Михаил Аношкин - Просто жизнь Страница 3

— За Бориса боитесь?

— Что вы! — смутилась она. — Я просто подумала: зачем вам такая пышная борода? Она не украшает вас.

— Но парикмахер не догадался прийти.

— Вы сами!

Андрей поморщился, потупил взгляд: ему всегда делалось больно, когда кто-нибудь невзначай напоминал о болезни. Правую руку он не мог подтянуть не только до подбородка, но и до груди. Одолевал туберкулез плечевой кости…

Андрей резко поднялся, вошел в избушку. Хотя ему вовсе не нужно было звонить на кордон, все-таки крутнул ручку, взял трубку и спросил время. Это немного охладило.

Когда он появился снова и сел на порог, Нина Петровна ушла с Борисом за ягодами. Андрей взял книгу, но не читалось. Сходил к загородке — там делать было нечего. Лег на спину и стал думать, а думы путались. Осенью поедет на операцию — чистить кость будут. Скорее бы!

Ягодники вернулись поздно, отдохнули у избушки и собрались домой. Нина Петровна спросила на прощанье:

— Вы не обидитесь, если я завтра обернусь парикмахером?

Хотелось сказать спасибо, а вырвалось другое:

— Не стоит. Лучше отпустите завтра Бориса.

— Хорошо, — задумчиво произнесла она, — наверное, я его отпущу.

А назавтра пришли оба. Андрей сам себе сознался, что ждал обоих.

— Берегитесь! — весело сказала Нина Петровна. — Я принесла самое страшное для бороды: ножницы и бритву.

— Вот вы, в самом деле, какие! — пробормотал Андрей. — Лишние хлопоты.

— Какие там хлопоты, я все равно в отпуске, делать мне нечего. Присаживайтесь, где удобнее. И не возражайте! Бориска! Разведи костер и согрей воды. Пока я стригу, чтоб вода была готова!

Андрей покорился. Нина Петровна, как заправский парикмахер, пощелкала ножницами, нахмурилась, сжала губы, обошла вокруг Андрея.

— Ну-с! — улыбнулась она. — Начнем!

Андрей смущенно прятал глаза.

Когда он, чисто выбритый, чувствуя непривычную легкость на щеках и подбородке, поднялся и улыбнулся благодарно, Нина Петровна посерьезнела сразу, взглянула на него с удивлением, будто увидела его впервые.

— Боже! — тихо произнесла она, прижав руки к груди. — Да вы еще совсем мальчик! Сколько же вам лет, Андрей?

— Скоро будет четверть века.

— Двадцать пять! — грустно качнула она головой. — Совсем, совсем мальчик.

С тех пор Нина Петровна частенько наведывалась к Андрею. Что-то влекло ее сюда, ему это было приятно. Однажды она пришла без Бориса. Андрей вопросительно приподнял черные брови, и она поняла, пояснила:

— Друзья сговорили на рыбалку. Просил не выпускать козочку. «Мама, говорит, пусть дядя Андрей козочку не выпускает. Завтра приду и выпустим вместе».

Косуля за это время поправилась. Хоть и не пугалась своих спасителей, а все же вела себя беспокойно, тосковала по воле.

— Ну, что ж, — согласился Андрей, — у него, пожалуй, больше прав ее выпустить, чем у меня. Подождем.

Нина Петровна присела на камень, Андрей — на свое любимое место, на порог избушки. Обхватив руками колени, Нина Петровна вглядывалась в зыбкое марево, что струилось перед соседней горой. Ветерок шевелил на висках завитки русых волос, и Андрею почему-то очень хотелось потрогать их рукой.

— Что вы так на меня смотрите, Андрей? — спросила Нина Петровна. — Наверное, думаете, какая я старуха? Мне и самой иногда кажется, будто я прожила на свете сто лет, а жить все равно хочется. Расскажите что-нибудь о себе.

И от того, что она заговорила с ним так задушевно, словно с близким, кому можно сполна довериться, ему захотелось рассказать о себе все.

Синилов взял в руки камешек и, крутя его пальцами, тихо начал:

— Мать была больна. Я не помню: ласкала она меня когда или нет. Я самый младший в семье. В войну она умерла. Мне тогда было двенадцать лет. Может, вам не интересно?

— Продолжайте, пожалуйста, прошу вас.

— И остался я один. Жить к себе взял старший брат.

Андрей грустно улыбнулся, вспоминая те далекие и вместе с тем близкие годы, одновременно горькие и радостные.

А было у него три брата. Старший — Василий, молчаливый, угрюмый человек, имел большую семью — шестеро детей, мал-мала меньше. Работал на заводе, на фронт не взяли — остался по брони. Привел в свой дом Андрея и сказал своим:

— Андрюшку не обижать!

Трудно доставалось в большой братовой семье, и не только Андрею — всем. И никогда, никто не упрекнул Андрея, что он лишний рот. Жена Василия не делала различия между ним и своими детьми.

Вскоре после войны прикатил в гости средний брат Виктор. Приехал по какому-то делу: говорил, что в командировку. Навез кучу подарков. Особенно щедр был к младшему брату. Говорил без умолку, горестно вздыхал, сочувствовал трудному житью-бытью Василия и хвастался, что сам устроился лучше. Василий слушал молча, исподлобья наблюдал за Виктором, а потом отрубил:

— Не хвастай! Я лучше тебя живу — у меня дети, видишь сколько! А у тебя нет. Значит, нет у тебя радости.

Виктор обиделся и вскоре уехал. Уезжая, сказал Андрею:

— Ты, брательник, приезжай ко мне. Не покаешься.

Андрей решил воспользоваться приглашением. Не то, чтобы уехать хотел в Свердловск насовсем, нет, просто погостить, посмотреть на город. Жена Василия собрала ему чемоданчик, и Андрей отправился в путь.

— Зря! — в напутствие сказал ему Василий. — А впрочем охотку не сбиваю. Съезди.

В большом, шумном городе Андрей с трудом разыскал квартиру Виктора. Робея, нажал кнопку звонка. Дверь открыла дородная сердитая женщина в цветастом халате. Андрея осмотрела подозрительно.

— Кого надо? — сурово спросила она. Андрей назвался. У хозяйки это не вызвало особой радости. Равнодушно повернулась к гостю спиной и крикнула:

— Витя! К тебе!

Виктор вышел в полосатой пижаме, в тапочках на босу ногу. В коридоре горела лампочка, и тусклый свет ее глянцем ложился на лысину брата.

— А! — произнес он. — Ты! Ну входи, входи.

Хозяева оставили Андрея в кухне, а сами ушли в другую комнату советоваться. Андрей чутко прислушивался к бубнящим за стенкой голосам, но понять ничего не мог.

Наконец Виктор появился в кухне один, присел напротив Андрея и, пряча глаза, начал:

— Видишь ли, какое дело, брательник. Тут у нас появились непредвиденные обстоятельства, так что ты сам понимаешь…

От обиды сжалось сердце: да, Андрей понял, почему так мялся брат, так заискивающе улыбался: не хотелось принимать лишнюю обузу. Ну и пусть.

— Я тогда пойду, — упавшим голосом произнес Андрей. — Я пойду.

— Ты не торопись, — забеспокоился Виктор. — Ты хоть переночуй.

Андрей поднял глаза и вдруг увидел, какое багровое, до противного багровое лицо у брата. И эти капельки пота, выступившие на лбу, тоже были противными, и лысина отсвечивала противно. У Андрея даже дрожь прошла по телу.

— Нет! Я пойду, — уже твердо заявил Андрей. — Я еще успею на поезд.

— Смотри, смотри, тебе виднее, — пожал плечами Виктор. — А то бы переночевал. Утро вечера мудренее.

Виктор ушел в комнату, и Андрей отчетливо услышал, как он переговаривался с женой, сколько дать на дорогу непрошеному гостю. Виктор назвал какую-то сумму, а жена грубо перебила его:

— Не сори деньгами. И сотни ему хватит. Подумаешь, барин какой!

Виктор появился в прихожей и виновато, украдкой сунул Андрею сотенную бумажку. Андрей не взял. Бумажка упала на пол.

— Чудак человек! — удивился Виктор. — Деньги ведь. Бери, бери. Пригодятся.

Андрей выбежал из квартиры, услышал, как жена Виктора прорычала вслед:

— Щенок!

Андрей кинул камешек под гору, вздохнул: его и сейчас мучила обида на Виктора, на его жену.

— Ох, какие эгоисты! — воскликнула Нина Петровна. Возле уголков рта резко обозначились горькие складки, и в глазах затрепетал холодный огонек. На лице появилось выражение горечи и презрения.

— Уж так устроен, наверное, свет, — тихо проговорила Нина Петровна. — Людей вокруг много, хороших и плохих, а живет каждый для себя. И думает о себе.

— Не всегда так.

— Мало еще вы жизнь знаете, Андрей, не хлебнули ее через край и не дай бог. Я ведь тоже когда-то так думала. Я много мечтала, торопила время — хотелось скорее будущего. Каким оно было лучезрным, боже мой! В двадцать лет полюбила парня, тихого, скромного, умного. Я быала счастлива, и все люди, казалось мне, были счастливы! Счастье затмило глаза, ничего я не замечала и замечать не хотела. А мой любимый женился на другой.

Нина Петровна потупила голову, несколько минут сидела молча, потом продолжила:

— Но время — лучший лекарь. Боль в сердце притупилась. Я стала забывать измену. Молода была. Думаю, все равно найду свою долю — должна же она быть, эта хорошая моя доля, если мать на свет родила! Повстречался один мужчина, представительный, ласковый. Поженились. Я уже институт окончила, он учился заочно. Помогала ему как могла, поддерживала. Бориска у нас родился. Вот, думаю, и моя доля нашлась. Успокоилась. Выучился мой муж, инженером стал. Помоложе встретил, девочку почти, и опять осталась я одна. Теперь единственная во мне вера — это мой сын. Тяжело мне, ой как тяжело — ни одной близкой души на свете нет. А у меня душа горит, кричать хочется. Ведь мне тоже хочется жить по-человечески. Разве я не имею на это право?