Илья Маркин - Курский перевал Страница 31

— Да некогда читать-то, — смущенно пробормотал Чернояров, вспомнив, что уже много лет, кроме уставов, наставлений и различных пособий, никаких книг не читал, — дела все, работа.

— Да в перерывах, знаете, затишье когда… А у нас теперь все время затишье. Бои-то неизвестно когда начнутся, — пылко убеждал Дробышев. — В этой книге такие вещи, такие вещи… Только читать начните — не оторветесь. Просто дух захватывает.

— Если книга свободна, давайте, — решив доставить Дробышеву хоть маленькое удовольствие, согласился Чернояров, — почитаю, если время будет.

После ухода Дробышева Чернояров дочистил костюм, протер и смазал сапоги и, зная, что завтрак будет еще не скоро, раскрыл книгу. Он не посмотрел названия того, что начал читать, но с первых же строк почувствовал вдруг какое-то удивительное, никогда не испытываемое наслаждение. Обычными словами описывалось ненастье на Черноморском побережье, потом резкая перемена погоды и подготовка княгини Веры Николаевны к именинам. Все было просто, обыденно, буднично, но Черноярова охватила праздничная радость. Он физически ощутимо чувствовал и нудный моросящий дождик, и прозрачные, насквозь пронизанные солнцем морские дали, и тихую радость счастливой именинницы. Он не помнил, сколько прошло времени, забыл, где находится, весь уйдя в переживания Веры Николаевны и влюбленного в нее несчастного Желткова. Когда он дочитал последнюю строчку и, лихорадочно перелистав книгу, увидел название «Гранатовый браслет», невыразимое, и грустно-тоскливое, и безмятежно-радостное состояние овладело им. Он сидел на соломенном тюфяке, опустив голову на руки, и с трудом сдерживал слезы.

С этого дня он не упускал ни одной свободной минуты, чтобы не взяться за книгу. Его внезапно вспыхнувшую жадность к чтению перебарывало только одно — письма к жене и дочке, которые писал он теперь через каждые два-три дня.

XIX

Шел уже пятый час утра, а генерал Федотов все еще не спал. Сняв китель и засучив рукава нижней рубашки выше локтя, он то поспешным шагом из угла в угол ходил по просторной землянке, то вновь присаживался к столу, куря одну папиросу за другой. Усталое лицо его пожелтело, широкий лоб пересекли глубокие морщины, под глазами залегли синие полукружья.

— Что же еще, что еще можно сделать? — в раздумье проговорил он и опять зашагал по дощатому полу землянки.

Как давно обжитую, до трещинки на потолке изученную квартиру, знал Федотов шестикилометровую полосу обороны, которую занимала его дивизия, перекрывая шоссе между Белгородом и Курском. Стрелковые полки, опоясав траншеями холмы, высоты и лощины, заканчивали последние работы на тыловых позициях. Пушки и гаубицы, закрыв самые опасные и важные участки обороны, могли стремительно переместиться на другие места, где для них уже были готовы запасные позиции. Расставленные саперами минные поля защищали подступы к переднему краю и, все расширяясь, уходили в глубь обороны. Сложная паутина телефонных линий связала подразделения, как пучок нервов, сходясь на командном пункте Федотова. Склады, обозы, медпункты и медсанбат зарылись в землю, ожидая начала нелегкой работы.

Все было готово к отражению вражеского наступления. Но беспокойство не покидало Федотова.

Что будет, когда от Белгорода, от Борисовки, заполняя просторные поля массой людей и машин, развернется вражеское наступление? Выдержат ли его подразделения и части первый, видимо, самый мощный удар противника? Несомненно, главное будет решаться на переднем крае. Достаточно ли мин, чтобы хоть на полчаса, хоть на десять минут задержать противника?

До мелочей продуманные варианты ответных действий на удары противника один за другим чередовались в памяти Федотова. Если противник наиболее сильно жмет на левом фланге, то он, Федотов, сосредоточивает туда огонь всей своей артиллерии, вызывает авиацию, подводит резервы. Если главный удар обрушится на полк Поветкина, что наиболее вероятно, тогда все силы сосредоточиваются у него, привлекаются соседние полки. А если обстановка усложнится, приходят на помощь корпусная и армейская артиллерия, подвижные отряды заграждений, артиллерийские противотанковые резервы.

Да, но… Но пока все это произойдет, выдержат ли стрелковые полки? С пехотой они, безусловно, справятся. Но танки!.. Сможет ли устоять оборона при массовой атаке танков?

Конечно, помогут минные поля, но мины не так-то уж сложно обезвредить. Пустит противник саперов, противоминные танки, в конце концов ударит артиллерией — и вот они, проходы для танков. Нет! Главное в борьбе с танками — артиллерия. Эх, хоть бы еще один полчок противотанковый! «Буду, буду просить у командующего…»

«Просить! — упрекнул самого себя Федотов. — А если и у командующего нет? Ты сам, сам найди выход, а не хнычь. Помнишь, Подмосковье в октябре сорок первого? Две пушки на километр фронта — и удержались! А теперь восемь — и поджилки дрожат. Да, но под Москвой и танков у немцев было не столько, как сейчас, да и танки не «тигры», не «пантеры».

Споря сам с собой и раздумывая, что еще можно сделать для усиления обороны дивизии, Федотов лег спать только на рассвете. Но и во сне тревожные мысли не оставляли его. Колонны фашистских танков то развертывались перед фронтом всей дивизии, то, сгущаясь к левому флангу, давили полк Поветкина, то опять, заполняя всю полосу дивизии, катились широкой, нескончаемой волной. Встречь им били пушки, бронебойки, гаубицы, но угловатые длинностволые «тигры» и «пантеры» неудержимо ползли и ползли. Федотов бросил в бой свой резерв, выдвинул к шоссе отряд заграждения, выкатил на прямую наводку гаубицы. Однако натиск противника все не ослабевал. На левом фланге у сожженной деревни нарастающим гулом взревели моторы и вспухла смрадная волна дыма и пыли.

«Прорвались!..» — вскрикнул Федотов и проснулся.

В землянке было сумрачно и душно. Все тело сковала ломящая боль, и пересохло во рту.

— Просить, просить еще артиллерии, хотя бы несколько батарей, — торопливо вставая, решительно проговорил Федотов. — Усилить левый фланг, создать еще один противотанковый узел на шоссе, часть пушек поставить в глубине обороны. Иначе — беда!

С этим твердым намерением и выехал Федотов в штаб армии, куда его, начальника штаба и начальника политотдела дивизии вызывали на совещание.

Светлый, просторный зал школы села Ворскла, где размещался штаб армии, был сплошь заставлен рядами столов, на которых лежали свеженькие, очевидно только что склеенные, топографические карты, стопки белой бумаги и коробки цветных карандашей. Над каждым столом темнел четко выписанный на белом прямоугольнике номер корпуса или дивизии. Почти все места были уже заняты генералами и офицерами, но в зале стояла удивительная, совсем не привычная для таких собраний тишина.

«Это скорее экзамены академические, а не совещание», — осматриваясь, подумал Федотов.

Едва успел он занять свое место, как позади послышался шум отодвигаемых стульев и в проходе между рядами показались Ватутин и Хрущев. За ними шли командующий и член Военного Совета армии, командиры корпусов, генералы армейского управления.

Ватутин шагал твердо, строго и сосредоточенно глядя прямо перед собой. На его обветренном, округлом лице залегли упрямые морщины. У покрытого красным сукном стола он резко повернулся, из-под опущенных бровей строгим взглядом окинул собравшихся и, не меняя все того же строгого выражения на лице, поздоровался.

Услышав разнобойный ответ генералов и офицеров, Ватутин еще ниже опустил густые изогнутые брови. Его широкие ноздри дрогнули, тонкие губы сжались, и гневно блеснули глаза.

— Отвыкло большое начальство от строевой выучки, совсем отвыкло, — присаживаясь к столу, рассмеялся Хрущев. — Видать, нужна тренировка.

— Несомненно, — хмуро проговорил Ватутин, — и не только в строевой выучке.

Взмахом руки он разрешил генералам и офицерам сесть, а сам, продолжая стоять, заговорил прежним властным голосом:

— Сейчас вы получите выписки из оперативной директивы армии, где указаны боевые задачи каждого корпуса и дивизии. Все изучить, обдумать, оценить и принять решение каждый за свое соединение. На эту работу — два часа. Имейте в виду, — помолчав, добавил Ватутин, — Верховное Главнокомандование таким занятиям придает особое значение. Я хочу, чтобы каждый из вас уехал отсюда, имея полную ясность о характере предстоящих действий.

«Настоящий экзамен, только совсем не академический», — прочитав выписку из оперативной директивы, подумал Федотов.

Думая так, Федотов понимал, что дело не только в том, что здесь приходится выступать не перед группой академических преподавателей, а перед командованием фронта — суровым Ватутиным и требовательным Хрущевым, — но главное в том, что теперь приходится решать именно за свою собственную дивизию, точно такого же состава, какой она имеет, и расположенную на той же местности, где находится сейчас. Разница по сравнению с теперешним положением дивизии была лишь в том, что на усиление вместо одного истребительно-противотанкового артиллерийского полка дивизия получала истребительно-противотанковую бригаду и два отдельных полка — гаубичный и пушечный, инженерно-саперную бригаду, целый танковый полк и три полка реактивных минометов. Никогда еще — ни во время учебы в академии, ни на многочисленных учениях и маневрах — Федотову не приходилось встречаться с таким огромным количеством средств усиления, придаваемых одной стрелковой дивизии.