об этом, — неловкая сильная рука нырнула сначала в один карман, потом в другой, — порядок. Пальцы на горле разжались; Евгений несколько минут просидел в оцепенении; невидимые грабители забрали фонарик и спички, а ключ от квартиры не тронули, поскольку он лежал в верхнем кармане рубашки; внезапно Евгения охватил озноб — сказались пережитые страх и унижение; потирая плечи руками, он соскочил с качелей, и шел до тех пор, пока не споткнулся о бровку тротуара — упал на мягкую подушку газона и горячим лицом зарылся во влажную, спутанную недавним ураганом траву, от горькой беспомощности, стыда, хотелось кричать, рыдать взахлеб, словно обиженному ребенку, он не боялся привлечь к себе внимание, и этот страх заглушал другие чувства; Евгений невольно подумал, что и в той, прежней жизни он, наверное, жил в нем и остерегал, а может, и мешал, как мешает сейчас быть самим собой.

Евгений чуть слышно, словно пискнул в темной щели серый мышонок, застонал и пальцами впился в прохладную, рыхлую землю, ноздрями втянул ее солоноватый, удивительно похожий на грибной запах, немного пришел в себя и поднялся на колени; со всех сторон его окружала темнота, словно он был совершенно один на этой, покинутой всеми Земле; глаза были не нужны; правда, стоило закрыть их, как Евгений чувствовал себя еще более неуверенно; от напряжения они слезились, и порой перед ними возникали какие-то светящиеся шарики; Евгений протягивал руку, но она тонула в темноте; и желание вернуться домой, такое привычное, теперь было невыполнимо; где-то рядом возвышались дома; в их квартирах, наверное, горели свечи или керосиновые лампы, но плотные шторы не пропускали света — он мог погубить; Евгений уже испытал это на себе; да и зачем ему чужие дома?.. в такую пору вряд ли кто пустит.

«Если ночь затянется на три-четыре дня, на неделю, я умру от жажды, — подумал Евгений и нервно рассмеялся, но тут же крепко сжал губы, — как же найти  м о й  дом? Говорят, что птицы ориентируются по магнитному полю Земли. Кошки тоже находят  с в о й  дом за десятки километров. А я вот стою в каких-то ста метрах от него и не чувствую его. Почему?.. Да, собственно, что я там оставил? Набор стандартной мебели, книги. А что оставляют  д о м а  птицы? Почему они так стремятся назад? Странно, почему я никогда об этом не думал… Чем дорога птице ветка, на которой она сидела, зайцу — куст, под которым он спал?.. Мне надо сейчас домой. Там безопаснее», — Евгений поднялся и, вытянув вперед руки, осторожно пошел по тротуару; его растопыренные пальцы наткнулись на что-то мягкое.

— Не трожьте меня, ради бога не трожьте! — в женском голосе задрожали слезы. — Я уже не могу… я умру…

— Вы что?.. в своем уме? — Евгений почувствовал, как его лицо покрывается горячей краской стыда.

— Я уже никому не верю.

— Меня тоже обокрали… — Евгений запнулся и замолчал, понимая, что его беда мелка по сравнению с горем этой, обезумевшей от унижения и страха женщины.

— Не подходите.

— Он не подойдет, — послышался из темноты звучный мальчишеский голос.

— Вы кто?.. его сообщник?

— Вам лучше вернуться в свою квартиру.

— Нет! Никогда! Ни за что!..

Евгений услышал торопливые шаги.

— Стойте, куда же вы? — крикнул он вслед.

— Она не поверила нам.

— Мальчик, какая беда вывела тебя на улицу?

— У соседей повредился водопровод, и нашу квартиру стало заливать.