Николай Вагнер - Ночные смены Страница 29

— Дает прикурить начальничкам, — прошипел Чердынцев в самое ухо Алексея. — Сейчас пропеллером закрутятся, а сделают. С ним, брат, не шути!

— Кто это? — спросил Алексей.

— Кто! Директор завода, милочка, пора знать.

А директор, скользнув, как показалось Алексею, одобрительным взглядом по лицам рабочих, двигающих станки, пошел вперед, с нарочитой брезгливостью обходя ворохи стружки и битый кирпич. Он продолжал что-то говорить сопровождавшим его людям, временами останавливаясь и выразительно взмахивая рукой.

Появление директора возле нового цеха картеров, как подумал Алексей, было не случайным. Все рабочие знали, какое огромное значение придавалось переводу производства моторов на поток. Картеры в этом производстве были самыми крупными узлами, и поэтому изготовление их переводили на поток в первую очередь. Директор уже, конечно, побывал в новом цехе и поторопил кого надо с переброской оборудования. На эту работу было отведено всего три дня. Сотни тяжелых разнокалиберных станков, печи термической обработки, аппаратура для анодирования — все должно было быть перебазировано и установлено здесь, в новом помещении цеха, за три дня. Это были темпы военного времени, которые, когда звучал приказ — так надо для фронта! — обеспечивали в сказочно сжатые сроки пуск целых заводов или увеличение выпускаемых танков, пушек, самолетов на сотни единиц.

До этой встречи Алексей представлял себе директора совсем иным. В морозный декабрьский день, когда вручали переходящее Красное знамя Государственного Комитета Обороны, директор был в пальто и папахе. Он скромно стоял у края трибуны, засунув руку за борт пальто, и казался гораздо старше, чем этот человек в кожаной меховой куртке. Алексею понравилось его лицо с тонко прорезанным ртом, чуть выступавшим вперед подбородком, аккуратным носом с горбинкой и светло-голубыми глазами под стрелками золотистых бровей. Волевое лицо, крепкая, рослая фигура директора свидетельствовали о силе и уверенности. Алексею, с тех пор как он стал работать на заводе, приходилось встречаться со многими энергичными и твердыми по характеру людьми. Такими были и Дробин, и Круглов, и Хлынов, да и Мельников, Чуднов, Соснин — тоже. И Алексею подумалось теперь, что силы и напористость они черпают у этого человека, стоящего во главе завода; он представлялся еще более волевым и энергичным. Не раз приходилось слышать о крутом нраве директора, об оперативках, которые проводил он, и о поте, прошибавшем некоторых начальников цехов и служб, не справлявшихся с заданием или хотя бы в чем-то отступивших от приказа. Крут, рассказывали, был директор, но справедлив. Он никогда не впадал в мелочность, не был мстительным или деспотичным. Человеку, который не обеспечивал работу, он поначалу помогал, но если эта помощь не шла впрок, решительно освобождал от должности и переводил не оправдавшего себя руководителя на такой участок работы, какой был ему по плечу. И наоборот — смело выдвигал молодых способных работников на более высокие посты.

Сталкиваться со случаями несознательного отношения к порученному делу директору вряд ли приходилось. Слишком велика была в то время ответственность каждого. Она измерялась судьбой всей страны. Человек не мог проявить несознательность или умышленно не сделать того, что ему положено и что в его силах. Это стало неписаным законом военного времени, законом жизни, ибо сознательность шла от ответственности за саму жизнь.

Рабочие между тем продолжали свое нелегкое дело. Доски, натыкаясь на груды щебня, выскальзывали из-под станка, их приходилось подводить вновь, пуская в ход ломы и увесистые ваги, надрываясь и теряя последние силы. «Не так ли и Володя и его саперы тащат сейчас свои грузовики где-нибудь через чащобы и болота? — подумалось Алексею. — Нет, не так! Им труднее, сравнивать тыл с фронтом нельзя. Надо самому испытать это, и хорошо бы поскорей!..»

На улице заметно потеплело, но не от этого у ребят взмокли рубахи и телогрейки. Станки, вес которых исчислялся тоннами, вымотали силы. И вот вкатился станок Алексея в новый корпус. Заскрипели трубы по серой глади недавно залитого бетона. Здесь было светло от солнца, радостно от простора, от стройных линий рольгангов, по обе стороны которых стояли перемещенные сюда станки. Возле некоторых из них, охваченных досками опалубки, уже светлел застывающий бетон. Кабели подъемников с миниатюрными пультами дистанционного управления свешивались с монорельсов, идущих на высоте через весь цех.

Мастер Круглов и начальник участка Дробин, не жалея голосовых связок, руководили установкой станков по линиям потока.

— Разворачивай сюда! — до отвращения дребезжащим, как показалось Алексею, голосом кричал Круглов. — Правей, правей, едри вашу корень! — подгонял он, не обращая внимания на усталость станочников. — Не к теще на блины прикатили. Через сутки станки должны крутиться.

— Давай, давай! — уже более мягко вторил ему Дробин. — Поднажмем, ребятки! — И сам, упершись руками и плечом в корпус, наливаясь кровью, толкал вместе со всеми станок. — Хорошо! — Он отступил на шаг и, смерив глазами расстояние, требовательно спросил: — А где сверлилки?

— Едут, едут, едут к ней, едут к милочке моей, — пропищал Чердынцев.

— Одни шуточки на уме! — обрезал его Дробин, и тогда Чердынцев же объяснил:

— Кантуются где-то между термическим и штамповкой.

— Подходяще! — удовлетворенно отметил Дробин и приказал, отделяя слова: — Все до единого отправляются помогать такелажникам! Никаких перекуров. Все станки сегодня должны быть здесь.

Смена затянулась до двенадцати ночи. И те, кто работал с утра, и те, кто пришел к восьми вечера, вместе передвигали и устанавливали станки. Дробин и Круглов, как и в прошлую ночь, не ушли домой. Третьи сутки подряд находился в цехе и бригадир Чуднов. Улучив свободную минуту, он подошел к Алексею, примерявшемуся к своему станку.

Новое место выгодно отличалось от прежнего. Здесь было светло. Площадка вокруг станка — просторная, ровная, без следов масла и грязи. Все, казалось, было хорошо, но непривычно и потому неуютно. Только подойдя к станку вплотную и взявшись за рукоятки, теперь холодные, безжизненные, Алексей почувствовал удовлетворение.

— Осваиваем новое место жительства? — спросил Чуднов. — Вижу, никак не привыкнешь.

— Вот именно, — подтвердил Алексей. — Станок как станок, а все не так.

— Подожди, все будет как надо. Лучше прежнего. Мы и в доброе время не мечтали о таком размахе. Ведь представить только: ведем тяжелейшую войну и находим силы перестраивать производство. Вот о чем думать надо, друг Алексей, а не вздыхать о старом корыте. Через день-два ты тут так рванешь, что сам себе не поверишь. — Чуднов пристально посмотрел добрыми черными глазами, потрепал Алексея по спине. — А мне, понимаешь ли, и этой революции мало. Честно говоря, постоянно чувствую себя, как будто в долгу. Не знаю только, как осуществить свою думку.

— О фронте? Никак не осуществишь. Такие специалисты, как ты, на дороге не валяются. Уж кто-кто, а ты должен быть здесь.

— Ничего, теперь не первый год войны. Кадры подковаться успели. Поживем — увидим. Пойдем-ка пока подсобим карусельщикам.

Алексей намеревался отпроситься домой хотя бы до утра, чтобы попроведать маму, но отказываться от работы, какой бы она ни была, он не умел.

Они пошли вдоль линии рольгангов, в начале которой выстроились токарно-карусельные станки. Их установили самыми первыми, и здесь кое-где уже шла обдирка штамповки. Алексей увидел Петра Гоголева. Он словно и не переезжал никуда со своим могучим станком — работал уверенно, не замечая никого вокруг. Детали снимал без натуги, не прибегая к помощи электроподъемника. Так ему, наверное, казалось быстрее, во всяком случае, привычнее. В ответ на замечание Чуднова он лишь растянул губы в виноватой улыбке.

— Когда мы научимся культуре производства? — спросил Чуднов и, кивнув Алексею, взялся за край обработанной детали. Погрузив первые детали Гоголева на катки рольганга, они перегнали их к фрезерным станкам.

Чуднов работал спокойно, движения его были неторопливы, но и пауз он тоже не знал. Так бывало всегда, независимо от того, стоял ли он у станка, или зачищал вместе со слесарями детали, или включался в их транспортировку. Он действительно умел все: и настроить любой станок, и, если требовалось, резать металл на любом из них. Казалось, он никогда не уставал. Его выносливость и выдержка давно перестали удивлять всех.

В эту ночь Чуднов с Алексеем перегрузили и перевезли сотни деталей, распределяя их постепенно по линиям потока. Скоро здесь должна начаться горячая работа, и надо было сделать так, чтобы ничто не задерживало ее.

Транспортировкой деталей занимались и другие станочники, освобождавшиеся от такелажных работ, однако то и дело ребята по двое, по трое тянулись в сторону курилки, чтобы хоть немного передохнуть. Чуднов же подавлял желание курить и не замечал усталости. С предложением пошабашить он обратился к Алексею только под утро, когда весь запас деталей распределился по потоку и осталось ждать окончательной установки и пуска станков.