Николай Дементьев - 3амужество Татьяны Беловой Страница 30

Олег открыл дверь в комнату, с порога крикнул:

— Тетка, смотри, кого я привел!

На стуле у раскрытого окна с книгой в руках сидела толстая старуха, вылитая Костина бабушка; широкое одутловатое лицо, седые волосы над губой и на скулах, широко поставленные темные глаза под мохнатыми бровями, большой рот. Из него с этакой заправской лихостью торчала длиннющая, толстенная папироса.

— Алексеев явился!.. — сказала она, вынув изо рта папиросу и относя ее по-женски далеко в сторону, повернулась всем своим круглым телом на стуле и посмотрела на меня спокойно, внимательно, без всякого удивления, хотя Олег наверняка ничего заранее не говорил ей; глазки у нее такие, что не соврешь! — Из дома моделей манекенщицу увел? — Она улыбнулась мне, приглашая вместе посмеяться над Олегом; кем она, интересно, работала до ухода на пенсию?

— Если бы увёл! — сказал Олег. — Украсть пришлось!

Мы с ним посмотрели друг другу в глаза и не выдержали, засмеялись. А она продолжала:

— Смотри, выкуп потребуют!

— Все, что есть, продам! — отчаянным голосом сказал Олег. Эта игра, наверно, была привычна для них. — Тебя заложу!

— Ну, за меня много не дадут. Разве что по весу принимать будут… — И она, не вставая, протянула мне руку: — Ксения Захаровна.

Я назвалась, пожала ее мягкую теплую руку и все не могла понять, понравилась ей или нет.

— Тетка, мы перекусить забежали!

— Там в холодильнике суп оставался, погрей. А второго уж не успела приготовить, простите, — сказала она мне и снова посмотрела на него: — Зачиталась. Колбасы, правда, купила, да вот хлеб забыла, вы уж не обессудьте. — Она покосилась на меня.

— Ничего, — сказала я, — мы сейчас и гвозди съедим! — И тотчас наткнулась на ее глаза, уже одобрительно улыбавшиеся, двинулась к холодильнику: — Давай я разогрею?

Олег остановился со старенькой кастрюлькой в руках, но тетка сказала мне:

— Ничего, ничего, он у меня и жнец и на дуде игрец.

Олег вышел. Я села и не выдержала, жадно обежала глазами их комнату. Что-то похожее на обстановку Лидии Николаевны: обеденный стол, книжный шкаф, кушетка и стулья. А на чем же Олег спит?.. Весь письменный стол завален книгами, этого у Лидии Николаевны нет. Они даже стопками лежат на полу. А вообще такая же строгая скромность во всем. И хоть Ксения Захаровна внешне совсем не похожа на Лидию Николаевну, а есть в них что-то общее. Как у всех женщин, что ли, у которых никогда своей семьи не было?.. Обернулась к Ксении Захаровне и смутилась: она смотрела на меня насмешливо, понимающе, будто спрашивала: «Ну как наши покои?» Я не знала, что сказать, но понимала: веду себя глупо и, наверно, уже растеряла то хорошее, что нашла было во мне Ксения Захаровна. И почувствовала, что и при ней у меня не пропадает напряженная настороженность, которая была в первое время у Локотовых, особенно при Софье Сергеевне. Только тут дело было не в манерах, не в умении есть по правилам и вести «интересный» разговор, а в чем-то гораздо более важном и значительном, а скорее всего — главном, что есть у меня в душе. И с огорчением подумала, что и здесь мне будет трудно, еще труднее, чем у Локотовых: ведь Ксения Захаровна, наверно, так же непримирима, как и Лидия Николаевна…

19

В то время я была счастлива, как никогда, хотя порой мне и приходилось очень трудно. Всю жизнь я старалась, в общем-то, жить как можно легче, лучше, но, странное дело, мне, наверно, приходилось и приходится тяжелее, чем тем, кто мало заботится об этом. Жизнь обмануть нельзя, мне так и не удалось этого сделать, хоть я и положила на это все свои силы.

Я все больше узнавала Олега и все сильнее любила его.

Как-то мы с ним сидели обнявшись на кушетке Ксении Захаровны — она в доме устраивала очередной вечер для ребятишек, — и Олег рассказал мне о своем детстве, о своей жизни. Говорил он сбивчиво, и я понимала, что он, наверно, редко вспоминает о прошлом, не привык глядеть назад. Но я все-таки отчетливо представляла себе все, связанное с Олегом: его родителей, довоенный Ленинград, а потом войну, блокаду, школу Олега, институт…

Отец его был летчиком. Мне казалось, что с пожелтевшей фотографии на меня смотрит сам Олег в старомодном пальто и кепке. Отец Олега был откуда-то с Урала, но всю жизнь они кочевали из города в город, ездили с матерью за ним: он испытывал самолеты. И погиб где-то в Испании… Олег говорил об отце, словно о своем приятеле:

— Забавный был мужик! Когда возвращался с испытаний, а денег ему платили много, у нас весь дом ходуном ходил. Батя умел повеселиться. Любил русские народные песни петь. Мама частенько подтрунивала над ним, говоря, что он ни одного рекорда не установил. Действительно, это странно. Отец был весь переломанный, вроде первого нашего авиатора Уточкина, а высшие достижения все кто-то за него успевал показать. Отлежится в больнице, выйдет: «Ну, скажет, теперь-то уж от меня небушко не уйдет». И опять что-нибудь помешает. — Олег замолчал, потом задумчиво проговорил: — А в сущности, он поставил рекорд, понимаешь?

Я кивнула, а он пояснил:

— Рекорд настойчивости и упорства: без таких, как отец, и Чкалов был бы невозможен. Я не про отца говорю, а вообще… Есть, знаешь, памятник Неизвестному солдату. Ну, как символ… Надо ставить памятники Неизвестному исследователю или рабочему, колхознику, верно? — И вздохнул: — Эх, дружить бы с батей, наверно, было бы здорово!.. Черт, глупо в жизни это устроено: вырастешь, начнешь кое-что понимать, тут бы самое время с батей на рыбалке посидеть или за столом, а его уже нет…

Олег опять замолчал, а я подумала, что вот мой отец жив, а у меня с ним такого не получается.

Очень я удивилась, когда узнала, что мама Олега была артисткой. Вот уж никогда бы не подумала: сам-то Олег такой простой! С многочисленных снимков на меня смотрела красивая женщина то в костюме королевы — она действительно выглядела королевой, как в старинном романе, — то в рабочей блузе, и я так и видела героев книги «Как закалялась сталь». Необычная была женщина. Ей бы в примадоннах красоваться, а она ушла в партизаны и погибла. И когда уходила, оставила Олега соседям по квартире! Ксения Захаровна вырастила Олега и в люди вывела. Никакая она ему, оказывается, не тетка.

Говорил Олег о своей маме с ласковой усмешкой:

— Увлекающийся была она человек, горячий и непоследовательный. То Станиславским бредила, то в пантомиме играла, даже в театре «Ромэн» работала. Если бы не разбрасывалась так, может, и большой актрисой была бы. Понимаешь, бывают люди стихийно талантливы, а какого-то умственного стерженька им не хватает, чтобы организовать свой талант, дисциплинировать его.

О своей жизни в блокаду и войну Олег ничего не рассказывал, а когда я спросила, коротко ответил:

— Если бы не тетка, пропал бы, конечно. — Помолчал и добавил: — Главное, чтобы это никогда больше не повторилось!..

Про Ксению Захаровну Олег тоже толком ничего не сумел рассказать. Я узнала только, что до пенсии она работала бухгалтером, была замужем, муж умер уже после войны, просто от старости, детей своих у них не было. Олег этим и объяснял то, что сделали для него Ксения Захаровна с мужем:

— Своих детей не было, ну и усыновили меня. А куда им было от меня деваться?..

— В детский дом могли отдать.

— Ну зачем же?.. — Он это сказал так, будто Ксения Захаровна с мужем и впрямь были его родителями.

Я, конечно, плохо понимала это и все приставала к Олегу с вопросами. Тогда он сказал мне:

— Тетка уж такой человек: ей надо обязательно с кем-нибудь возиться. Я для нее в этом смысле был прямо находкой, ей со мной посчастливилось.

Все это было так непохоже на то, чем жила я, мои родители, наша семья…

Я уже говорила о том, как относились к Олегу в лаборатории: все точно ждали от него чего-то очень серьезного, да и Лидия Николаевна считала, что он будет настоящим ученым. А ведь мне казалось, что в этой области более удачливого человека, чем Анатолий, трудно себе представить. И я откровенно спрашивала Олега, почему к нему так относятся. Он смеялся:

— Это тебе кажется: любовь особые очки надевает. Сквозь них видишь то, что хочешь и как хочешь.

Я спросила: правда ли, что в институте он был первым в их выпуске, занимался, наверно, очень много? Олег удивился:

— Нет, я больше мячик кидал… Ну, за девочками еще бегал.

— А Анатолий?

— Вот он действительно сидел за книгами как проклятый! — с уважением проговорил Олег.

Мне все хотелось узнать, отчего это получилось: институт они с Анатолием кончили вместе, Анатолий уже начальник, а Олег у него подчиненный. Олег оказал:

— Ну, у кого как сложится. Я после института уехал в Сибирь работать, а Толька остался, у него путь в начальники прямее был.

— Почему же его оставили, а тебя нет?

— Меня тоже оставляли, да, понимаешь, одна интересная работенка подвернулась. Знаешь, что такое угольный комбайн? Я уже было взял направление в лабораторию, где сейчас работаю, но в это время случайно, у Тольки дома, познакомился с одним человеком. Из Кузбасса. Очень мне показался заманчивым метод крупного скола угля. — Он потер виновато пальцем нос, чуть сконфуженно стянул со стола листок бумаги, ручку и, уже почти забыв обо мне, начал чертить, говорить, снова чертить…