Николай Дементьев - 3амужество Татьяны Беловой Страница 32

Коробов своим грубым басом оскорбленно, будто подозревая, что Олег намеренно хулит производство, произнес:

— Ты, Алексеев, давай конкретно!

— А у меня, Афоня, всё! — Олег засмеялся.

Коробов продолжал:

— Ты, знаешь, напраслину брось! Ты, знаешь, отвечай за свои слова!..

Слесарь Витька Топтов перебил Коробова:

— Гоним, верно! В курилку забежать некогда, авралим как на пожаре! — Все смотрели на него, а он лукаво-безразличным тоном закончил: — В передовиках ходить здорово. Эх, и повезло же мне, что я к Игнату Николаичу попал!

— Тормозить план, знаешь… — снова начал Коробов, но его перебил Павел, обратившись к Олегу:

— Чего ты заволновался? Наш отдел чертежи на лебедки еще в том квартале спустил, мы над цехом шефствуем: все у них в порядке.

Женя все выжидательно смотрела на Олега. Он сказал:

— Прогуливаюсь я сегодня по цеху, вдохновляюсь трудовым энтузиазмом, а старик Антипов вдруг и говорит мне: «На металлолом любуешься?» — «Прямо, говорю, глаз оторвать не могу!» Ну а я уже привык, что он зря слов не бросает, пошел на монтаж, там ребята прямо как обалделые вкалывают. «Даем угля хоть мелкого, но много!» И Игнат Николаевич суетится с ключом в руках, пример подает.

— Конец месяца! — вставил Коробов.

— Это я учел, — ответил Олег. — И прогулялся до испытательного стенда. Узнаю приятную новость: из десяти образцов испытывается один.

— Это безобразие! — быстро сказал Павел. — Мы этого не знали.

— Я тоже не знал. Оказывается, это Виктор Терентьич такую здоровую инициативу Игната Николаевича санкционировал.

— Это мы проверим! — строго проговорила Женя, делая запись в большом блокноте.

— Олешка не об этом! — весело вскрикнул Витька Топтов и засмеялся. — Постой, он сейчас выдаст!

Олег сказал:

— Да и у тех образцов, которые испытываются, проверяют одну кинематику, вхолостую гоняют без замера мощности на выходе.

— Как же это, Павел?.. — спросила Женя, глядя на него, и я сразу же поняла, что она его не любит по-настоящему: с Олегом она бы так не разговаривала.

Павел растерялся под ее взглядом, покраснел и уже зло сказал Олегу:

— Если ты что подозреваешь, то принципиальную схему ваша лаборатория давала!..

Начался обычный производственный спор, и я решила терпеливо ждать Олега, принялась снова разглядывать кубки в витрине. Вдруг они заспорили так горячо и громко, что хоть уши затыкай: видно, что-то по-настоящему серьезное вскрылось? Я с любопытством стала прислушиваться. Но речь, оказывается, уже шла не о производстве, спорили они о чем-то другом. До меня донеслось:

— Выходит, Павкам Корчагиным нужна была революционность, а нам — нет? Ты что-то не того!.. — сказал Олег Витьке.

— Ну а как ты ее конкретно себе мыслишь? — спросил Витька.

— Она, конечно, сейчас другие формы носит, — тоном учителя ответила Женя. — Но она есть.

— Революционность — это горение! — изрек Коробов.

— И непримиримость, — подхватил Олег. — И еще — цель в Жизни надо иметь. Новое искать, ломать старое и обязательно своего во всем добиваться, если правым себя считаешь.

— Вот, например, эта проверка с лебедками на заводе, — добавила Женя, — тоже одно из проявлений революционности, если хотите знать!

— Выходит, Олешка революционер? — удивился Витька.

— А ты думаешь, революционеры только те, что революцию делали? — насмешливо спросила Женя.

— Ну, вот и я революционером стал, — засмеялся Олег. — А если я надеюсь дожить до коммунизма, тогда зачем революционеры нужны будут? — И хитро подмигнул.

— Тогда-то уж революционеры совсем не нужны будут! — выпалил Витька.

Олег дернул его за ухо:

— Витька, ты чудак: революционеры и революционность всегда, во всех наших делах нужны будут, и при коммунизме тоже.

Я о коммунизме не привыкла задумываться: будет и будет, да и когда еще. И теперь с удивлением обнаружила, что ребята рассуждают о нем так, словно он наступит буквально завтра. Мне было очень интересно слушать этот спор.

Женя опять поддержала Олега:

— А преобразование природы, например? — И задорно глянула на него. — Вот где революционеры нужны! Правда, Олег?

— А как же! Сколько еще открытий нам предстоит сделать. — Он задумался, потом очень серьезно добавил: — О революционности лучше всех Ленин писал. Я люблю его читать. И всегда нахожу такое, что помогает мне во многом разобраться, многое лучше понять, уяснить. Вот сами почитайте ленинские статьи, например, «Государство и революция». А потом соберемся и еще поговорим. Согласны?

А я все слушала этот спор, который приоткрыл мне что-то новое и очень значительное. И неотрывно смотрела и смотрела на Олега: ведь он был заводилой в этом споре! Так вот он какой!

И потом, когда мы с ним уже купались и загорали на пляже у Петропавловки, у меня все не проходило это острое радостное ощущение какого-то открытия. Впервые в жизни, кажется, я всерьез подумала, что, в сущности, это очень здорово уметь спорить так, как они, и что напрасно я всегда убегала со всяких собраний.

А однажды Олег вышел с работы вместе с Суглиновым. Яков Борисыч смотрел на меня приветливо, — но, как всегда, было непонятно, каким именно глазом он смотрит, — улыбался так, точно между мною, Анатолием и Олегом ничего не произошло. И я была благодарна ему за это. Да я уж и раньше знала, что Яков Борисыч все видит и все понимает. Олег взял меня под руку, но тут же, повернувшись к Суглинову, продолжал начатый разговор:

— Эти циркулирующие мощности — темный лес!..

— Известная искусственность лежит уже в первоначальном рассуждении об останове водила, — ответил ему Яков Борисыч.

Я поняла, что они разговаривают о планетарных передачах, это ведь главная работа Якова Борисыча. Или с лебедками опять что-то не ладится?.. Мне было так хорошо идти рядом с Олегам, с Яковом Борисычем. Я прислушивалась к их беседе, видела сосредоточенное лицо Олега, добрые, прищуренные глаза Якова Борисыча на его мягком, круглом лице, гордилась Олегом и все старалась обязательно идти в ногу с ним. И неожиданно заметила, что мы уже стоим, а Олег с Яковом Борисычем, не замечая толкавших их прохожих, молчат и смотрят друг на друга. Чуточку испугалась: что-нибудь случилось? Но Олег покачал головой:

— Нет, так мы упростим явление.

Яков Борисыч вздохнул:

— Пожалуй…

И мы пошли дальше. И я принялась мечтать о том, как мы с Олегом будем жить вместе, может, даже в отдельной квартире, и по вечерам к нам будут приходить люди вроде Якова Борисыча, спокойные, умные и добрые, и Олег будет вести с ними свои серьезные, солидные разговоры, а я укладывать спать в другой комнате нашего ребенка. Зима, за окном снег и ветер, а у нас в квартире тепло и уютно, и мягко светит лампа под широким абажуром чешского торшера… Ну уж и обставлю я квартиру — по последнему слову! И Олег ведь диссертацию тоже защитит, обязательно защитит, и я все равно буду женой кандидата наук! И тут я очнулась. Яков Борисыч остановился и настойчиво говорил Олегу:

— Нет, нет, Олешка, ты и так чересчур разбрасываешься. Вот кончишь свою работу, тогда и ко мне подключишься.

— Нет, я параллельно буду это делать.

— Не советую. Умерь себя, умей ограничить.

— А я не могу.

— Необъятного не обымешь.

— Правильно, Яков Борисыч! — сказала я как равная. — Олешка и так тянет и тянет со своей диссертацией!..

Они засмеялись, и мы двинулись дальше. До сих пор не понимаю, как это научилось, будто все делалось помимо меня. Я вдруг обнаружила, что мы поднимаемся по какой-то чужой лестнице, Яков Борисыч все разговаривал о своем с Олегом, и тогда я тихонько спросила его:

— Куда это мы?

Олег удивленно замигал и спросил Якова Борисыча:

— Да, действительно, куда это мы?

— А?.. — Он посмотрел на нас, улыбнулся виновато: — Вот ноги у меня так ноги: сами занесли! Это уж привычка у меня такая: задумаю что-нибудь еще с утра, потом забуду, а тело по инерции само выполняет запрограммированное. Ну, ладно, если уж пришли вместе, так и зайдем вместе. — И нажал кнопку звонка в чьей-то квартире.

За дверью послышались быстрые, сильные шаги, и звучный женский голос крикнул кому-то в коридоре:

— Это, наверно, почтальон! — Крикнул так, будто успокаивал и обещал не задерживаться.

Дверь распахнулась, на пороге стояла высокая дородная женщина в черном платье, с ее лица — оно показалось мне знакомым — медленно сбегало оживление, оно становилось строгим, даже начальственным. Женщина спросила вежливо и суховато:

— Вы к кому?

— К вашему сыну, — негромко ответил ей Яков Борисыч. — Он у нас лаборантом работает…

Тут только я поняла, что женщина похожа на Колика Выгодского. И чего это нас нелегкая занесла к ним? Случилось с Коликом что-нибудь?.. А мать у него важная. Может, какой-нибудь руководящий работник? Никогда бы не подумала, что у такой может быть сынок вроде Колика!