Аркадий Львов - Двор. Книга 1 Страница 31

Первый зашел в кабину Степа Хомицкий, за ним, в ту же самую, протиснулся Граник. Иона Овсеич потребовал, чтобы Ефим немедленно вышел: вдвоем категорически запрещается — никто не должен знать, за кого голосует другой.

— Что значит другой! — возмутился Граник. — Это мой самый близкий человек, я от него не скрываю.

— Даже брат, даже родной брат, — сказал Иона Овсеич, — не имеет права: Конституция гарантирует тебе, и мне, и ему, и пятому, и десятому строгую тайну голосования.

— Хорошо, — уступил Граник, — я с ним посоветуюсь, а потом перейду в другую кабину.

Иона Овсеич опять повторил насчет тайны голосования, но в этот раз он не успел закончить: Клава Ивановна зашла в кабину, выгнала оттуда Ефима и потребовала, пусть перейдет рядом и сидит там хоть до двенадцати ночи — в двенадцать участок закрывается. Даже после этого Ефим продолжал упираться, пока Степа сам не намекнул, что хочет остаться один.

Перейдя в кабину рядом, Ефим постучал в перегородку и спросил Степу, он уже или еще думает.

— Избиратель Граник, — напомнил Иона Овсеич, — переговариваться нельзя: только карандашом.

Ефим сидел в своей кабине четверть часа. Слышно было, как скрипит стул, вроде у человека сильная тревога на душе, и Клава Ивановна два раза поинтересовалась через занавеску, хорошо ли он себя чувствует и что ему принести на третье: рицинку или пурген.

Оба раза Граник отвечал, что категорически требует не мешать, и оба раза Дегтярь брал его сторону.

Возле урны Ефим развернул свои бюллетени, тщательно осмотрел, сложил вчетверо и с силой протолкнул в щель. Затем он пожал руку Дегтярю, немного задержал ее и громко спросил:

— Овсеич, если весь двор и вся улица запишут тебя в бюллетень, в газете будет сообщение?

— Обязательно.

— Тогда еще один вопрос: а если за тебя будет один голос?

— Тогда, — Иона Овсеич на секунду призадумался, — об этом будет знать только хозяин бюллетеня, если он, конечно, не болтун и умеет держать язык за зубами.

— Он не болтун, — сказал Граник, — можешь мне поверить.

В малом форпосте райпищеторг поставил на день выборов свой буфет, чтобы избиратели могли сэкономить время и не бегать в магазин. В продаже была чайная колбаса, свежий салат из картофеля и бурака на подсолнечном масле, холодец из свиных ножек и житные пряники. Кроме того, были греческие маслины, полкило в одни руки, и керченская селедка. Селедку отпускали сначала по целому кило, но каждый, когда берет, думает, что он последний, а другому уже не надо, и Клава Ивановна, хотя кой-кому пришлось не по вкусу, приказала давать в одни руки две штуки, не больше. Буфетчица сказала, что от своего начальства такого приказа не имела, но Клава Ивановна показала рукой на избирателей, которые стояли в очереди, и ответила:

— Вот твой главный начальник!

Буфетчица сделала удивленное лицо и спросила, а где у этого начальства печать, чтобы можно было поставить на справке.

— А где у него была печать в семнадцатом году? — спросила Клава Ивановна, и буфетчица сказала, хорошо, хорошо, она не возражает, а люди смеялись и объясняли один другому, что надо разговаривать, как мадам Малая, — тогда всегда и везде будет порядок.

Пока Ефим сидел и думал над своим бюллетенем в кабине, Степа успел сходить в гастроном на Тираспольской площади и вернуться обратно. Из кармана пиджака у него торчали два мерзавчика, один на себя и один на Ефима. Когда опрокинули по стопке, Степа сказал, что надо поднести Дегтярю и Клаве Ивановне, а то люди здесь с ночи и не имели крошки хлеба во рту.

Иона Овсеич отказался наотрез, кому праздник, а Дегтярю еще целый день саночки возить, Клава Ивановна тоже отказалась, но в конце концов согласилась взять один наперсток и пожелала, чтобы наши люди всегда жили не хуже и чтобы наши дети никогда не знали войны.

Степа сказал, что за все сразу пить не полагается, но для мадам Малой они готовы сделать исключение.

— Не надо исключений, — возразила Клава Ивановна, — за наших детей, чтобы они никогда не знали войны, можно повторить отдельно.

Когда повторили, Клава Ивановна вспомнила про патефон и сунула Ефиму ключи от своей квартиры: патефон он сам увидит, а пластинки в фибровом чемодане на этажерке. Чемодан пусть несет осторожно, а то из пластинок могут получиться дребезги.

Ефим сбегал в два счета, но на обратной дороге столкнулся возле форпоста с Ионой Чеперухой, который потребовал, чтобы ему доверили крутить патефон.

— Нет, — категорически сказала Клава Ивановна, — сначала протрезвись — тогда посмотрим.

— Малая, — обиделся Чеперуха, — когда голосовать, так я трезвый, а когда крутить патефон, так я пьяный! Значит, твой патефон — это главнее, чем выборы. Ефим, ты будешь свидетель.

— Босяк, — Клава Ивановна стиснула зубы, — иди до мой и проспись, а то со своими разговорами ты попадешь в другое место.

Патефон поставили на тумбу, где раньше был вазон с фикусом, а пластинки положили на полочку, так что получилось очень удобно. Сначала завели «Кукарачу», потом «Широка страна моя родная», потом «Хорошо, когда работа есть».

— Овсеич, — спросила Клава Ивановна, — как тебе нравится Франческа Гааль?

Франческа Гааль, ответил Иона Овсеич, ему нравится, неплохая артисточка, но сейчас он думает о другом: этот случай с Чеперухой нельзя пропускать мимо внимания. Многие видели и могут сделать неправильные выводы. Какие выводы, возразила Клава Ивановна, просто пьяный человек молол пьяным языком! Дегтярь покачал головой: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

В девять часов райком запросил сводку о ходе голосования на участке. Иона Овсеич округлил до девяноста пяти, недоставало две десятых, в трубке засмеялись и сказали, что с такими темпами Дегтярь имеет шансы выйти на первое место с конца.

— Малая, — сказал Иона Овсеич, — могу тебя поздравить: мы на самом последнем месте.

Возле буфета стало немножко спокойнее: керченскую селедку уже всю продали, а маслин оставалось почти полбочки и не надо было волноваться, что не хватит. Иона Чеперуха попросил кило, продавщица сказала, одним весом нельзя, взвесила два раза по полкило. Клава Ивановна попробовала из кулька пару маслин, Чеперуха предложил еще, но она отказалась: маслины могут подождать, а к нему есть общественное поручение — сию минуту зайти к Лапидису и притащить его сюда. Если же он такой больной, что совсем потерял стыд и совесть, ему принесут урну прямо в кровать, и это будет последняя урна в его жизни. Чеперуха сказал, он согласен, но с одним условием: не надо звать сюда, а сразу принести урну Лапидису в постель.

Иона Овсеич задумался: вообще, не мешает проучить, и Чеперуха правильно предлагает, но порядок есть порядок — урны исключительно для лежачих больных.

Через пять минут Чеперуха вернулся и с порога закричал, нехай его разрежут на мелкие шматки, если он еще раз возьмет на себя общественное поручение. Дело было так: сначала он позвонил, потом еще раз позвонил, но никто не выходил, он ударил рукой в филенку и крикнул, пусть идет голосовать, а то люди даром сидят. Тогда выскочил этот грек, трахнул дверью, и теперь он говорит, что Чеперуха ему выбил стекло.

— Ну, — сплюнул Иона, — так надо было мне общественное поручение! Я тачечник, биндюжник, а они хотят сделать из меня активиста!

Насчет стекла мадам Малая спросила, может, у Ионы, когда он ударил в филенку, рука случайно задела стекло, но Чеперуха поклялся своей тачкой: нехай у нее отвалятся колеса, если он имеет отношение к этому стеклу.

Лапидис влетел в форпост с таким шумом, как будто ему поддал сзади своим хоботом бешеный слон. Клава Ивановна даже испугалась.

— Я знаю, — закричал Лапидис, — это вы науськиваете на меня людей, чтобы они хулиганили и били стекла! Я сейчас же поставлю в известность обком, пусть пришлют комиссию и проверят, как вы соблюдаете Положение о выборах.

— Подожди, — остановила его мадам Малая, — ты же сам себе выбил стекло, когда трахнул дверью на Чеперуху.

— Я сам? — остолбенел Лапидис. — Я сам пришел к себе в гости, не хотел впустить себя в свой дом и выбил, себе в отместку, стекло! Или я сошел с ума и ничего не понимаю, или…

Лапидис захохотал, схватился обеими руками за живот и забегал вокруг Клавы Ивановны. После первого круга она пыталась поймать его за рукав и остановить, но он сделал рывок, и Клава Ивановна сжала пустой кулак.

Дегтярь, который проверял по спискам, как идет голосование, в это время освободился, и, когда Лапидис сделал последний круг, сказал: здесь так весело, как будто мы уже закончили голосование и вышли на первое место в Одессе.

— Открой карман пошире! — ответила Клава Ивановна. — С такими клиентами, как Лапидис, дай бог удержаться на последнем месте.

— А в чем дело? — поинтересовался Дегтярь.