Алексей Кирносов - Перед вахтой Страница 32

— Ты вот что, конвойный, разрешил бы позвонить по телефону.

Григорий переживал, наверное, больше, чем Антон.

— О чем речь, — сказал он поспешно. — Если нет двух копеек, я дам.

Григорий с карабином охранял Антона, когда тот звонил из ближайшей к комендатуре парикмахерской. Держал трубку минуты четыре, но ничего, кроме длинных гудков низкого тона, не дождался.

— Уж как не повезет, так и ложку вместо каши проглотишь, — обозлился Антон. — Пойдем садиться, старина. Ее нету дома.

— Не греши, — возразил Григорий. — С этим нокаутом тебе крупно повезло. Будь на месте Грифа кто-нибудь построже, стоять теперь перед трибуналом.

— Гриф говорит, что Костя Будилов сыграл главную партию.

— Слушай его, скромника, — не поверил Григории. — Обратили бы на его мнение какое внимание, если бы начальник строевого отдела захотел тебя упечь!

Хоть и вправду ему повезло с мерой наказания, но садиться на гауптвахту всегда нерадостно, и житье там не сахар и поэтому мутные мысли одолевали Антона, пока Гришка сдавал его под расписку начальнику караула, подтверждая, что арестованный в бане мыт и медосмотр прошел. Арестованного повели по галереям и коридорам, сдали старшине простого ареста, и там внутренний караул запер его в камеру, где уже томились двенадцать таких же бедолаг рядового и старшинского звания. Опять тринадцатый, подсчитал Антон, и помрачнел еще больше. И на вопрос о том, есть ли у него курево где-нибудь в ботинке или за подкладкой, ответил таким рыком, что на него покосились с большим неодобрением и оставили в покое.

Утром камеру разбудили в шесть часов. Антон, отогнав сумбурные сны, увидел голые, окрашенные слитой из разных банок краской, стены. Вспомнил, где он, — и приуныл. Но вдруг навострил уши. Сидевший по-турецки на разборной наре старшина первой статьи мял руками щеки простецкого лица, прогоняя остатки сна, и бормотал речитативом какие-то стишки.

Оттащили нары, умылись и стали ждать завтрака. Курильщики просматривали швы карманов, вылавливая оттуда, как ценность, крупинки махорки. Наскребли на цигарку и раскурили ее под дверью, добыв огонь из кремня. Антон ненароком разговорился со старшиной первой статьи, и оказалось, что зовут старшину Аким Зотов, и служит он боцманом торпедного катера в городе Балтийске, а в здешнее заведение попал по оплошности своего командира дивизиона, поощрившего Акима Зотова после успешных стрельб десятью сутками отпуска.

Кормят на гауптвахте по солдатскому меню, и на завтрак дневальные приволокли бак пшенной каши. Привыкший к белой булке с коровьим маслицем Антон надулся на кашу, а Зотов чистил свою миску уважительно и аппетитно, подбирая хлебом ускользнувшие от ложки крупинки.

— Детдомовский я, — рассказывал Аким Зотов. — Саратовский. Думаю, не ехать же в Саратов благодарить Дарью Николаевну за душевное воспитание, это я и в письменном виде каждый праздник делаю. Ехать же надо, потому что проводить отпуск при части неприлично. Засмеют. Перелистнул бархатный альбом для фотографических карточек родных и друзей, родных там вовсе не обнаружил, а все друзья со мной в одном кубрике на бербазе спят. И тут некая карточка остановила мое внимание, вырезанная из молодежного журнала «Смена». Улыбается с карточки девушка-блондинка, которая работает на ленинградском заводе «Светлана», перевыполняет нормы производства лампочек, учится на заочном отделении, ведет общественную работу и сама называется тоже Светланою. Должен тебе сказать, Антон Охотин, поскольку твое простое и открытое лицо вызвало мое доверие, что в прошлом году девушка Светлана крепко поразила мою душу. Написал я письмо.

— И дошло? — полюбопытствовал Антон.

— Но не принесло мне никакого счастья, — вздохнул Аким Зотов. — Ответила девушка Светлана, что несказанно рада моему письму, которое по счету двести тридцать второе после опубликования во всесоюзной прессе сильно подкрашенного портрета. Хоть вы, пишет она, Аким Зотов, судя по вашим собственноручным строкам, человек добрый, все же переписываться мне с вами будет затруднительно, так как я сильно занята на своем заочном отделении и ни о чем постороннем думать не имею возможности. Не обижайтесь, пишет она, Аким Зотов, возьмите себя в руки и найдите упоение в работе и знайте, что я всем двести тридцати двум ответила одинаково. И если будете в Ленинграде со своим кораблем, заходите к нам на завод. Это очень увлекательное производство, так интересно, так интересно! — и дальше про производство полторы страницы мелким почерком.

Пришел громкоголосый разводящий забирать людей на работы.

Среди арестантов тоже не без иерархии, и Акиму Зотову с Антоном, как старшинам (Антон еще не успел срезать лычки), досталась завидная работенка: чистить оружие на складе Артиллерийского музея.

Приехали, и там, отдирая наждачной шкуркой ржавчину от увесистого палаша суворовских времен, Аким Зотов рассказывал Антону, драившему зазубренный ятаган.

— Хотел сгоряча написать, что ладно, понимаю, любовь матроса никому не нужна. Да тут пошли мы в Польшу в штурманский поход. Потом были маневры, а после — эта история с нашим командиром старшим лейтенантом Мышеловским. Поздно было писать, хотя и любовался я портретом, вырезанным из журнала «Смена», почитай, ежедневно.

— Расскажи, что за история с командиром, — попросил Антон.

В помещении было тепло. Чистить старинное оружие было нетрудно и приятно, слушать складную речь Акима Зотова тоже было приятно, и, пристроившись у стенки на упругой тевтонской кирасе, Антон ощущал совершенно для него новую наполненность жизни.

— Ну, ты же знаешь, как производятся учебные стрельбы, — поднял брови Аким Зотов. — Ставят на гидростате углубление, допустим, восемь метров и палят по миноносцу. Там посредник. Он наблюдает, как идет торпеда. Прошла под корпусом, значит попал. По корме или по носу — мимо. Оценка два балла, командиру фитиль. Мы, надо сказать без ложной скромности, стреляли классно. Висели на доске отличников до пожелтения фото, но вдруг стали мазать. Как ни стрельба — два балла. Командир рвет под фуражкой волоса: я точно стреляю! А посредник сообщает — промах.

Узнал командир фамилию посредника, и прошло его удивление. Он у этого офицера, когда еще курсантом был, девушку увел и на ней женился. Между прочим, надо сказать, прекрасная женщина. Самодеятельностью в части правила. Пела арии. Пьесы ставила и сама играла женские роли. И вот выходим мы на стрельбы. Прошли входные молы, Мышеловский командует торпедисту: поставить углубление три метра! У того берет на голове заерзал: товарищ командир, у него же осадка четыре с половиной, всадим! Как же, говорит Мышеловский, всадим, когда мы всю дорогу мажем? Исполняйте приказание!.. Вышли на боевой курс, Мышеловский командует: залп! Торпеды — шлеп, шлеп вышли из аппаратов, катер наш тряхнуло. Мышеловский говорит механику: теперь пусть доказывает, что я по врагу промахнусь. Положил лево на борт и пошел в базу.

— И как? — спросил Антон. Ему хотелось, чтобы торпеды попали и коварный посредник был посрамлен.

— Обе! — провозгласил Аким Зотов, смазывая палаш ружейным маслом. — Это редко, у кого обе по цели. Одна в первом котельном оказалась, другая в ахтерпике. Полчаса пластырь подводили.

— Хорошо! — обрадовался Антон.

— Хорошо, да не очень, — покачал головой Аким Зотов. — Командира разжаловали до младшего лейтенанта и убрали от нас на Север. Но человек свое доказал, я таких уважаю. Другой стал бы по начальству ходить, строчить жалобы, комиссию требовать. А наш раз — и в дамки. В бою с таким командиром не пропадешь.

— Всякими путями приходится правду доказывать, — вздохнул Антон и поведал Акиму Зотову, как угодил на гауптвахту.

Они успели выдраить несколько самурайских мечей и средневековых пистолетов. Наступило обеденное время. Пришел сухонький, хроменький полковник, отвел их в буфет, усадил в уголке, подозвал официанта, велел кормить моряков досыта, а сам с печалью человека, страдающего желудком, смотрел, как они уминают простую и обильную снедь, и все с хлебом. Аким Зотов и компот съел с хлебом.

Принимаясь на сытый живот за источенную, рыжей ржой татарскую саблю, он произнес:

— Небось от русской кровушки… Где они, этой саблей порубанные, лежат?.. А драться я не обожаю. И без того человек то лбом, то затылком об жизнь колотится. Думаешь, тому мичману легко, что его девушка на тебя сменила, вроде как бушлат на шинель? У него тоже душа болит. Ты вдумайся.

— За подлость надо наказывать, — сказал Антон. — Тот посредник ведь тоже был наказан за подлость.

— Там другие интересы, другой масштаб, — возразил Аким Зотов — Не бил его старший лейтенант, а унизил. Он его морально уничтожил, а ты аморально — кулаком. Скажешь, миноносец попортил? Так его, дряхлого, жалеть нечего, ему еще в прошлую пятницу под автоген, пора было. Нет, неинтересно ты поступил, Антон Охотин.