Юрий Рытхэу - Анканау Страница 3

— Тунеядец, — подсказала Анканау, улыбнувшись одними губами.

— Вот-вот, — кивнул Чейвын. — Ты не улыбайся, что я не помню этого слова… Есть такие тунеядцы, которые с виду работают, а уж лучше бы сидели дома и ничего не делали. Человек получил образование, а где-нибудь в конторе бумажки подшивает иголкой.

— И такие люди нужны, — заметила Анканау.

— Ты меня не перебивай! — раздражённо сказал Чейвын. — Не думай, что мы с Рультыной только и думаем, где бы пристроить тебя на чистую работу. Если не захотела дальше учиться, будешь на берегу разделывать моржей, варить китовый жир!

— Я и не собиралась искать для себя лёгкой жизни, — перебила отца Анканау. — Поэтому и приехала обратно.

— Эх, родиться бы тебе парнем, тогда я бы знал, как с тобой разговаривать! — выкрикнул Чейвын. — Пойдёшь работать с завтрашнего утра!

— Хорошо, — кивнула Анканау.

— Теперь можешь идти в клуб, — Чейвын махнул рукой и отвернулся к окну.

Анканау постояла на крыльце, прислушиваясь к далёкой музыке. После разговора с отцом у неё пропала охота идти веселиться.

Ветер трепал её волосы, выхватывая из-под шёлкового платка. Солнце медленно закатывалось в море, окрасив край неба в яркий алый цвет. Сейчас на воду ляжет светлая дорожка и побежит к берегу.

Вдруг она почувствовала затылком тёплое дыхание и обернулась. Отец с виноватым видом стоял позади неё. В глазах его была и невысказанная нежность, и растерянность, и надежда.

— Ты, может, передумаешь, Анка? Время ещё есть…

— Отец, ты же сам говорил… Помнишь, в школе?

— Но никто, кроме тебя, так и не вернулся…

— Ещё вернутся, — уверенно сказала Анканау. — Надо показать, чтобы вернулись.

Что-то нежное шевельнулось в душе девушки. Она поколебалась с минуту. Ей хотелось прижаться к широкой отцовской груди, погладить своими тонкими пальцами его изуродованную руку… Но этого делать не полагалось. Вот если бы она была маленькая девочка…

Анканау, перепрыгивая через камни, побежала вниз, к мысу, на своё любимое место.

На расстоянии прыжка от берега в воде лежал одинокий гладкий камень, похожий на спину диковинного морского животного.

Анканау прыгнула на него и села лицом к морю, к солнцу, медленно тонущему в воде. Светлая дорожка лежала на волнах, разбивалась на тысячи мелких осколков в шипящих бурунах. Ощущение огромного простора, беспредельности охватило девушку. Она как бы растворилась в этом великолепии, в зелёных волнах, пронизанных солнечным лучом, в прозрачном воздухе, напоенном морским запахом. Она стала как бы частью огромных чёрных скал, нависших над морем. Порой ей казалось, что она вместе с ветром бежит в тундру, неся с собой крик морских птиц, тяжёлое дыхание моржей, свист китовых фонтанов… Из груди рвался возглас восторга, и вместе с тем не хотелось нарушать своим голосом разговор природы, вплетать в его многозначительный шепот маловыразительные слова. Каждый раз именно здесь Анканау хотелось читать стихи… Она их знала множество, но ведь они были написаны другими и совсем про другое…

2

Солнце ещё не вынырнуло из моря, а Чейвын уже спускался к берегу, к белым вельботам, подпёртым толстыми кольями, чтобы не заваливались на гальку.

Перед уходом он разбудил жену и дочь.

Анканау вскочила с кровати и принялась делать утреннюю гимнастику. Она прыгала на прохладном деревянном полу, когда из кухни в комнату заглянула встревоженная мать:

— Что-то тут трясётся? Чайные чашки звякают…

Она удивлённо уставилась на дочь.

— Физкультуру делаешь?

Анканау молча кивнула, продолжая подпрыгивать.

— Она тебе не надоела в интернате?

— Что ты, мама, говоришь? Гимнастику надо делать каждый день. Я тебя ещё, как председателя Совета, заставлю помочь оборудовать у нас в селении спортплощадку.

— Ладно, умывайся, иди чай пить.

Из дому вышли вместе. Шагали рядом — мать и дочь, и каждый встречный почтительно здоровался с ними. По всему селению уже разнеслась новость, что дочка охотника Чейвына не пожелала учиться дальше и вернулась в родительский дом. Одни при этом осуждающе качали головой, другие завистливо отмечали, что велика радость, когда родное дитя дома. Ведь они и так мало бывают с родителями. Чуть только появились на свет — в детские ясли, потом в садик, в интернат… А если в селе начальная школа, то старших видишь только в зимние каникулы — летом они едут в пионерский лагерь… Всё же лучше, когда в доме звучит молодой голос.

Сельский Совет и правление колхоза «Охотник» находились напротив. Рультына остановилась и вопросительно посмотрела на дочь.

— Может быть, мне пойти с тобой?

— Не надо, ымэм, — ответила Анканау. — Я пойду одна.

— Ладно, иди, — вздохнула Рультына.

Она стояла на улице до тех пор, пока дочь не скрылась за дверьми правления.

В комнате, примыкавшей к председательскому кабинету, толпились женщины и строители. Бригадиры громко разговаривали, назначая людей на рабочие места.

Когда Анканау вошла, многие женщины притихли и уставились на неё. Сдержанный шёпот пронёсся по комнате.

— Какая красавица! — тихо произнёс кто-то из плотников.

— Чейвына дочка, — шепнула женщина с большим, остро отточенным пекулем в руках.

— Должно быть, в правлении будет сидеть, — предположила полная женщина с татуировкой на носу.

Анканау молча прошла сквозь толпу в кабинет.

За столом в непромокаемой куртке с жирными пятнами сидел Василий Иванович Каанто, председатель колхоза. Он разглядывал большой лист бумаги, испещрённый синими линиями. Напротив него, перегнувшись через стол, стоял бригадир строителей Миша Ачивантин в ватнике, заляпанном масляной краской.

— Я занят! — крикнул Василий Иванович, не поднимая головы.

— Ничего, я подожду, — скромно сказала Анканау.

— Выйдите, выйдите, — скороговоркой, не отрываясь от бумаги, произнёс председатель.

— Я здесь подожду…

Председатель поднял голову. Он долго всматривался в лицо девушки, как бы стараясь припомнить, кто она такая.

— Вы из района! — догадался он, наконец, и гостеприимно заулыбался.

— Да… То есть теперь я здесь, — запинаясь, ответила Анканау. — Вчера приехала.

— Ачивантин, ты выйди, — строгим голосом приказал Василий Иванович. — Займусь товарищем из района.

Ачивантин не тронулся с места. Он усмехнулся.

— Какой это товарищ? Это же Анка! Дочка бригадира шестого вельбота Чейвына.

Глаза председателя округлились, сквозь смуглую кожу проступила краснота.

— Ты же была совсем маленькая девочка… Пионерка… — растерянно произнёс он. — Вот как дети быстро растут.

Анканау стояла перед председателем и смотрела ему в глаза.

— По какому вопросу? Отец послал? Или мать — Рультына? — забросал он её вопросами, суетливо поправляя на столе чернильный прибор из моржового бивня.

— Я сама пришла, — ответила Анканау, — насчёт работы.

— Похвально! Похвально! — глядя на Ачивантина, чтобы спастись от глаз девушки, сказал Василий Иванович. — Сейчас такое движение идёт, чтобы молодёжь после школы шла на производство. Образованные кадры во как нам нужны! — Каанто провёл ребром ладони по горлу, показывая великую нужду в образованных кадрах.

— Можем взять пока учётчиком, — продолжал он деловитым тоном, — либо кассиром… Есть должность воспитателя в детском саду…

— Я хочу пойти на разделку, — сказала Анканау, дождавшись паузы. — На берег.

— Вот ещё придумала! — отмахнулся Каанто. — Каждый дурак может пекулем резать. А мы тебе найдём работу по твоим знаниям. Торопиться некуда. Иди отдыхай. Вернётся твой отец с промысла, вместе с ним и подумаем.

Каанто поглядел на Ачивантина и веско добавил:

— Выбор профессии — важное дело.

— Я сегодня же хочу на работу, — твёрдо повторила Анканау. — На берег. Скажите, в чью бригаду мне идти?

— Мы предлагаем тебе как лучше, — сказал Каанто.

— Мне не надо как лучше. Пошлите туда, где все работают.

— Как хотите, — сердито пожал плечами Каанто. — Рядом в комнате бригада Йиленэу. Идите к ней. Скажите, что я послал.

Анканау встала и, не оглядываясь, вышла из комнаты.

Йиленэу оказалась полной женщиной с татуировкой на носу. Она критически оглядела одеяние Анканау и процедила сквозь зубы:

— Не боишься испачкаться?

Действительно, Анканау и не подумала о своей одежде. На ней был толстый шерстяной свитер, жакет и чёрная юбка. На ногах капроновые чулки и туфли на каблучках.

— Я пойду переоденусь, — стараясь казаться спокойной, сказала Анканау.

— Беги быстрее, если не хочешь опоздать.

На берег Анканау спустилась в старой застиранной камлейке, в лыжных брюках, заправленных в высокие резиновые сапоги. В руках она держала давно не бывший в употреблении, заржавленный пекуль.