Борис Дубровин - Счастье первой тропы Страница 3

— Да. Землю прогревать!

— Ну, так завтра возьмите грузовик и езжайте на деревообделочный комбинат. Машина придет к землекопам.

Дмитрий вышел вслед за Григорием:

— Свой парень. Даже не верится, что он начальник строительного управления. А какая у него библиотека!

Дорога разделилась. Дмитрий пошел направо, а Григорий налево, туда, где выкидывались горстки хрустального льда, перемешанного с угольно-черной землей. Мороз спадал. И Григорий, родившийся в суровых краях, отметил про себя: «Градусов двадцать восемь — тридцать. Хорошо, что ветра нет. Удобно город задуман, вокруг — горы, тут, наверное, ветры — не частые гости».

Григорий подошел к девушкам, дружно углублявшим ямки. Некоторые копали, стоя вдвоем. Ломы вздымались почти безостановочно, оставляя продолговатые блестящие лунки.

Григорий взял из рук Жени лом и ударил в почву. Еще, еще, еще! Девушки, казалось, не обращали на него внимания. Их не надо было вдохновлять личным примером, они сосредоточенно, вдохновенно отвоевывали сантиметры глубины.

На другое утро дали новенький грузовик. С шутками двинулись за дровами. Привезли три машины отходов после распиловки бревен: обрезков, щепок, опилок.

Девчата достали ведро, сходили за соляркой, откуда-то притащили три широкие сухие доски, изломали их. Люда брала бересту, сверху сыпала опилки, подкладывала обрубки бревен. Женя поджигала.

Свертываясь, обугливалась береста, трещала солярка, сгорали сухие щепки, но никак не пронизывались ниткой огня сырые дрова. У Григория лопнуло терпение, и он удивленно смотрел, как все его пятнадцать землекопов, сидя на корточках, дули в эти «костры». К концу рабочего дня их лица стали чумазыми, глаза покраснели от дыма.

Выкопали всего по полторы ямки!

Первые дни Григорий так уставал, что вечерами не только не мог ничего делать, но даже думать не было сил. Только через несколько дней он сел за письмо к Ирине.

«Иринка, милая! Ты, конечно, не поверишь, что не было времени! Но это так... Дел, дел сколько! И какой это будет город! Вокруг горы, много березняка. Паровозик-кукушка, который развозит рабочих по утрам, словно кричит тайге: «Разойдись!» — и своими редкими гудками отсчитывает этой глухомани последние денечки. Кончилось ее время!

Тут будут не только дома крупнопанельные, с газом, ванной и освещением, но пять школ, на 1000 человек каждая, свой больничный комплекс, свой стадион, комплекс цехов и предприятий, производящих столярные изделия, бульдозеры, краны. Уже создана школа ФЗО. Готовит штукатуров, сварщиков, каменщиков. Проектируется широкоэкранный кинотеатр! Автобаза строится огромная! Один только гараж вберет 400 машин! Самосвалы, машины для перевозки длинномерных строительных конструкций. Построим кислородную станцию, и она сама будет вырабатывать кислород.

Уже на моих глазах столько сделано по монтажу, вентиляции, отоплению, сантехнике. Это закончим в 1959-м. А потом все силы бросим на завершение самого завода, состоящего из четырех цехов-заводов. Уже заложены два объекта ТЭЦ на четыре паровых котла и четвертый корпус (или первый цех) электролизный. Мы и занимаемся им.

Да, мои бригады многое пока делают вручную, хотя рядом на других участках почти все механизировано.

Начальник «Иркутскалюминстроя» Жарков очень горячий и неутомимый человек. Ухитряется и сам учиться искусству сварщика. Нравится мне здесь очень каменщик Клим Зыков. Головастый парень. Чистая, открытая душа. Клим — член комитета комсомола «Иркутскалюминстроя».

Я захвачен и общим подъемом, и размахом, и простором, который открывается для каждого, кто хочет применить свои силы и знания. Не скрою, что бывает и очень трудно. Но об этом — не хочу...

Давай жми на свой первый курс! И не забывай меня! Целую свою студентку. Ее дипломированный жених Григорий».

Прошло две недели. Последние перед получкой дни Григорий извелся от тяжких дум и даже осунулся. Натягивали все, что возможно, но больше чем по тринадцать рублей в день вывести не смогли. Тринадцать рублей в день на землекопа! И почти никакого выполнения плана!

«Я виноват в такой организации труда. Как же я покажусь с такими нарядами в бригаде? Что делать? Что?» — думал Григорий по дороге в бригаду,

С тяжелым чувством подошел он к товарищам:

— Девочки! Смотрите наряды. Может, я чего забыл?

Но они знали, что все правильно. Никто не произнес ни слова.

«Оставлять их с такой зарплатой нельзя! А лезть в государственный карман можно?»

Он постоял, уронив руки, не чувствуя, как их каменит мороз, повернулся и направился в контору. Девушки молча смотрели ему вслед...

— Что же делать, Виктор Витальевич? — обратился Григорий в конторе к Жаркову.

— Думай сам. Ты мастер.

Григорий невольно вспомнил случай из своей инженерной практики. Монтаж нефтеаппаратуры. Монтаж резервуаров. Понравился ему один пожилой сварщик. Как-то десятку на обед одолжил, а потом при получке отказывался взять: «Мы же свои...» Хорошо, что сумел ему вернуть. Силком отдал.

Варил этот сварщик днища резервуаров. По инструкции полагается импортными электродами. А он стал нашими варить. Разница нешуточная: скорость сварки нашими была в два раза больше... Заварил он шестнадцать швов. Но усомнился Григорий в их прочности и приказал вырубить шов, а тут вдобавок два из них сами лопнули.

Сварщик вырубал швы со скандалом, а Григорий и помощника ему не дал: раз сам варил, сам и переделывай. А сварщик дипломированный, шестого разряда. Как он предлагал Григорию завышать объем проделанных работ, как он обещал поделиться «по-честному» и как его отчитал за это Григорий, никто не знал, не слышал — все происходило наедине. А вот то, что сварщик пятнадцать лет работает, всем было известно. Обычно он получал от 1600 до 2500 рублей. А здесь вышло у него за месяц 600 рублей. Он восстановил против Григория всех рабочих, говорил, будто молодой практикант ничего не смыслит в сварке. И начальнику главка жалобу послал.

Однако комиссия разобралась. Бракоделу дали по загривку...

Тогда все было понятно. Теперь же Григорий сам долбил и оттаивал эту проклятущую почву, сам удивлялся, как еще девчата не отказываются от такой работы.

Григорий снова склонился над нарядами. Лицо его то краснело, то бледнело. «Я, я виноват! Нет, я расшибусь в лепешку, а сделаю так, чтобы на следующий месяц все было иначе!»

Смеркалось... Девушки тоже пришли в контору и, как ему казалось, с сочувствием смотрели на своего тяжко задумавшегося мастера. Он встал, подошел к окну, посмотрел на переделанные наряды, точно надеялся увидеть там что-то иное.

— Знайте, — он вынужден был приостановиться, так колотилось сердце, — знайте, девчата: вам выведено по двадцать три рубля в день, хотя вы не заработали и тринадцати. И это... Это наша общая беда.

В конторе стало как будто еще темнее. Никто не шевелился.

Григорий с мучительной радостью понял, что им всем стыдно.

— Григорий Николаевич, — так впервые обратилась к нему Люда, — а вам здорово влетит за это?

Ему послышалось, что она скорей осуждает, чем благодарит его. И чтобы скрыть свое осуждение, а может быть и подчеркнуть его, обращается к нему по имени и отчеству. На ее обычно приветливом лице было выражение досады и жалости.

Ночью, опасливо оглядевшись по сторонам, Люда Сенцова выскользнула из-под одеяла и достала небольшую тетрадку. Села за стол, задумалась и обмакнула перо в чернильницу.

«Никогда не думала вести дневник. Вроде бы нелепо обращаться к бумаге, когда вокруг столько друзей.

Я научилась, хоть и волнуюсь страшно, выступать на комсомольских собраниях. Привыкаю всем и при всех обстоятельствах говорить только правду. Но можно ли привыкнуть к дневнику? Это же обращение к своей душе. Значит, к самой себе.

Мы приехали сюда по путевке Орловского горкома комсомола, И я, хотя и имела диплом об окончании педучилища, сама выбрала профессию землекопа, потому что это нужно. Поначалу было очень трудно. Ой, как трудно, хоть плачь! Теперь чуть полегче. Или мы привыкли?

Сейчас ночь, и наши девушки — все орловские — спят. Я одна полуношница. Длинный стол посередине комнаты застелен чистой скатертью. Пол блестит. Дежурство у нас строгое. Порядочек поддерживаем.

У нас новый мастер Григорий Уралов. Толковый. Помогает нам, чем может. Больно было видеть его, когда он приписку сделал. А так он справедлив. Себя не жалеет, но и с других работу спрашивает. Вместе с Климом Зыковым и Дмитрием Царевым они сумели отвоевать старый барак под клуб. Вечерами ходим туда на танцы.

Во время танца подошла Элла (это по правилу) к одной паре, хлопнула в ладоши, и Женя Воскобойникова уступила ей Дмитрия Царева, своего «кавалера». Мы смотрим, что он нос задрал. Давай его отхлопывать друг у друга. А он решил, что пользуется успехом. Мы дружим с бараком, где живут Григорий, Клим и Дмитрий. Димка Царев помогал мне вчера рубить дрова, когда я дежурной оставалась. Помог и воды наносить, а я ему помогла навести порядок в бараке: у нас дежурства совпали».