Лев Правдин - Океан Бурь. Книга вторая Страница 31

— Мальчик, подойди ко мне, — приказала королева. — Ну, что я говорю! Развяжите его. Все только и знают, что делают мне назло.

Один из белых нетопырей вытянул плетью начальника стражи за то, что тот не сразу бросился выполнять приказ королевы.

Маленький клоун не без боязни приблизился к злой девчонке-королеве. «Мальва? — подумал он. — Нет. Не может быть у нее такого злого лица. Но до чего же похожа!»

— Кто ты? — спросила она.

— Я ученик клоуна.

— Да? Разве в этой отвратительной стране есть клоуны?

Белые нетопыри очень заволновались, угодливо залопотали:

— Один еще остался… Пришлый, ушлый, дошлый.

— По недосмотру, простите…

— Он в тюрьме, не извольте беспокоиться…

— Уже назначена казнь…

— Разве я кого-нибудь из вас опрашиваю? — Королева обвела свою свиту ненавидящим взглядом и объявила: — Всех под арест на пять суток. — И снова обратилась к Маленькому клоуну: — Вот видишь, какие они все дураки. А ты в самом деле ученик клоуна?

— Да. Это самая лучшая должность на свете.

Юное лицо королевы посветлело. Исчезло злое выражение. Кажется, она даже улыбнулась, и теперь уже у Маленького клоуна не было никаких сомнений: это она — красавица наездница из цирка.

Белые нетопыри заволновались: королева улыбнулась! Какое неслыханное нарушение этикета! Какая крамола! Королева улыбнулась на виду у презренного народа, как простая девчонка.

Но она и дальше повела себя совсем не по-королевски. Подвинувшись в седле, она указала Маленькому клоуну место позади себя:

— Прыгай, ученик клоуна. Гоп-ля!

Грязный, оборванный мальчишка немного отступил и, разбежавшись, ловко прыгнул в седло:

— Гоп-ля!

Королева похлопала свою белую лошадку по шее:

— Во дворец, Белочка.

Послушно встряхнув гривой, лошадка зацокала по мостовой розовыми копытами.

Серые нетопыри взяли на караул. Их начальник провожал удаляющегося Маленького клоуна злобными глазами кошки, от которой ускользнул мышонок. Нос его посинел от ненависти.

Белые нетопыри, треща перепончатыми плащами, поскакали за своей королевой-девчонкой.

Так Васька попал во дворец. И хотя дворец этот был не настоящий, его залы состояли из трех, а то всего из двух стен, это не имело никакого значения. Дворец все равно остается дворцом, пусть он даже бутафорский. Зрители и не подумают, что он не настоящий. Это Васька по себе знает. Ему, например, и в голову не приходили такие мысли, когда он сидел в кино.

А сейчас обязательно надо самому поверить в ту жизнь, которая идет в этих фанерных стенах. Главное — самому поверить. Тогда и зрители поверят тебе.

Таков второй клоунский закон, усвоенный Васькой в первый же месяц новой жизни. И он верил безоговорочно и так восторженно и самозабвенно, что все ему удавалось, не сразу, верно. Для этого поработать надо, себя не жалея.

Позабыв, что он безнадзорный одинокий мальчишка, Васька поверил в свою новую сказочную жизнь. Поверил в то, что он Маленький клоун. От того, что он очень хотел и твердо решил стать настоящим клоуном, поверить во все, что с ним происходит в новой жизни, ему ничего не стоило.

А королеву играла настоящая цирковая наездница, Тамара, серьезная и задумчивая девочка.

В Теплый город она приехала специально для съемок и в отдельном вагоне привезла свою белую лошадку с розовыми копытами — Белочку. И еще, как настоящая королева, она привезла свою свиту: тренера и конюха. Тренер — немолодая смуглолицая красавица цыганка, в прошлом знаменитая наездница. У нее было необыкновенное имя — Стронгилла. Тамара звала ее Стронга. Конюх, ее муж, бритый цыган с синими щеками и с золотой серьгой в одном ухе. Он тоже прежде был лихим наездником, но еще в молодости на манеже неудачно упал с лошади и сломал ногу. С тех пор он служит конюхом, потому что ничего, кроме лошадей, не признает.

Они приходились Тамаре родными дядей и тетей. Но сама Тамара нисколько на цыганку не походила, мама у нее — русская, вот она и удалась в маму. Лет ей четырнадцать—пятнадцать. Не больше. Бледная, белобрысенькая девчонка, мимо такой пройдешь и не заметишь. Но когда Васька увидел ее в гриме и блестящем цирковом наряде, он ахнул и сразу же влюбился. И в нее, а еще больше в искусство, которое так преображает человека, открывает его самые лучшие качества.

Вот и он, когда выучится, великолепному клоунскому искусству, выйдет на арену, и все увидят, какой он необыкновенный артист, и тут же умрут со смеха. И еще от удивления, увидев, что может сделать человек, если он научился открывать людям самого себя, свой талант, все, что он умеет.

Пока, оказать по правде, Васька умеет очень мало. Например, по ходу действия ему надо прыгать в седло, а он и лошадей-то видал издали. Начали его срочно обучать. За это дело взялась Тамара со своими дядей и теткой. Хорошо, что для начала пришлось прыгать не на лошадь, для этого сделали специальную скамейку, такую же высокую, как Белка. К скамейке приладили седло с подушкой, для амортизации. Но все равно до того Васька допрыгался, что и сидеть нормально не мог.

— Не обращай внимания, — утешала его Стронгилла, — Подумаешь, синяки! Что это для мужчины? Синяки да шишки пройдут, а чему научился — при тебе останется. В горячей ванне попарь — и как не бывало. Не горюй, не досадуй, придет утро — новые синяки наживешь. Такое наше дело, и такая у нас судьба.

Она звеняще засмеялась и крепкой рукой наездницы похлопала по Васькиной спине.

На ней было простое легкое платье, кремовое, с неброским коричневым узором, и только серьги колечками и ожерелье из мелких серебряных монеток придавали обычному ее наряду что-то цыганское. Но когда она смеялась, то все на ней звенело, и казалось, что звенят не только ее сверкающие украшения, но и зубы, и глаза, и коротко подрезанные и полированные красные ногти. И вся она звенела и сверкала переливчатым смехом.

Оборвав смех, Стронгилла сказала:

— Вы тут потренируйтесь, ты, Тамарочка, посмотри, а я пойду позагораю. — И она ушла к морю скользящей цыганской походкой.

— Ох, какая!.. — проговорил Васька, глядя ей вслед.

— Стронга-то? Не удалось тебе увидать ее на лошади…

— А разве она?..

— Теперь уж нет. Ведь ей уже тридцать семь лет.

— Ого! Старуха.

— Много ты понимаешь! — вспылила Тамара. — Разговорился тут. Она старухой никогда не будет. А ты работать пришел или разговоры разговаривать?

И начались Васькины добровольные муки. Он прыгал на эту распроклятую скамейку и думал: «А что еще будет, когда приведут настоящую живую лошадь?»

— Отдохни, — приказала Тамара.

Но Васька нарочно прыгнул еще два раза и только после этого осторожно присел на травку.

— Я тоже, когда разозлюсь, не остановишь. — Задумчиво глядя на верхушки кипарисов, Тамара рассказывала — Меня посадили на лошадь сразу же, как только я научилась сидеть. У нас в семье все наездники.

— Тебе хорошо, — отозвался Васька.

— А тебе плохо?

— Мне трудно.

— А мой папа говорит: «Когда трудно, то надо делать это трудное до тех пор, пока не сделается легко». Ну, продолжим…

Разбежавшись, Васька оттолкнулся от земли и, как ему показалось, довольно удачно плюхнулся на подушку.

— Вот как! — выкрикнул он, не ожидая, что Тамара его похвалит. И не ошибся. Она махнула белой ручкой.

— Да совсем не так. Какой мальчишка бестолковый. Вот смотри: гоп-ля!.. — И она, легко взлетев, опустилась на подушку изящно, как бабочка на цветок.

На ней красные тренировочные брючки и чистенькая белая майка. Золотистые волосы заплетены в две тугие косички и связаны на затылке красной ленточкой. Сидит, охорашивается, ножкой покачивает, и Ваське кажется, что она с презрением посматривает на него.

— Ну и пусть, — ворчит он, стискивая зубы. — Слазь, дай человеку потренироваться.

— А ты тут не командуй, — говорит она очень спокойно и советует: — Лучше отдохни. И не злись. Думаешь, я не знаю, как ты меня ненавидишь?

— Вот еще, — перебил ее Васька, потому что если он кого-нибудь и ненавидел в эти минуты, то только самого себя.

— Когда мне что-нибудь не удается, я реву от злости. А тебе нельзя, ты мальчик. Мужчина. Ты когда-нибудь плакал?

— А что плакать-то? Легче не станет.

— А я, как выплачусь, выревусь вволю, так мне и полегчает и будет мне во всем удача. Ты часто обижал девчонок? — вдруг спросила она.

Ее вопрос смутил Ваську. Что касается девчонок, то он только и знал, что задевал их. Считал, что так и должно быть.

Она негромко рассмеялась и легко спрыгнула со скамейки.

— Не надо. Никогда не обижай девочек, особенно когда вырастешь. Запомни: у нас меньше сил, нам труднее, оттого мы и плачем. — И тут же строго приказала: — Ну, отдохнул. Гоп-ля!